Стивен Кинг - Тёмная половина

Тад выбрал Л.О.

Он стоял у светофора и все время поглядывал на зеркало заднего обзора, выискивая полицейские автомобили. В это время его снова захватила мысль, которая пришла ему в голову еще во время разговора с Роули у автомобильной свалки. На этот раз она не была столь щекочущей, а скорее напоминала удар открытой ладонью.

Я знаю. Я хозяин. Я посредник.

«Мы связаны здесь с магией, — подумал Тад, — а любой маг, стоящий своего звания, имеет свою волшебную палочку. Все это знают, к счастью, и я знаю, где можно найти этот нужный мне предмет. Где, фактически, его продают дюжинами».

Ближайший магазин канцпринадлежностей был на Коурт-стрит, и Тад свернул в том направлении. Он был уверен, что в его летнем доме в Кастл Роке имелись карандаши «Бэрол блэк бьюти», и столь же уверен, что Старк привез с собой собственные карандаши, но Тад не хотел ими пользоваться. Ему нужны были те карандаши, до которых Старк никогда не дотрагивался, будь это в то время, когда он существовал как часть Тада, или как отдельное тело.

Тад нашел парковочную стоянку в полуквартале от магазина, заглушил мотор у «Фольксвагена» (который очень медленно и неохотно успокоился со свистом и угрожающим шипеньем) и вышел из машины. Было приятно освежиться от запаха табачной трубки Роули на открытом воздухе.

Тад купил в магазине коробку искомых черных карандашей. Торговец любезно разрешил Таду заточить несколько карандашей закрепленной у него же на стене точилкой. Тад так и сделал, отточив шесть карандашей. Их он положил в нагрудный карман, выровняв по торцам. Заостренные головки торчали, как боеголовки небольших, но очень мощных снарядов.

«Быстро и непонятно, — подумал Тад. — Можно начинать гулянку».

Он вернулся к машине Роули, забрался в нее и просто присел там на минутку, напевая вполголоса «Джон Уэсли Хардинг». Вспомнились почти все слова этой песни. Было просто удивительно, чего только не сделает человеческое сознание под принуждением.

«Это может быть очень, очень опасным», — подумал Тад. Он решил, что ему не стоит особо беспокоится о себе самом. Ведь это он, в конце концов, запустил в этот мир Джорджа Старка, а потому это, конечно, не совсем справедливо; Тад не мог думать, что создавал Старка с каким-то дьявольскими намерениями. Он не мог ставить себя в один ряд со стиль печально знаменитыми докторами как господа Джекил и Франкенштейн, даже несмотря на то, что могло произойти с его женой и детьми. Он ведь не принимался за работу над серией романов, чтобы заработать кучу денег, и уж, конечно, не для того, чтобы создать ужасное чудовище. Он только пытался найти свой путь через блокаду, воздвигнутую на его литературном поприще. Он ведь только пытался найти способ написать еще одну хорошую вещь, поскольку это делало его счастливым.

Вместо этого он вызвал что-то типа сверхъестественного заболевания.

А ведь в мире и так существует множество болезней, которые пристают к людям, никак не заслужившим их — такие веселые случаи как церебральный паралич, дистрофия мышц, эпилепсия — но если уж вы заполучили их, то вам приходится жить и страдать с ними. Как называлась та старая постановка по радио — «Назови ЭТО и потребуй ЭТО»? Но это может быть также очень опасным и для Лиз и детей, настаивало его сознание, весьма обоснованно. Да. Нейрохирургия также может быть опасной… но если у вас растет опухоль, какие еще остаются шансы? Он будет смотреть. Внимательно. Карандаши — это отлично; он должен быть здесь просто польщен их выбором. Но если он почувствует, что ты собираешься с ними сделать или выяснит о птичьем манке… если он догадается про воробьев… дьявольщина, если даже он угадает, что здесь есть что-то, требующее отгадки… тогда ты окажешься глубоко в дерьме. «Но это должно сработать, — шептала другая часть сознания Тада. — Черт бы тебя побрал, ты же знаешь, что это может сработать». Да, он это знал. И потому что где-то в глубине своего сознания он был уверен, что ничего другого все равно нет, Тад направил «Фольксваген» к Кастл Року. Пятнадцатью минутами позже он выехал за пределы Обурна и ехал на запад в район озер.

Последние сорок миль пути Старк упорно твердил о «Стальном Мэшине», книге, в написании которой должны были сотрудничать он с Тадом. Он помог Лиз с детьми — всегда держа одну руку свободной и около пристегнутого к поясу револьвера, чтобы у нее не возникало каких либо сомнений — пока она открывала летний дом и впускала их. Она надеялась, что кто-нибудь их заметит из машин, стоящих на хотя бы некоторых дорожках в сторону Лейк Лейн, или что она сможет услышать голоса или звуки пилы, но слышались только усыпляющее гудение насекомых и мощный рокот мотора «Торнадо». Казалось, что этому сукину сыну действительно сопутствовала дьявольская удача.

Все время, пока они разгружались и вносили вещи в дом, Старк продолжал говорить. Он не сделал даже перерыва в этом, вытащив бритву для того, чтобы перерезать подводки к телефонным розеткам, обесточив все, кроме одной. А про книгу все звучало очень хорошо. Это была действительно ужасная идея. Книга звучала просто зловеще. Она звучала так, будто должна быть столь же объемной как «Путь Мэшина», а, может быть даже еще толще.

— Мне надо идти в ванную, — сказала Лиз, закончив с багажом и прерывая его на полуслове.

— Это хорошо, — сказал Старк кротко, поворачиваясь, чтобы взглянуть на нее. Он снял свои солнцезащитные очки, как только они прибыли, и теперь ей пришлось отвернуться от него. Это ужасное, сводящее с ума, ободранное лицо было слишком большим испытанием для Лиз, чтобы она могла его выдержать. — Я как раз иду туда.

— Мне бы хотелось побыть одной, когда я привожу себя в порядок. Разве нельзя?

— Это меня не взволнует, так или иначе, — сказал Старк с безмятежной бодростью. Это настроение не покидало его с тех пор, как они проехали шлагбаум у Гейтс Фоллс — вокруг Старка существовала та безошибочно угадываемая атмосфера человека, который твердо теперь знает, что его дела идут на лад.

— Но это имеет значение для меня, — сказала Лиз тоном, словно она беседует с особенно тупым ребенком. Она чувствовала, что ее пальцы впиваются этими ногтями в его выпученные глаза и они вылетают из этих зияющих глазниц… и когда она рискнула взглянуть все же на него и увидела его насмешливое лицо, она уже поняла, что он знает, что она чувствует и о чем думает.

— Я просто постою в дверном проеме, — сказал он с полным смирением. — Я буду хорошим мальчиком. Я не буду подглядывать.

Дети начали все более интенсивно ползать по всей гостиной. Они были бодры, шумны и полны творческих замыслов. Казалось, им радостно оказаться здесь, где они раньше были только однажды, в долгий зимний уик-энд.