Чёрные воды (СИ) - Каминский Андрей Игоревич
Если бы защитников городища было побольше, они бы смогли попытаться взять скифов в клещи и окружить. Но сейчас у них была только одна задача, — выстоять и сомкнуть строй. Им уже приходилось воевать с киммерийцами и они знали — самое страшное в войнах с кочевниками — первый неистовый натиск. Если его удастся выдержать, не сломаться не побежать, то очень скоро наступательный порыв у них иссякает и они обратятся в бегство. Наследники атлантов не знали, что скифы видели их кровавое капище и были настроены скорее умереть все до единого, чем обратиться в бегство перед демонопоклонниками.
Но Ишпакай не был бы вождем, если бы рассчитывал лишь на стойкость и храбрость своих соплеменников. Он поднял руку и вновь имя дикого бога кочевников пронеслось над полем битвы. Этот клич повторился откуда-то сбоку, и вскоре из леса вылетела новая туча стрел, а вслед за ней, — конный клин, — еще тридцать скифов, Ишпакай предусмотрительно оставил в лесу, как свой резерв. Они врезались во фланг пешему построению с новыми силами, вступив во всеобщую резню.
Этого удара атланто-меоты уже не могли выдержать. Их строй распался, они побежали бросая копья, а скифы догоняли их и рубили мечами, пронзали копьями. Люди погибали под копытами лошадей и своих же ищущих спасения соратников. Бой превратился в бойню, единственной задачей скифов стало убить как можно больше убегающих врагов, рубить и рубить, рассекать на куски, кромсать в клочья. Стрелки, чьи колчаны опустели, не торопились выдирать стрелы из тел павших, — пришло время акинаков.
Лишь у самого рва убегающие защитники Пшидыохабля нашли в себе силы организовать отпор. Со стен городища тоже летели стрелы, камни, сосуды с какой-то горючей смесью, — видимо атланто-меоты предвидели такой исход поединка и мобилизовали все население. Передние ряды преследующих скифов, несколько смешались и остановились, — совсем ненадолго, но этого времени хватило защитникам, чтобы перебежать через ров и поджечь за собой мост. Тот вспыхнул моментально, — видимо перед этим его тоже пропитали каким-то воспламеняющимся составом. Языки пламени охватили и последних меотов, не успевших пробежать по мосту и уже вступивших на него скифов. Кричащие от боли живые факелы, падали в воду рва, который скоро весь оказался заполнен обожженными трупами. Между тем уцелевшие защитники городища вбежали в ворота, которые с грохотом захлопнулись за ними. Только тогда Ишпакай приказал своим воинам отступать.
Скифы спешились и расположились лагерем неподалеку от городища. Всю ночь горели костры, кочевники распевали воинственные песни и взывали к своим диким богам с просьбой о мести. На рассвете Ишпакай объявил, что перед штурмом нужно обязательно похоронить павших. Вождь знал, что враги наблюдают за ними со стен города и решил показать им, как умеют скифы чтить своих воинов и своих богов. Тела убитых воинов были собраны на песчаном берегу в одну окровавленную груду, которая была затем обложена охапками собранного в лесу хвороста. В самую вершину кучи был воткнут меч Ишпакая, которым перед этим вождь перерезал горло трем меотам, оглушенным во время битвы и плененных скифами. Еще шестеро пленников, лежали неподалеку связанные по рукам и ногам, со страхом и ненавистью смотря на своих мучителей. Ждать своей участи им пришлось недолго, — вскоре их грубо подхватили под руки и подтащили к импровизированному алтарю, поставив их на колени. Ишпакай взял из рук одного из воинов короткий акинак, подошел к пленным и, почти не замахиваясь, с одного удара отсек ему голову. Ухватив врага за длинные волосы, он повернулся к городищу и презрительно рассмеялся.
— Так будет и со всем вашим проклятым родом! — зло выкрикнул он. — Вы мерзость перед лицом Папая, и вас не будет на этой земле.
Затем он один за другим отсек головы остальным врагам, зашвырнув их на вершину горы из хвороста. Рядом скифы подставляли бронзовые чаши под льющиеся из обрубков шей, потоки крови. Наполнив чаши доверху, они бегом подымались на вершину кучи из хвороста и окропляли кровью меч. Другие скифы отрубали у обезглавленных трупов правые руки и подбрасывали их в воздух. Затем, когда все жертвы были принесены, Ишпакай поднес к куче хвороста зажженную ветку и, стоя перед начавшим разгораться огромным погребальным костром, вновь поклялся именем Вайу уничтожить проклятый город.
