Улей (ЛП) - Каррэн Тим
Тем...
Тем не менее, конусообразные руки этой причудливой головы в форме морской звезды были подняты, как разжатая, поднятая ладонь. Эти шарообразные глаза на каждом кончике, открытые и пылающие неоново-красным, наполнены невозможной, неземной жизненной силой. Они блестели, с крошечными черными зрачками, серые веки сморщились, по стеблям текло что-то вроде розовых слез.
Хейс забыл, как дышать.
Один глаз был вырезан, на его месте осталась черная выемка. Хейс отчаянно пытался быть рациональным, трезвым и сохранять ясным разум, но это было нелегко, потому что, взглянув в эти глаза, было очень трудно отвести взгляд. Это были не человеческие глаза, и не было ничего, что можно было бы даже абстрактно назвать лицом... Хейс смотрел в эти глаза и думал, что они наполнены абсолютной, почти тупой ненавистью, отвращением, от которого он чувствовал слабость внутри.
Отвернись, не смотри.
Но он смотрел, и внутри было ощущение того, что в нем проткнули дыру, высасывая все из него. Он должен был отвернуться. Как и с вампиром, вы не могли смотреть ему в глаза, иначе вам конец. Но он продолжал смотреть, чувствовать, переживать и ощущать, и это было там, определенно, что-то в его затылке. Сначала он не мог определиться... просто что-то агрессивное, чуждое, что не принадлежало его разуму. Но это пустило корни и растопырилось, как пальцы, - высокое свистящее жужжание, гудящий визг, как у цикады. Он становился все громче и громче, пока ему не стало трудно думать, что-либо вспоминать, вспоминать, кем и чем он был. В голове было только это жужжание, и оно исходило от этой штуки, оно было направлено в него, и он знал это.
Хейс даже не осознавал, как его трясло, как моча текла по его ноге, как слезы наполняли его глаза и текли по лицу теплыми ручьями. Было только жужжание, уводившее его прочь и... и показывая ему вещи.
Да, Старцев.
Не троих, как в хижине, и даже не десять и не двадцать, а сотни, тысячи их. Жужжащий, вибрирующий рой заполнял небо и спускался вниз, подобно саранче, прилетевшей опустошить поле. Они стремительно перемещались туда-сюда из низин, пустот и над остроконечными крышами, поднимаясь в это сияющее небо... только, да, это было не в небе, а под водой. Тысячи их, улей Старцев, плывущий сквозь и над каким-то геометрически невозможным затонувшим городом в кристально зеленом море, расправив огромные перепончатые крылья, чтобы парить. Он видел, как их тела непристойно раздувались, когда они всасывали воду, и сдувались, когда выбрасывали ее, как кальмары... двигаясь так быстро, насколько возможно. Теперь их должно был миллион, непрерывно показывающих себя, плавая и прыгая, поднимаясь и опускаясь...
Хейс шлепнулся на задницу.
Пошатнулся и упал, и, наверное, это было единственное, что могло спасти его, удержало его разум от превращения в грязь. Ударился об пол, упав на спину и ударился головой о стол, и жужжание исчезло. Не полностью, все еще был намек на него, но его хватка была сломана.
Он пришел в себя и понял, что оно завладело им, эта штука, и никто и никогда не заставит его поверить в обратное. Он мог слышать голос Линда в своей голове, говорящий: "Разве ты не чувствуешь, как это проникает в твою голову, желая украсть твой разум... желая сделать из вас что-то, не то, что вы есть?"
Хейс вскочил на ноги, чувствуя запах этого существа, и ненавидя его, и каким-то образом узнавая его из какого-то прошлого, и отвращение, которое он чувствовал, было выученным и инстинктивным, чем-то, вынесенное расой из очень далеких и древних времен. Затем он сделал то, что сделал бы любой дикарь, когда чудовище, зверь угрожал племени, вторгался в него, пытаясь ниспровергнуть и украсть все, чем оно было: он огляделся в поисках оружия.
Задыхаясь и наполовину потеряв рассудок, он брел по импровизированной лаборатории Гейтса, мимо двух оттаивающих ужасов и столов с инструментами и химикатами. Он хотел огня. Его примитивный мозг подсказывал ему, что эту штуку нужно сжечь, поэтому он искал огонь, но ничего не было. Кислота, возможно. Но он не был химиком, и не бы узнал кислоту, если бы увидел ее.
