Полуночное солнце - Кэмпбелл Рэмси Дж.

Солнце уже село за вересковые пустоши. Над Старгрейвом и мрачным массивом Леса Стерлингов, на фоне желтоватого неба вырисовывались зубчатые контуры кряжа из песчаника. Магазины, разбросанные между террасами жилых домов на Рыночной улице, главной дороге через площадь, которая протянулась на полмили параллельно железнодорожным путям, были закрыты до следующей недели. Рядом со станцией местный риелтор с женой загружали горы сделанных в последнюю минуту покупок в самое большое в городе такси, пока предпоследний предпраздничный поезд, пыхтя, уходил на север. Мейбел остановилась у газетного киоска, чтобы купить пачку сигарет «Дю Морье» и пропустить стаканчик шерри, который киоскер предлагал всем покупателям в канун Рождества, после чего снова храбро двинулась в ночь, пока алкоголь согревал изнутри.

Газетный киоск был последней торговой точкой на главном шоссе. За ним стояли только несколько беленых домиков с террасами из грубого кирпича и просторными садами, стены которых украшали причудливые куски породы, принесенные их хозяевами с вересковых пустошей. По другую сторону железнодорожных путей тянулись акры вереска, отделявшие город от ферм, где, словно упавшая звезда, светилось одно окно. Домик Мейбел был последним перед железнодорожным мостом, но не последним в этой части города. Выше него, в нескольких сотнях ярдов по пустынной грунтовой дороге, которая отходила от главного шоссе рядом с ее садом, стоял дом Стерлингов.

Мейбел уже была у своей калитки, когда на шоссе показалась идущая из города машина. Положив руку на щеколду, Мейбел дождалась, пока фары автомобиля осветят погруженный в темноту дом. Ей была неприятна мысль, что какие-нибудь дети могут забраться туда, хотя у них в эту главную ночь года наверняка имелись занятия поинтереснее. Машина миновала поворот дороги, и свет фар сделался ярче, когда городские фонари остались позади. Поток света залил сад Мейбел и перетек на дом Стерлингов.

И дом, и лес над ним как будто выступили на шаг вперед. На несколько мгновений дом и блестящая масса деревьев сделались самым ярким в Старгрейве пятном. Мейбел всегда казалось, что этот высокий трехэтажный дом с крутой крышей и нависающей над ним короной из непропорционально больших дымовых труб как будто вырван из городского викторианского пейзажа – словно ему не хватает чего-то для цельного образа, – но сейчас ее охватило пугающее чувство, что свет попал на здание как раз в тот момент, когда оно перешептывалось с лесом о чем-то тайном. Должно быть, потому что все шторы на окнах задернуты, решила Мейбел, однако она никак не могла отделаться от воспоминания о Бене Стерлинге и о том, как она не сумела вступиться за него. Тени причудливых камней, выстроившихся на стене неухоженного сада, плясали вокруг дома, пока машина подъезжала к мосту, после чего темнота ринулась в занятое постройкой пространство. Подавив приступ дрожи, Мейбел торопливо зашагала по подъездной дорожке.

Она отперла дверь своего дома, и он приветствовал ее запахами полевых цветов, которыми она оплела овальное зеркало в прихожей и верх шкафа в передней комнате. Мейбел включила электрический камин в гостиной, где круглые коврики лежали идеальными островками снега на большом зеленом ковре. Рядом с креслом, в котором ее дожидался роман Агаты Кристи, она взяла стоявший на полу приемник размером с дамскую сумочку и настроила на Би-би-си, направившись в кухню, чтобы разобраться там с капающим краном.

Хотя Мейбел закрутила кран, приложив все свои силы, стоило ей подумать, что она справилась, как капля снова звонко ударила по каменной поверхности раковины, а потом ударила опять. Придется после праздников позвать кого-нибудь из работников Элгина, чтобы занялись краном. Пока разогревалось жаркое, она слушала, как по радио сытый голос, напоминавший о пудинге, читает Диккенса, и делала песочные корзиночки, укладывая слой теста в формочки, заполняя ягодной начинкой и накрывая крышкой из теста, не забыв наколоть ее вилкой. Такого количества хватит на всех, кто заглянет к ней в ближайшие дни: Эдна Дейнти с почты, Чарли, который работает на железной дороге, Хэтти Соулсби с мужем, за которых Мейбел молилась каждый вечер, сочувствуя их попыткам завести детей, а еще учительница-пенсионерка из дома по соседству, не говоря уже обо всех постоянных покупателях, которые неизменно приносили ей рождественские подарки. Она положила себе добавки жаркого, наслаждаясь ощущением отлично сделанной работы, когда порыв ветра пронесся со стороны дома Стерлингов, такой холодный, что всколыхнул тепло ее кухни, и такой свирепый, что скрипнуло окно.

