Мишель Цинк - Хранительница врат

Как всегда, тетя Вирджиния изо всех сил желает облегчить расставание.

— Ну все, девочки. Вам пора. В дорогу, в дорогу. — Она целует Луизу, а потом чуть отстраняется, заглядывая ей в глаза.

— Дорогая, было так приятно провести с тобой всю дорогу от самого Нью-Йорка. Мне будет недоставать твоего отважного сердечка. Только не забывай смирять его, если того требует безопасность или благоразумие. Ладно?

Луиза, кивнув, напоследок еще раз проворно обнимает тетю и направляется к карете.

Соня не ждет тетю Вирджинию, а сама шагает к ней, протягивая руки.

— Как грустно уезжать! Мы ведь даже познакомиться толком не успели!

Тетя Вирджиния вздыхает.

— Увы, тут ничего не поделаешь. Пророчество ждать не станет. — Она бросает взгляд на Эдмунда, который снова смотрит на часы. — И Эдмунд, сдается мне, тоже.

Соня хихикает.

— Пожалуй, вы правы. До свидания, Вирджиния.

Выросшая без дома и без семьи, если не считать ее опекунши, миссис Милберн, Соня все еще стесняется выказывать привязанность кому-то, кроме меня. Она не обнимает тетю, хотя с улыбкой заглядывает ей в глаза перед тем, как повернуться к карете.

Мы с тетей Вирджинией остаемся вдвоем. Все, что окружало меня прежде, утрачено, и от необходимости проститься с тетей к горлу у меня подступает комок. Я сглатываю его.

— Как бы мне хотелось, чтобы ты поехала с нами, тетя Вирджиния! С тобой я чувствую себя гораздо увереннее. — Лишь произнеся эти слова, я осознаю, что это и в самом деле чистая правда.

— Мое время прошло, а твое только начинается, — отвечает она с грустной улыбкой. — Со времени отъезда из Нью-Йорка ты стала сильнее, и теперь полноправная Сестра. Пора тебе занять свое место, дорогая. А я останусь здесь, буду ждать, чем закончится эта история.

Я обнимаю ее и поражаюсь — какая же она хрупкая и маленькая. Несколько мгновений я не могу говорить, настолько захлестнули меня эмоции.

Наконец совладав с собой, я чуть отстраняюсь и заглядываю ей в глаза.

— Спасибо, тетя Вирджиния.

Она еще раз сжимает мне плечо.

— Будь сильной, детка, я же знаю, какая ты на самом деле.

Я ступаю на подножку, поднимаюсь в карету. Эдмунд взгромождается на козлы. Устроившись рядом с Соней, напротив Луизы, я высовываю голову в окно, что выходит на переднюю часть экипажа.

— Поехали, Эдмунд?

Наш кучер — человек дела: вместо ответа он просто шевелит вожжами. Карета трогается с места. Так, без единого слова, начинается наше странствие.

Первое время мы едем вдоль Темзы. В полутьме экипажа мы с Соней и Луизой молчим. Наше внимание занимают лодки на реке, другие кареты, снующий туда-сюда народ, занятый разными делами. Постепенно все это кончается, и вот уже остается лишь вода с одной стороны и равнины, простирающиеся к невысоким горам — с другой. Мерное покачивание кареты и царящая вокруг тишина убаюкивают нас. Я дремлю урывками, откинувшись на спинку обитого бархатом сиденья, и наконец проваливаюсь в глубокий и крепкий сон.

Через некоторое время я рывком возвращаюсь к действительности: карета резко остановилась. Голова моя покоится на плече Сони. Тени, серыми расплывчатыми пятнами таившиеся по углам кареты, вытянулись и сгустились, набрали силу и кажутся почти живыми, точно выжидают момента поглотить нас. Я выбрасываю эту случайную мысль из головы и прислушиваюсь к голосам, раздающимся снаружи.

У Луизы сна ни в одном глазу. Она смотрит на нас с Соней с каким-то странным выражением, в котором мне почему-то мерещится гнев.

— В чем дело? — спрашиваю я. — Почему мы остановились?

Она пожимает плечами и отворачивается.

— Понятия не имею.

Вообще-то мне больше хотелось спросить не про шум снаружи, а про ее странную манеру держаться. Однако, вздохнув, я прихожу к выводу, что она раздражительна потому, что всю дорогу из Лондона была предоставлена самой себе.

— Давай-ка выясним.

Я поднимаю оконную шторку. В нескольких шагах от кареты, возле купы деревьев, Эдмунд о чем-то говорит с тремя мужчинами, почтительно склонившими головы. Это почтение не очень вяжется с их грубой, неотесанной внешностью и неуклюжей манерой держаться. Они хором кивают в сторону чего-то, что с моего места не видно. Потом все трое снова поворачиваются к Эдмунду, он пожимает им руки, и они идут прочь, перестав загораживать мне обзор.

Я отодвигаюсь в глубь кареты и снова опускаю шторку. Ради моей безопасности, равно как и ради безопасности Сони с Луизой, мы условились до самого Алтуса держать в тайне, кто мы такие.

За каретой раздается глухой перестук копыт, постепенно стихающий вдали. На некоторое время воцаряется тишина, а потом Эдмунд распахивает дверцу кареты. Шагая на солнечный свет, я нисколько не удивляюсь, обнаружив пять лошадей и груду всевозможных припасов. Меня удивляет другое — что в число лошадей входят наши скакуны из Уитни-Гроув.

— Сарджент! — Я бросаюсь к черному коню, моему спутнику в стольких скачках. Обхватываю его руками за шею, целую мягкую шкуру, а он тычется носом мне в волосы. Смеясь, я поворачиваюсь к Эдмунду.

— Как ты его нашел?

Он пожимает плечами.

— Мисс Сорренсен рассказала мне о вашем… гм, загородном домике. Она считает, на знакомых лошадях путь будет легче.

Я с благодарной улыбкой оглядываюсь на Соню. Та счастливо гладит свою лошадку.

Эдмунд снимает с крыши кареты саквояж.

— Надо ехать как можно скорее. Неразумно слишком долго стоять у дороги. — Он протягивает мне сумку. — Только сначала, сдается мне, вы захотите переодеться.

На то, чтобы уговорить Луизу облачиться в мужские штаны, уходит масса времени. Она превосходная всадница, но ее не было с нами в Лондоне, когда мы начали ездить верхом в мужской одежде. Она спорит с нами битых двадцать минут, но даже согласившись, никак не может успокоиться. Уже переодевшись и стоя рядом с каретой, мы с Соней слышим изнутри ее ворчание и отчаянно стараемся не глядеть друг на друга, пытаясь сдержать неудержимый хохот.

Наконец Луиза появляется из кареты, держась очень скованно и поправляя на ходу подтяжки. Надменно задрав подбородок, она марширует мимо нас к лошадям. Соня откашливается, стараясь подавить смешок. Эдмунд вручает нам поводья. В Алтус поскачем верхом. Он уже прикрепил к крупам коней мешки с провиантом, и нам остается лишь приготовиться к скачке.

Внезапно я замираю, так и не успев сесть в седло. Вода, провиант и одеяла поедут на крупах коней, но кое-что я предпочитаю везти сама. Развязав вьючный мешок Сарджента, я роюсь там, пока не нахожу лук и колчан со стрелами и маминым кинжалом. Тот факт, что нож этот некогда использовала Элис, чтобы уничтожить защитные чары, которыми мама окружила мою комнату, ничуть не омрачает уверенности, которую клинок придает мне сейчас. Ведь до того, как им завладела Элис, он принадлежал моей матери.