Совершив погребение, скифы вновь двинулись к городу, — на этот раз в пешем строю. Впрочем, многие кочевники вместе со своим вождем, остались на конях и стреляла в строну городища, едва на валу появлялась чья-то голова. Меото-атланты попытались организовать ответный огонь, но без особого результата. Дальнобойные луки скифов били почти без промаха и со стен вала то и дело падали воины, пронзенные стрелами кочевников. Тем временем скифы в лесу нарубили молодых деревьев, соорудив штурмовые лестницы, а также подобие грубого моста. На валу уже вообще перестали появляться люди. Из-за стен городища раздавались мерные удары бубна, слышались какие-то приглушенные песнопения, виднелась струя дыма. Ишпакай решил, что жители города совершают какой-то свой обряд, перед последним в их жизни боем.
Но вождь скифов ошибался. Его воины уже перебрались по мосту на другую строну рва и приставили лестницы к валу. Но едва они собрались лезть наверх, как на вершине стены появился некто, при виде кого скифы невольно отшатнулись. И было с чего — стоящий на вершине вала, выглядел так, словно не совсем принадлежал к роду людскому. Это был высокий тощий старик, со спутанными седыми волосами и косматой бородой. Обрывки волчьей шкуры прикрывали высохшее тело, на груди блестел амулет изображавший некое чудовище. Ничего человеческого не было ни в сморщенной бледной коже, напоминавшей чешую старой змеи, ни в огромных глазах, настолько светлых, что казалось — вместо них у человека белые бельма с черными дырами зрачков. В руках старик сжимал длинный жезл из позеленевшей меди.
— Й-а-а, — прокричал старик, указывая палкой на стоящих внизу воинов. — Тсатхоггуа, йагх нагл фхтагн! Нираги мизротх Н, кай.
Сразу несколько стрел полетели в сторону старика, но тот лишь усмехнулся одними губами, необычайно полными и яркими для такого немощного тела. Ни одна из стрел не попала в цель, тогда как торжествующий жрец прокричал новое заклятие — гораздо более длинное. Сжав зубы скифы полезли вверх, чтобы убить насмехающегося врага.
Вдруг один из кочевников, стрелявших с лошади, громко вскрикнул и ухватил за руку Ишпакая, показывая на лесную речку. С ней происходило что-то неладное: поверхность её покрылась сильной рябью, затем забурлила и поднялась. В воздухе распространилось мерзкое зловоние, удушливый запах заставил многих скифов отвернуться в отвращении. А потом потоки черной воды хлынули на песчаный берег и из речки выползло огромное чудовище. Когтистые лапы разом смахнули в ров половину залезающих на стены скифов, где их тут же стали затягивать присоскообразные рты на теле чудовища. Оставшихся на стенах воинов, чудовище выхватывало своим длинным языком, как лягушка хватает мух, отправляя людей в зубастую пасть. Кости отважных варваров хрустели на зубах чудовища и алая кровь вновь обильно лилась в глубокий ров.
Ишпакай рявкнул на своих оцепеневших от страха воинов, велев им стрелять. Ливень стрел пронесся над берегом и вонзился в тело чудовища… чтобы бесследно исчезнуть в черной плоти. Оружие не причинило твари никакого вреда, но разозлило его, — монстр развернулся в сторону скифов и с диким воем помчался на них, извиваясь как змея. Перепуганные лошади скифов бросились наутек, их наездники прилагали все усилия, чтобы удержаться на конских спинах. Обезумевший от ужаса табун, ворвался в лес, не разбирая дороги, продираясь сквозь густые кустарники и лианы. Некоторые лошади в панике ломали себе ноги, толстые ветки сшибали с их спин седоков, которые тут же становились добычей огромного чудовища. С каждой пожранной жертвой оно словно становилось больше, вползая в лес оно уже вымахало да таких размеров, что с легкостью валило хвостом огромные дубы. Скифы неслись вперед, стремясь поскорее вырваться из проклятого места, а позади них слышался торжествующий вой чудовища, оглушительное ржание лошадей и предсмертные крики людей пожираемых огромной пастью. Солнце уже начинало садиться и мрачные тени покрывали дубраву тьмой — холодным и непроглядным мраком могилы.
