Яков Шехтер - Астроном

– А что вы преподавали? – попробовал спасти положение Моти.

– Русский язык и литературу. Почти сорок лет.

Счастье было так близко, так доступно. И Моти немедленно пошел в атаку.

– А вот, – он ткнул пальцем в мою сторону, – перед вами известный писатель. Созданные им произведения уже изучают в еврейских школах России. Вам не попадались его книги?

Моти толкал меня перед собой, словно стюардесса тележку с напитками.

– Как вас зовут? – спросила бабуля, повернувшись в мою сторону.

Я представился.

– Нет, – она отрицательно покачала головой. – Мне ваши книги не встречались. Но, честно говоря, в последние годы я уже не слежу за новинками. Да и читать художественную литературу практически перестала. Читаю только такие книги.

Она приподняла руку, показывая небольшой, обтянутый коричневой кожей молитвенник и такого же формата Пятикнижие.

– Меня зовут Полина Абрамовна, – продолжила бабуля. – Я третий год в Кирьят-Арба. А в прошлой жизни жила за Уралом, в Кургане. Слышали о таком городе?

– Нет, – Моти скорбно склонил голову, искренне сожалея о том, что из его поля зрения ускользнул столь крупный культурный и технический центр.

Полина Абрамовна усмехнулась. С чувством юмора у нее было все в порядке.

– Это небольшой городок за Челябинском. Тихое, спокойное место. А вы, – она указала рукой на дымящийся стакан кофе, поставленный Моти у стены, – прямо тут и завтракаете?

Моти подхватил с каменных плит пола стакан, и слегка пригорюнившись, поведал:

– Служба такая, солдатская. Недосыпаем, недоедаем. Кофе приходится пить прямо на посту. А что делать, – он картинно похлопал рукой по винтовке, – есть такая обязанность, родину защищать!

Вот артист! Сегодня утром он умял два здоровенных бутерброда с консервированным тунцом и выхлебал литровую чашку чая. Бутерброд Моти щедро обмакивал в банку с хумусом, посыпая его перцем, и это сочетание пищевых продуктов пробудило в нем неусыпную жажду. Осушив две фляги с водой, свою и мою, он решил залить пылающий в желудке костер стаканом крепчайшего кофе. Назвать такое состояние недоеданием, мог или отъявленный враль или человек с истинно артистической натурой. За секунду войдя в роль некормленого солдата, Моти как будто осунулся и в его глазах загорелись голодные огоньки.

– Бедные мальчики, – сочувствующим тоном произнесла Полина Абрамовна и двинулась на женскую половину.

– Пожалеть на словах всякий может, – шепотом произнес Моти. – А вот реально помочь голодному солдату….

– Голодное трепло, – сказал я. – Если ты будешь так лопать, то скоро в бронежилет не влезешь.

– Вот и замечательно, – ответил Моти, охватывая губами край стакана. Изрядно отхлебнув, он заметил с изрядной долей сожаления.

– Нет, чтоб коржиков испечь для голодных защитников отечества. А про жилет ты не беспокойся, выдадут новый, более просторный. Была бы шея, а хомут….

Он выразительно покрутил головой, как бы показывая на какое место израильская армия приспособила хомут.

Наш пост располагался у самого входа в усыпальницу. Закончив досмотр, посетители оказывались в коридоре с высоким сводчатым потолком. Пройдя по блестящим от прикосновения сотен тысяч подошв плитам, они попадали во внутренний двор. По существу, посетители проходили сквозь один из этажей здания, а стены коридора представляли собой несущую конструкцию, сложенную еще рабами Ирода. До высоты двух метров стены покрывал тусклый от старости мрамор. Когда-то, наверное, он блестел и лучился, но сейчас его поверхность напоминала пожелтевшую от времени слоновью кость. Мрамор приятно холодил даже через бронежилет, и мы при первой возможности притирались к нему всеми возможными участками тела.

– Вот сейчас я понимаю Антея, – заявил Моти, ухитрившись прилепить к стене не только спину и задницу, но и руки с ногами. В такой акробатической позиции он выстоял минут десять и, оторвавшись, с шумом выдохнув воздух.

– Хорошо, – сказал он, счастливо улыбаясь. – Пробирает до самых костей. Интересно, когда ротный вещал про облагораживающее влияние, он имел в виду эту прохладу?

– Смотри, не простудись, – предупредил я.

– Простуда от святости? – иронически поднял брови Мотл. – Или святая простуда?

– Святая простота.

– Знаешь, о чем я думаю? – Моти уселся на пол и с удовольствием вытянул ноги. – Ведь все это огромное здание есть не что иное, как метрика, свидетельство о рождении.

– Если свидетельство, то, скорее, о смерти, – сказал я.

– Писатель, а тупой, – хмыкнул Моти. – Я имею в виду метрику не личности, а народа. У какой еще нации есть такое могучее, – тут он похлопал ладонью по мрамору, – незыблемое доказательство ее причастности к своей земле. Мы тут не чужие, вот они, наши прародители.

– Именно поэтому нас и гоняли по всему свету почти две тысячи лет.

– Не поэтому, а совсем из-за другого. А в метрике, что обычно указывают? Имена родителей новорожденного, их национальность, место проживания. У нас же, – тут он снова хлопнул по мрамору, – это не просто написано, а построено, запечатлено в камне. Вот у русских, или французов, или британцев, есть у них такая метрика?

– Э-э-э… – недоумевающе протянул я. – Видишь ли, евреи, как мне кажется, единственный народ, точно знающий от кого он произошел. У всех остальных под нацией подразумевается исторически сложившийся этнос, проживающий на определенной территории…

Но Моти не дал мне договорить!

– О, Иосиф! – вскричал он, вздымая руки горе. – Не забыто твое учение, не стерся твой язык.

– Причем тут Иосиф? – спросил я. – Иосиф похоронен под Шхемом, а мы в Хевроне.

– Не тот Иосиф, – поморщился Моти. – Иосиф Виссарионович. Воплощение беспричинного зла.

– Беспричинного?

– Конечно. Для того, чтоб удержать власть и подавить оппозицию не нужен был такой размах террора. Хватило бы куда меньшего количества жертв. Но Иосифа влекло зло само по себе. Так же, как и арабов. Ведь стоит им только захотеть мира, наше правительство подпишет с ними любой договор. И жизнь у них, со всех точек зрения, станет сытнее и спокойнее. Но фокус состоит в том, что им не нужны ни покой, ни мир.

Так, философствуя и пикируясь, мы славно провели время от восхода до заката. На следующий день Полина Абрамовна, проходя через наш кордон, поставила перед Мотей целлофановый пакет, наподобие тех, что бесплатно раздают в супермаркетах. Из пакета разливалось дивное благоухание свежевыпеченных коржиков

– Это вам, – сказала она. – Чтоб веселей служилось.

Моти смутился. Изображать нахала и разбитного парня на словах у него получалось куда убедительнее, чем на деле.