И в те драгоценные секунды, что он, пьяный, спотыкаясь, брел по хижине, он чувствовал, как жужжание в его голове снова растет, и он оглянулся через плечо на Старца, уверенный, что сейчас он поднимется, эти выпученные красные глаза найдут его, с прямой ненавистью и тянущимися к нему ветвящимися щупальцами...
Но нет.
Оно лежало там, мечтая о мясе.
Но его разум был жив, и он знал это сейчас, чувствовал, как оно подчиненно своей воле, и это было безумием, потому что прямо под этой головой в форме морской звезды был надрез, и он без сомнения знал, что Гейтс удалил его мозг. Что сейчас он был погружен в один из тех кувшинов, расставленных вокруг, мясистая и чуждая вещь, как замаринованное чудовище в цирке.
Тем не менее, его разум был живым и вибрирующим. Мысль об этом заставила пузыри истерического смеха подняться по задней поверхности глотки Хейса, а затем он увидел топор, висящий рядом с огнетушителем, и его руки сомкнулись на топорище с примитивным ликованием. Он помчался обратно к этой штуке, опрокинув на своем пути стол с окаменелостями. Он собирался разделать этого ублюдка, разрубить его на куски.
И он хотел.
Он встал над этим существом, поднял топор, а затем жужжание возросло, словно кулак схватило его мозг и сжало, пока агония не стала раскаленной добела, и он закричал.
Топор выпал из его пальцев, и он упал на колени.
Бей или беги.
Он пополз к двери, неуклюже открыл ее и выпал в пронзительную полярную ночь. Захлопнул дверь, хлопки ледяного ветра не слишком мягко вернули его в реальность. Нашел свои рукавицы, надел их и пополз по вешкам обратно в дом Тарга, дверь Хижины № 6 была широко открыта, стуча туда-сюда на ветру.
Он только раз оглянулся через плечо, думая, что увидел какую-то зловещую инопланетную фигуру, движущуюся на него сквозь метель...
12
Следующим утром, перед началом дня, парни болтались в кают-компании, жевали яичницу-болтунью с беконом, потягивая кофе и куря сигареты, и трепались.
"Я вам кое-что скажу, ребята, - сказал Рутковский, - ЛаХьюн просто помешался на всем этом. Ни связи, ни почты... я имею в виду, какого черта? Что за шпионские страсти? Из-за тех мертвых существ, которые могут оказаться инопланетянами? Иисусе, и что? Что, если они инопланетяне? Он не может запереть нас здесь, как заключенных. Это неправильно, и кто-то должен что-то с этим делать".
Сент-Оурс прикурил еще одну сигарету от окурка первой, вопиющим образом игнорируя табличку "НЕ КУРИТЬ" на стене и получая суровые взгляды от некоторых ученых, которые пытались есть.
- Да, надо что-то делать. И это должны сделать мы. Ты же знаешь, что эти чертовы яйцеголовые и пальцем не пошевельнут. Вы запираете их в чулане с микроскопом, и их все устраивает. Как мне кажется, ЛаХьюн малость спятил, и он примерно в шести дюймах от того, чтобы быть таким же сумасшедшим, как Линд. Он думает, что он главный? Хорошо, если бы мы были в море и капитан сошел с ума..."
- Мятеж? - сказал Рутковский, - Забудь.
- У тебя есть идея получше?
Если у Рутковского и была, то он не признал этого.
Майнер сидел, наблюдая за ними и размышляя. Он знал этих двоих. Он зимовал с ними полдюжины раз. Рутковский был болтлив не в меру, любил трепаться о пустом, но, в сущности, был безобиден. Сент-Оурс, однако, был трудный случай. Он также любил поговорить, но был большим мальчиком и не гнушался пускать в ход кулаки, если кто-то бесил или мешал ему. Выпив, любил подраться, и прямо сейчас его дыхание пахло виски.
- Мы не можем творить подобную хрень, - сказал Мейнер, хотя часть его и обрадовалась этой идее, - придет весна, они бросят нас в тюрягу.
- Черт, мы не можем, - сказал Сент-Оурс, - давай я сделаю это. Я хотел бы вывести этого маленького клеща ЛаХьюна на улицу и выбить из него сопли.
