Ким Харрисон - На несколько демонов больше

— Спасибо тебе, — сказал он с чувством. — Мне надо убраться из города.

Я стояла к нему спиной, помешивая жаркое, и чувствовала, как меня пробирает дрожь.

— Может быть, и нет. — Тихий шорох полотенца заставил меня обернуться. Увидев удивление Кистена, я объяснила: — Я хочу отдать Пискари фокус, чтобы он его спрятал поглубже. При условии, что он оставит меня в покое и запретит всем прочим трогать меня или тебя.

Кистей приоткрыл рот, а мне захотелось, чтобы с него еще чуть сползло полотенце. О господи, да что со мной? Мы тут балансируем на краю смерти, а я смотрю на его ноги?

— Ты хочешь купить у Пискари мою защиту? — спросил Кистен недоверчиво. — После того, что он со мной сделал? Он же мою последнюю кровь продал за пределы камарильи! Ты знаешь, что это значит? Он меня бросил, Рэйчел! Мне даже не умирать обидно, а что меня выбросили. Никто теперь не риск нет подвергнуться его гневу и сохранить меня неживым, разве что Айви. Но она его наследник, и этого не случится.

Он боялся, и мне не нравилось видеть его таким. Тяжело вздохнув, я прислонилась к плите и скрестила руки на груди:

— Все будет хорошо. Никто тебя не убьет, и ты останешься жив и здоров. Кроме того, я уже получала его защиту через Айви, — сказала я, подумав, что с радостью стану лицемеркой, если это сохранит жизнь нам обоим. — Просто этой защите будет придан более официальный статус. И я попрошу его, чтобы он и тебя оставил в покое. И принял обратно. Все будет о'кей.

В синих глазах вспыхнула надежда — и погасла.

— Он не согласится, — сказал Кистей ровным голосом.

— Согласится, — проворковала я, подходя сесть рядом с ним.

— Нет. — После этого всплеска надежды Кистей стал еще мрачнее. — Он не может. Вопрос решен. Тебе пришлось бы договариваться с тем, кому он меня отдал, а я не знаю, кто это, И не буду знать, пока этот получатель не объявится. Это входит в программу пытки.

Он беспокойно повел глазами, и я отодвинулась. Ситуация получалась нестандартная. Но я знала обычаи вампиров: пока гроб не заколочен, еще есть варианты.

— Тогда я узнаю, кому тебя отдали, — сказала я.

Кистей взял меня за руки, траурно свел брови, оплакивая несбывшиеся шансы.

— Рэйчел, поздно.

— Не могу поверить, что ты сдаешься! — сказала я гневно, высвобождая руки.

Он поднял мою руку и поцеловал ее.

— Я не сдаюсь. Я принимаю реальность. Даже если ты узнаешь, кто это, даже если ты будешь здесь, когда за мной придут — хотя этого не будет — это тебе ничего не оставит, на что можно было бы купить защиту у Пискари. — Он поднял руку, погладил меня по щеке. — Я такого с тобой не сделаю.

— Да черт побери, еще не поздно! — воскликнула я, вставая и бросаясь помешать тушенку, пока не сгорела. Не могла я больше на Кисте на смотреть. А тут еще тушенка выплеснулась от моего слишком энергичного движения, и я разозлилась. — Тебе только и надо, что залечь на дно на пару дней, пока я с этим разберусь. Ты можешь это для меня сделать, Кистей? — я обернулась, сердясь. — Спрятаться и два дня не высовываться?

Он тяжело вздохнул — и не знаю, поверила я ему, когда он кивнул, или нет. В уверенности, что смогу выкупить и мою, и его неприкосновенность за пятитысячелетний артефакт, я стала помешивать тушенку. В заначке у Ника была еще пара пакетов горячего шоколада, и я стиснула зубы. Ну уж нет, шоколад я делать не буду.

— Как там Айви? — спросила я по ассоциации.

Он повернулся, шаркнув ногами по полу.

— А что ей сделается? — сказал он равнодушно. — Он ее

любит.

Непонятно было, злится он или нет. Я отложила ложку и выключила горелку, обернулась — Кистен сидел, уронив голову на руки. Меня пронзило тревогой, потом жалостью.

— Пискари злился из-за той бальзамирующей жидкости? — спросила я.

— Понятия не имею, — прозвучал монотонный ответ. — О ней даже не вспомнили. Его рассердило то, что я сделал с рестораном. — В синих глазах, когда он посмотрел на меня, стояла боль воспоминания. — Он… он бушевал как зверь. — Страх и обида звучали в его голосе. — Он вырвал мои табуретки и столы, содрал жалюзи с окон, сжег новые меню и наказал моих официантов. Стива он чуть не убил. — Он прикрыл глаза, и едва заметные морщинки на лице стали резче, будто страдания всей жизни навалились на него в эту секунду. — Я не мог его остановить. Я думал, он меня тоже убьет. Это было бы хорошо, но он просто выбросил меня с прочим барахлом.

Как старое меню или использованную салфетку.

— Но за что, Кистен? — спросила я шепотом. Я должна была это услышать. Не преобразования Кистена в баре были причиной того, что сделал Пискари. Я в страхе осталась стоять на месте, держа себя за локти, но я должна была это услышать — пусть Кистен скажет мне правду, чтобы я могла ему верить. — За что он тебя выставил?

Потирая рукой ноющее ребро, Кистен посмотрел на меня. Помедлил, будто ожидая, что я догадаюсь сама.

— Он велел мне убить тебя, — сказал он, и меня пронзило страхом. — Сказал, что это единственное, чем я могу доказать свою любовь к нему. От Айви он доказательств не просил, — добавил Кистен треснувшим голосом, и его жажда моего прощения пролилась из него водой. — Я сказал нет. Я сказал, что угодно, только не это… и он засмеялся.

Тепло от горелки у меня за спиной не спасло меня от холодной дрожи. На лице Кистена мелькнул страх, но это было не безумие, а ужас осознания.

— Прости, Рэйчел, — зачастил он, — я не мог. Мне предстоит смерть. Он отдал мою последнюю кровь кому-то в подарок. Меня убьют и отвечать не будут. С этим я еще бы смирился. Норн выбросил меня из камарильи, и никто не пойдет против Пискари, поддерживая мое существование нежити. Это двойной смертный приговор. Первый быстро приведет в исполнение чужак, который высосет меня ради собственного удовольствия, а второй — медленно исполнит безумие.

Он встретился со мной взглядом, и я замерла, увидев сдерживаемый страх в постепенно расширяющихся зрачках.

— Это нехорошая смерть, Рэйчел, — прошептал он, нагоняя на меня холод. — Я не хочу сходить с ума.

Я почувствовала, как напрягаются все мышцы. Кровь. Он говорит о крови. Он не боится смерти, он боится того, что никто не сохранит его существования как неживого. И он ждет, что я помогу ему.

Да будь оно все проклято до Поворота и обратно, не могу я этого!

С глубоко затаившимся в глазах страхом, с постепенно сужающимся голубым ободком радужки он сидел за столом в пустой квартире и видел, как разваливается на части его жизнь, и никто не захочет рисковать гневом Пискари, помогая ему. Я подошла и села перед ним, положила его руки себе на колени.