Ольга Воликова - Городские легенды

Не думаю, что я долго пробыл в оцепенении на площадке, но эти минуты показались вечностью.

Не успела еще доиграть знакомая мелодия электрического звонка, как дверь распахнулась. От неожиданности я подпрыгнул и тут же ощутил резкую боль в пояснице – тело не желало соответствовать моим порывам. Тяжело дыша, я уставился на башмаки того, кто открыл дверь. Естественно, узнал их, потому что сам выбирал и покупал. Узнал и ноги, обутые в башмаки. В дверном проеме стоял я-он. Он улыбался моими губами, но было в его облике и еще кое-что, чего никогда не имел я. Он сиял. Будь проклято это сияние, ослепившее меня когда-то! В ту минуту я понял, что сияние и было единственной привлекательной чертой его прежнего облика. И именно его он сумел забрать с собой. Как же выглядел я в его теле? Мрачный уродливый тип с нечесаными волосами. Я смог убедиться в этом сразу же, взглянув мимоходом в зеркало, висящее в передней.

Молча мы прошли в комнату, где у меня не хватило духу присесть на диван, на мой собственный диван. Так мы и стояли посреди комнаты. Он, сверкающий юной (моей) красотой, и я – краб в синей футболке.

Он заговорил, и сквозь такой знакомый тембр моего голоса я различил свойственную ему вкрадчивость и цветистость.

– Ты пришел, ведь, не для того, чтобы молчать? – спросил он. – Имеющий, что сказать, говорит, имеющий уши – слушает. Ты пришел для того, чтобы слушать или для того, чтобы говорить?

– Ох! – ответил я на эту тираду, и ноги мне отказали. Я неграциозно плюхнулся на диван, совсем забыв о недостатке роста.

– Ты немногословен, мой друг? – витиевато продолжил он. – Что привело тебя ко мне в такой неурочный час? Или ты забыл, что неприлично являться так неожиданно, без звонка?

Делюз явно надо мной глумился, озвучивая мои же привычки и замечания. Сколько же яда таилось в этой душе? Еще час назад я был готов искать виновника путаницы в ком угодно, а теперь сомнений не оставалось – вот он, собственной персоной. Стоит передо мной, довольный своим мерзким опытом. А я не могу выдавить ни слова.

– Но почему? – только это и вырвалось из моих уст. – Почему?

Чудовище, нацепившее мое тело, прошлось по комнате и остановилось возле огромного зеркала. Полюбовалось отражением, повело плечами, и повернулось ко мне с самодовольной улыбкой:

– Ты про это? Про мой новый имидж? Он очень удачен, я назову его лучшей своей работой. Согласен?

Я помотал головой, выражая несогласие.

– Ты, наверное, хочешь узнать, как мне это удалось, – продолжал монолог Делюз. – О, это совсем просто – бог наградил меня.

– Какой еще бог? – возмутился я, внезапно обретя дар речи. – За какие такие заслуги?

– За смирение, мой непонятливый друг. За смирение.

– Не знаю таких богов, которые награждают одного за счет другого, – проворчал я.

– Все, – последовал немедленный ответ. – Ты что же, думаешь, у богов склады для хранения поощрений? Всегда-всегда одному дается то, что отнимается у другого. Опять же, и правильного бога найти нужно. Не такого, который кормит обещаниями, а отвечает на наши просьбы.

– Правильного бога?

Но он уже говорил о том, что я могу жить на его пенсию по инвалидности. Что дом дешев, и, что, если я хочу, то могу придумать себе приработок. Но главное, чтобы я не забывал кормить собак завтраком.

– Беззащитные они, понимаешь? Хоть раз в день пусть поедят сытно. А я тем временем – сделаю тебе имя. Приятно будет по утрам раскрыть газету и увидеть, что ты – великий пейзажист. Тебе ведь все равно, кто прославит твое имя, не так ли? Я даже стану отчислять тебе проценты с каждой проданной картины.

Этот жест великодушия меня просто добил. Но я не знал, что случится уже в следующую минуту. В замке заскрежетал ключ, и на пороге возникла Элеонора. Она радостно, по-щенячьи, кинулась на шею самозванца, а потом только заметила меня. Я поднялся с дивана и протянул ей руку. В ее глазах мелькнул ужас, словно она увидела паука, и руки мне не подала.

– Это мой друг, – сказал художник. – Он зашел на минутку и уже уходит. Ласковым движением он подтолкнул меня к выходу. – До свидания, Делюз. Навещай нас, не забывай.

И дверь захлопнулась.

На обратном пути я подсчитал свои активы – у меня была пенсия по инвалидности, дом и полсотни собак. Но еще у меня была уйма времени, чтобы все взвесить и на что-то решиться. Я еще не знал, на что, но бездействие означало смерть.

Особенно болезненным ударом оказалось появление Элеоноры. Этот подлец не только носил мою обувь, он еще и спал с моей женщиной. Меня не утешали даже такие доводы, что тело было то же самое, то есть, Элеонора мне как бы и не изменила. Не утешали, а ревность точила все сильнее мое нынешнее больное сердце. Я шел в такт шагам бормотал:

"Ждал я дня из мрачной дали, тщетно ждал, чтоб книги дали

Облегченье от печали по утраченной Линор,

По святой, что там, в Эдеме, ангелы зовут Линор,—

Безыменной здесь с тех пор".

Меня не смущало, что Элеонора жива. Она находилась в такой дали, что нечего было и думать о том, как к ней приблизиться. Для меня она оказывалась все равно, что мертвой. Но великие стихи По натолкнули меня на одну мысль – поискать ответы в книгах. Книги в доме Делюза были. Может быть, среди них найдется одна-единственная, которая наведет меня на решение. Возможно, что имел место какой-то ритуал. Вот и нужно выяснить, какой именно.

И все же мне не давал покоя ужас, мелькнувший в серых глазах Элеоноры. В ту минуту я понял, что наши с ней пути разошлись навсегда.

Вернувшись, я тут же принялся за поиски ответа. И для начала перетряхнул всю библиотеку Делюза. Увы, там были и художественные альбомы, и романы, но никаких книг по черной или иной магии я не обнаружил. Не нашел и ни одной бумажки-закладки, записки или открытки. Ничего не было. Не пряталась подсказка ни в ящиках кухонного стола, ни в рамах картин. Я спускался в подпол и залезал на чердак – все было стерильно-чистым и пустым. Вконец утомленный поисками и отчаянием, я свалился на кровать, как мешок с картошкой, и забылся болезненным сном. Потому что второй стороной моего перевоплощения становилась необходимость соизмерять силы хилого тела с автоматикой моего сознания. Сознание принадлежало молодому здоровяку, привыкшему к спорту и физическим занятиям. Тело – созерцателю и домоседу, оно мучило меня нежданными болями, одышкой и всеми остальными прелестями создания, находящегося на инвалидности. Сознание понукало тело, перегружало его, на что тело начинало пищать и скрипеть. Вместо здоровой усталости я получал теперь лишь мучительную ломоту в спине и боль в сердце.

Не помню, что мне снилось.