Энн Райс - История Похитителя Тел

Зря поет ночь песнь хаоса, голода и разрушения вокруг этого маленького лагеря. Главное здесь – уход за ограниченным числом людей, которые пришли сюда с целью получения вакцинации, хирургической помощи, антибиотиков. Как говорила сама Гретхен – думать о более крупной картине значит лгать.

Я часами бродил большими кругами в густых зарослях, беззаботный и сильный, пробирался сквозь непроходимую листву, взбирался на высокие фантастические корни тропических деревьев, иногда останавливался, чтобы послушать гулкий переплетенный хор ночных джунглей. Повыше, на более зеленых ветвях, дремлющих в ожидании утреннего солнца, росли нежные мокрые восковые цветы.

Я опять оказался выше страха перед влажным, рассыпающимся уродством развития. Болотистая ложбина распространяла зловоние разложения. Скользкие твари не могли причинить мне вред и поэтому не вызывали отвращения. Да, пусть за мной придет анаконда. Мне понравятся ее крепкие быстрые объятия. Я упивался гулким, резким криком птиц, наверняка предназначенным для того, чтобы вселять ужас в сердца попроще. Очень жаль, что в этот темный час обезьянки с волосатыми руками уже спят, – мне бы так хотелось изловить их ненадолго, чтобы запечатлеть поцелуи на их хмурящихся лбах или безгубых болтливых ртах.

А бедные смертные, спящие в многочисленных домиках на поляне рядом с аккуратно вспаханными полями, со школой, с больницей и с церковью, до последней заурядной мелочи представлялись мне божественным чудом созидания.

Я соскучился по Моджо. Почему его здесь нет, почему он не бродит со мной по джунглям? Нужно его выдрессировать, превратить в настоящую собаку вампира. Мне в голову пришли картины, как в течение дня он охраняет мой гроб – часовой в египетском стиле, которому дана команда разорвать горло всякому смертному, который отыщет лестницу, ведущую в святилище.

Но мы с ним уже скоро увидимся. За этими джунглями нас ждет целый мир. Закрыв глаза и превратив свое тело в хитроумный приемник, я услышал на расстоянии многих миль напряженный шум транспорта в Каракасе, резкий акцент усилившихся голосов, громкий грохот музыки мрачных проветривающихся берлог, где я притягивал к себе убийц, как мошек тянет к яркой свече, чтобы выпить их кровь.

Здесь же царил покой; в мягкой мурлыкающей тропической тишине утекал час за часом. С низкого облачного неба брызнул мерцающий дождь, прибивая пыль на поляне, испещряя точками чисто подметенные ступеньки школы, легко стуча по рифленым жестяным крышам.

В маленьких спальнях моргнули и погасли огни, как и в отдаленных домах. Только в глубине затемненной церкви с низкой башенкой и большим, блестящим, хранящим молчание колоколом мелькал тусклый рыжий свет. Чистые тропинки и выбеленные стены освещали желтые лампочки под круглыми металлическими абажурами.

Свет в первом из больничных зданий, где Гретхен работала одна, потускнел.

Я периодически видел ее профиль на фоне затянутого ширмой окна. Я мельком заметил ее у самых дверей, когда она села за стол, чтобы нацарапать на бумаге какие-то записи, наклонив голову; волосы ее были собраны на затылке.

В конце концов я бесшумно двинулся к входу, проскользнул в маленький захламленный офис, где одна-единственная лампа источала яркий свет, и подошел к ширме, за которой лежала сама палата.

Детская больница! Все кроватки – маленькие. Примитивные, простые, в два ряда. Не померещились ли они мне в глубокой полутьме? Или кровати действительно сделаны из грубого дерева и завешены сеткой? А что там на бесцветном столике, не огарок ли свечи на блюдце?

У меня внезапно закружилась голова; в глазах несколько помутнело. Не та больница! Я моргнул, пытаясь оторвать вневременные элементы от тех, которые поддавались объяснению. На хромовых подставках у кроватей поблескивали пластиковые пакеты с внутривенной питательной смесью, сияли нейлоновые трубки, спускающиеся к крошечным иголкам, торчащим из тонких хрупких ручек!

Это не Новый Орлеан! Это не та больница! Но взгляни на стены! Разве они не каменные? Я стер со лба тонкую блестящую пелену кровавого пота и уставился на испачканный в крови носовой платок. И нет ли на той дальней кроватке золотоволосой девочки? Меня опять захлестнул приступ головокружения. Мне показалось, что я смутно слышу высокий смех, веселый, полный легкой насмешки. Но это, конечно, голос птицы в окружающей бескрайней темноте. Никакой старой сиделки в домотканом платье до лодыжек и с платком на плечах. Уже несколько веков, как ее нет, и того здания тоже.

Но девочка застонала; на ее круглой головке заиграли отблески света. На одеяле я увидел ее пухлую ручку. И снова я попробовал прочистить глаза. Рядом со мной на пол упала темная тень. Да, смотри, сигнал тревоги с крохотными светящимися циферками, шкафы с лекарствами за стеклянной дверцей! Не та больница, другая больница.

«Так ты пришел за мной, отец? Ты сказал, что повторишь все заново».

– Нет, я ее не трону! Я не хочу ее обижать! – Я что, шепчу все это вслух?

Она сидела далеко-далеко, в маленьком кресле на самом конце узкой комнаты, болтая ногами, и волосы замысловатыми кудрявыми волнами падали на взбитые рукава.

«А, ты пришел за ней. Ты сам знаешь, что это правда».

«Ш-ш-ш, ты разбудишь детей! Уходи. Тебя здесь нет!»

«Все знали, что ты одержишь победу. Все знали, что ты поразишь Похитителя Тел. И вот… ты пришел за ней».

«Нет, не за тем, чтобы причинить ей зло. Но чтобы предоставить ей возможность выбора».

– Месье? Я могу вам помочь?

Я поднял глаза на стоящего передо мной человека, на доктора с испачканными бакенбардами и крошечными очками. Нет, не тот доктор! Откуда он взялся? Я уставился на табличку с именем. Мы во Французской Гвиане. Вот почему он говорит по-французски. А в конце палаты нет никакого стула, и ребенка тоже нет.

– Увидеть Гретхен, – прошептал я. – Сестру Маргариту. Я думал, что она в этом здании, так как разглядел ее через окно. – Я знал, что она здесь.

Глухой шум в конце палаты. Ему не слышно, зато слышно мне. Идет. Я внезапно уловил ее запах, смешанный с запахом детей и стариков.

Но даже эти глаза не справлялись с невыносимым мраком. Откуда в этом помещении исходит свет? Она только что погасила крошечную электрическую лампочку у дальней двери и теперь шла, минуя кровать за кроватью, быстрым упругим шагом. Доктор сделал усталый жест и прошаркал мимо.

Не глазей на запачканные бакенбарды, не глазей на очки и сгорбленную спину. Ведь ты видел у него на кармане табличку с именем. Это не призрак!

Он вышел, волоча ноги, и за ним глухо хлопнула дверь.

Она остановилась в прозрачной темноте. Какие красивые волнистые волосы, убранные со лба, и какие красивые, большие, неподвижные глаза. Еще не увидев меня, она увидела мою обувь. И внезапно осознала, что здесь чужак, бледная беззвучная фигура – из меня не вырывалось даже звуков дыхания – в абсолютной тишине ночи, и ему здесь не место.