Роман Лерони - Багряный лес

Он еще не мог понять, почему он обращался к еще неизвестному ему убийце, как к женщине. Просто был уверен, что это именно женщина.

Он знал, что в спальне должна была быть исключительно одна Наталья? Он не видел, чтобы кто-то вошел в квартиру.

Наталья застыла у шкафа, протянув руку к полке с пистолетом. Неясный, полупрозрачный огненный вихрь крутился вокруг нее, делая ее очертания расплывчатыми, колышущимися. Огонь яростно гудел, сыпал во все стороны искрами, но не сжигал непрерывно кричащую женщину. Кляко подбежал к ней, хотел выхватить из этого огненного вихря, но с криком боли отдернул руку. Его обожгло. Притом боль была настолько сильной, что у него помутилось сознание, но она была мгновенной, и когда прошла, он посмотрел на руку — кожа осталась невредимой, и даже не покраснела.

— С нею пока ничего плохого не будет, — сказал за его спиной спокойный женский голос.

Он быстро развернулся, собираясь выстрелить на голос, но опустил пистолет.

— Ты?!.

— Я, Степан. — Анастасия стояла в дверном проеме спальни, опершись о косяк. Она поправила каштановый локон, который упал ей на лоб. — Ты узнал меня.

— Я знал, что это будешь ты, но не узнал тебя раньше.

— Возле первой квартиры, — согласилась она.

— Да. — Он обернулся к Наталье, которая продолжала кричать, скрученная тугими жгутами огня. — Не делай ей ничего, — попросил Степан. — Не надо, чтобы она кричала. Очень прошу тебя, — взмолился он.

— Тебе ее жалко, но ты же ее не любишь!

— Очень прошу тебя. Не она тебе нужна, а я…

— Ты мне тоже не нужен, — произнесла Анастасия. — Сейчас не нужен. Я не для этого пришла. Отдай мне диск.

Она прошла к Наталье, коснулась рукой огненного вихря, который моментально пропал. Наталья упала без чувств на ковер.

— Не беспокойся, Рубен, — не оборачиваясь в сторону Степана, сказала Анастасия. — Она будет жить.

Она подошла к нему и положила ему руки на плечи. Он почувствовал, как от этого прикосновения, очень горячего, засаднило кожу. Он чувствовал это через одежду.

— Почему ты не спрашиваешь, откуда я пришла?

— Я никогда не был излишне любопытным.

— Да, за это я тебя любила.

— Любила?

— Ты имеешь ввиду чувства, Рубен?

— Да. Я всегда тебя любил.

— Мне нравится, что ты говоришь правду. Но это ничего не меняет. Ты должен отдать диск.

— Неужели там, откуда ты пришла, нет такого понятия, как дружба и верность делу? Ты не можешь вспомнить, что в этом мире это что-то еще да значит… Так я тебе напомню!..

С этими словами он толкнул ее, сбил с ног, и побежал к выходу из квартиры. Он бежал настолько быстро, что от ударов сердца разболелось в груди. Сбегая по лестнице, он услышал, как за его спиной заревел какой-то огромный разъяренный зверь, и услышал знакомое гудение огненного вихря. На ходу он обернулся и увидел, как полупрозрачная, гудящая кипящим в ней огнем, змея летит по воздуху за ним. Она извивалась, шипела в воздухе, и текла за ним, набирая скорость. Странный азарт охватил Степана. Он знал, что ему не выжить. Знал, что скоро умрет, но был человеком, который даже в самые отчаянные мгновения, обреченный, продолжает бороться, даже если эта борьба совершенно бесполезна.

Он выбежал из подъезда, но не побежал к машине, понимая что еще до того, как он повернет ключ зажигания в замке, его тело превратится в черную и дымящуюся головешку. Сцепив, до судорог в висках и желваках, зубы он побежал в направлении проспекта, туда, где увидел на стоянке милицейскую машину. Он стал стрелять в воздух, привлекая внимание милиционеров, которые пытались засунуть в машину какого-то сопротивляющегося человека, судя по всему, пьяного. Они заметили его, выхватили оружие и на несколько секунд замерли в нерешительности.

Кляко выбежал на тротуар, оглянулся — огненная змея была очень близко. Врезаясь в воздух и шипя, она стремительно приближалась. Его от милиционеров отделяли два движущихся потока — людской, на тротуаре, и автомобильный, на проезжей части улицы. Движение было очень плотным. Если после первых выстрелов люди разбежались, то река из автомобилей продолжала перекрывать ему путь. Степан еще раз выстрелил и побежал на дорогу.

Милиционеры замерли. Они видели человека с пистолетом в руке, который бежал прямо под колеса машин. Они хотели стрелять, но боялись ранить людей в автомобилях и прохожих на тротуаре. Больше они не видели ничего. Человек вел себя более чем странно. На бегу он постоянно оглядывался, словно убегал от кого-то, но его никто не преследовал. Он на ходу достал из кармана диск и свое служебное удостоверение и бросил их через автомобильный поток милиционерам, которые к этому моменту опомнились и выбежали на дорогу, стараясь перекрыть движение. Он постоянно что-то им кричал, и сквозь гул машин они услышали только два слова:

— Переверзневу!.. Министру!..

— А в Борисполе я буду встречать мужа…

— Жаль…

Он произнес это слово вполне искренне. Он не считал себя моралистом, или человеком, который облекает себя в одежды строгих правил. Просто предпочитал никому не ломать жизнь, считая, что самые большие неприятности и страдания могут доставить лишь личные проблемы. Узнав, что предмет его обожания принадлежит кому-то другому, по обету, просто по отношениям или по браку, он старался ничем и никак не коснуться жизни предмета своего обожания. Это было трудно, но не так больно, как терять то, что тебе принадлежало. Сам же успокаивался тем и открывал для себя новые надежды, говоря себе, что невозможно потерять то, чего не имел. Это было его философией жизни.

Существовал еще и развернутый вариант этой философии.

Три года назад Леонид был знаком с одной женщиной. Она была свободна, и его не связывали ни перед кем никакие обязательства. Но потом случилось так, что она бросила его… Он очень сильно переживал разлуку с нею. И однажды так случилось, что он оказался в одной компании с ее теперешним избранником. Они были на холостяцкой вечеринке, на загородной даче одного из своих знакомых. Сидели вдвоем возле камина и пили вино.

Леонид знал, кто сидит рядом с ним, но ничем не выдал своего чувства, хотя оно было самым ярким — соответственно случаю: ненависть.

Говорили о различной чепухе, когда, вдруг, его собеседник сказал:

— Леня, я знаю, что она была твоей…

— Кто?

— Ты знаешь, о ком я говорю.

— Да, знаю.

— Ты должен меня извинить. Я оказался гораздо более слабым человеком, чем ты. Но не думай, что мне с ней хорошо.

— Меня это не интересует.

— Мне бы хотелось, чтобы ты дослушал меня.

— Нам не стоит об этом говорить. Прежде всего выбирает женщина.