Кинк - Братья Барнс
Я разинул рот, чтобы заорать. Как только первый звук моего вопля начал вырываться, она яростно сдавила мое горло обеими руками.
- Ебучий "Джейк", да? Тупой ты ублюдок. Тупой, мать твою, еблан.
Она сжала мою шею сильнее.
И еще сильней.
Очнувшись, я сразу же почувствовал мучительную боль в лодыжках, горло горело огнем. Все, что произошло, сразу же нахлынуло на меня. Не было ни одного благословенного момента, когда я думал бы, что нахожусь где-то в другом месте, что все это просто дурной сон или что все не так плохо, как кажется. Ни минуты облегчения для меня.
Я очнулся сразу же зная, что мне пиздец.
Я отключился всего на несколько мгновений, но когда пришел в себя, то услышал, как она принимает душ в ванной комнате. Это был единственный шанс, который я не собирался упускать. Если я немедля не попытаюсь убежать, то уже не смогу выбраться отсюда. Сейчас или никогда. Вали отсюда, или она свернет тебе шею так же легко, как переломала ноги.
Я был крепко привязан шелковыми наволочками, туго затянутыми на моих запястьях. Но я должен был бежать. Просто обязан.
Мои запястья были связаны практически прямо за головой, чуть сбоку от нее. Я подтянулся на кровати, напрягая руки, и лодыжки тут же взорвались жгучей агонией от легкого движения по матрасу. Я повернул голову.
Да, вот так!
Я смогу дотянуться до шелка ртом.
Из ванной я все еще слышал звук льющейся воды, но я не думал, что у меня есть много времени. Сейчас или никогда. Шевелись!
Я набросился на наволочки с яростью атакующей собаки и отчаянием одержимого, кусая их и теребя.
Сначала не было никакого эффекта - шелковая ткань, скрученная жгутом, была достаточно прочной. В отчаянии от того с какой скоростью летит время, но понимая, что это единственный для меня выход, я смог немного надорвать повязку на правом запястье, сжал это место зубами и начал дергать изо всех сил.
Получилось.
Оторвался крошечный кусочек, хотя, конечно, большая часть ткани все еще держалась. Но я боролся за свою жизнь и, добившись даже небольшого успеха, накинулся на путы с еще большей энергией.
Во рту у меня пересохло, пока я трудился над тканью, но медленно - ох, как медленно - я все же начал разрывать его на части.
Каждый укус, каждый резкий рывок посылали пронзительную волну боли по моим ногам, но это только подстегивало меня, адреналин, хлынувший в кровь, притуплял остроту мучений.
Судорожно сжав зубы, я тянул, тряс и драл ткань, а затем рассмеялся, испугав самого себя, когда образ того, как я объясняю своему дантисту, что я сделала со своим ртом, непрошено возник в моем сознании. Еще одна волна боли от моих искалеченных лодыжек прогнала эту мысль так же быстро, как та и появилась.
Кусочек за кусочком, сдавливая зубами, дергая и отрывая, а затем выплевывая каждый с трудом отвоеванный клочок шелка, я прокладывал себе путь через него. Я сломал зубы в нескольких местах, когда слишком отчаянно сжимал их, и уголки моего рта были разорваны от безжалостного трения о ткань, но, наконец, наконец-то, я сделал это.
Я напрягал свои крепкие бицепсы (Спасибо тренажерному залу. Спасибо, Джейку.) и шелковая наволочка, стягивающая мое запястье, наконец, не выдержала, последние ее нити оборвались под моим решительным рывком, когда я отчаянно пилил ее самой острой частью сколотого зуба.
Я сделал это.
Добился своего.
Как можно быстрее, с суровым "Заткнитесь на хуй!", обращенным к моим изнывающим лодыжкам, чтобы заставить их перестать отвлекать меня своей безжалостной агонией, я использовал свободную руку, чтобы развязать другую наволочку, на этот раз благодарный за гладкость шелка, который достаточно легко поддавался, когда я раздвигал его пальцами.
Тяжело дыша, весь мокрый от холодного пота, я схватился обеими руками за край кровати и подтянулся к краю. Упершись ладонями и коленями в пол, я пополз вперед на четвереньках, стараясь не волочить свои бесполезные лодыжки. Казалось, оставить их раскачиваться в воздухе на весу было чуть менее болезненно, чем тащить за собой.
Голый, тяжело раненный, но все еще живой, я пробирался по полу так быстро, как только позволяла адская боль в ногах.
Именно тогда я понял, что шум воды в ванной прекратился. Как давно это случилось? Я резко повернул голову назад, но там никого не было. Пока еще.
Время почти истекло.
Она могла выйти в любой момент.
Еще один всплеск отчаянной энергии выживания затопил меня, и я рванулся к входной двери. Если я выберусь тем же путем, каким вошел, я окажусь в ее дворе - в ее саду - и она сможет поймать меня прежде, чем я смогу улизнуть. Выйдя через парадную дверь, я бы в мгновение ока оказался на улице. Вокруг будут люди. И она не сможет незаметно затащить меня оттуда обратно.
Меня охватило чувство страха, когда я преодолел последние несколько ярдов. Вдруг дверь закрыта снаружи на висячий замок? Не окажется ли этот выход вообще заколочен досками, чтобы удерживать меня здесь? Может быть, она всегда пользуется только черным ходом.
Нет.
Это была самая обычная дверь. Я чуть не заплакал от облегчения, но мои глаза уже были слишком заняты, орошая мое лицо слезами боли.
На внутренней стороне двери была обычная нажимная ручка без навесных замков или каких-то других приспособлений, способных помешать в самую последнюю минуту. Рядом была дверная цепочка, но она не была закреплена. Все, что мне нужно было сделать, так это протянуть руку и потянуть ручку вниз.
Механизм был гладким, как масло (почти таким же гладким, каким был ее впечатляюще чистый пол, пока я не протащил по нему свое жалкое, потное тело), и я вздохнул с облегчением, когда последние лучи дневного солнца хлынули в коридор.
С новыми силами я вытащил себя наружу, на порог ее дома, а затем сделал один болезненный спуск на ступеньку вниз к неровной бетонной дорожке. Шероховатая поверхность не позволяла мне скользить по ней, как внутри, и мое продвижение по тропинке стало медленнее, чем плавное перемещение по полу в доме.
- Вот ублюдок!
Голос доносившийся изнутри дома был наполнен такой темной, глубокой яростью, которая заставила меня непроизвольно всхлипнуть, мои ранее наполненные адреналином мышцы обмякли.
Но я не собирался сдаваться. Просто не мог. Только не это. Я не хотел быть