Скрип был такой, словно перед домом вырастало дерево. Мейбел, держась за край массивной каменной раковины, одним глазком выглянула в окно. Удалось рассмотреть только лужайку, испещренную ходами дождевых червей и ограниченную полосой вскопанной земли, где спали многолетние цветы, и еще беспокойно шуршавшую живую изгородь, к которой льнула ночная темнота. Мейбел покончила с ужином, когда по радио дочитали «Рождественскую песнь в прозе», после чего она выключила приемник, хотя кран по-прежнему капал, и закурила сигарету. Она дожидалась, пока испекутся песочные корзиночки, и глазела в окно на темный дом Стерлингов, и вдруг на нее нахлынули воспоминания.

Она никогда не возмущалась по поводу семейства Стерлингов, как многие другие в городе. Разве что в детстве они нагоняли на нее некоторый страх: каждый раз, когда их большая, покрытая пылью черная машина, напоминавшая катафалк, тихо скользила мимо сада, ее, даже в самый жаркий день, пробирал озноб при виде мужчин с тонкими острыми лицами и нереально светлыми волосами и женщин, которых как будто специально подбирали им в тон. Однако когда Мейбел стала старше, она решила, что они просто вырождающийся род. И если они потратили наследство Эдварда Стерлинга, чтобы, выполняя его завещание, насадить лес в память о нем вокруг той рощи, где он умер, – что в этом такого? Большинство жителей города, кажется, не одобряли того, что Стерлинги получили столько денег, не работая, но ведь теперь и отец, и сын преподавали философию в Лидсе. Принимая во внимание отношение к ним в Старгрейве, неудивительно, что все семейство держалось особняком. Впрочем, Мейбел не было дела до их образа жизни, по крайней мере, она так считала, пока бабушка Бена Стерлинга не начала захаживать в ее магазин.

В Шарлотте как будто сконцентрировалось все потрепанное величие Стерлингов. В тот февральский день она была в черном вельветовом пальто длиной до лодыжек, таком толстом, что руки казались раза в два пухлее, чем полагалось бы при таких хрупких запястьях. Она размотала с головы несколько витков черного шарфа, забросив концы за плечи, и подошла к прилавку. Седые волосы были уложены в высокую прическу, закрепленную тяжелыми гребнями, кожа на вытянутом остром лице напоминала папиросную бумагу.

– Несколько катушек зеленых ниток, самых дорогих, с вашего позволения, – обратилась она к Мейбел с королевской учтивостью. – Это все, что у вас есть? В плотный пакет, спасибо. Пожалуйста, не утруждайтесь, – прибавила она, когда Мейбел попыталась отсчитать сдачу, несколько пенсов. Она набросила шарф на голову и стремительно удалилась, оставив Мейбел в таком изумлении, что та даже не рассердилась.

Через несколько недель Шарлотта пришла снова.

– Вы уже пополнили свои запасы? Надо мне было сразу пояснить. Я собираюсь регулярно приходить к вам за зелеными нитками высшего качества. А пока что покажите мне ваши белые.

– Должно быть, вы очень любите вышивать.

– Как оказалось, – коротко ответила Шарлотта.

Зато на этот раз она взяла сдачу, что положило начало общению. Она продолжала захаживать в магазин, очень и очень постепенно проявляя свое расположение к Мейбел: однажды она сделала комплимент ее платью, в другой раз заметила, что хозяйка магазинчика, такая, как Мейбел, наверняка успела перевидать все типы людей. Ободренная таким отношением, Мейбел в итоге решилась спросить:

– А что такое объемное вы вышиваете?

Шарлотта поглядела на нее так пристально, что у Мейбел защипало в глазах от попытки выдержать этот взгляд. Наконец пожилая дама ответила: