Ким Харрисон - На несколько демонов больше

Пыльца, которую рассыпал Дженкс, повисший в воздухе перед запиской, сменила цвет с золотого на красный.

—   Непонятно, — пробормотала я, вылезла и затопала вверх по ступеням.

—   Выселил! — Дженкс9 побледнев, крутился в воздухе, — Рэйчел, Пискари нас выселил! Выселил!

У меня похолодело в животе, я сорвала бумагу с гвоздя.

—   А вот хрен ему, — сказала я, пробегая документ.

Размытый второй экземпляр, но все же достаточно ясный. Нам

давалось тридцать дней, чтобы очистить помещение. Церковь со­бирались снести под тем предлогом, что она перестала быть освя­щенной, но движущей силой этой гадости был Пискари.

—   Что-то случилось? — спросил Гленн, высовываясь из машины.

—   Рэйч, я не могу! — воскликнул Дженкс. — Я не могу перевозить семью! Матал и на нездорова... и они же сад выкорчуют!

—   Дженкс! — Я подняла руки, хотя и не могла до него дотронуться. — Все будет хорошо. Обещаю. Мы что-нибудь придумаем. И Маталина поправится!

Дженкс смотрел на меня большими глазами:

—Я... я...

Он так ничего и не сказал — тихо простонал и метнулся прочь, за церковь.

Я уронила руки с чувством невероятной беспомощности.

—   Рэйчел? — окликнул меня Гленн с улицы, и я обернулась.

—   Нас выселяют, — сказала я, пошевелив бумагой в знак объяснения. — Тридцать дней сроку.

Меня стала пробирать злость. Гленн прищурился:

—Ведьма, не надо, — сказал он, посмотрев на мои сжатые кулаки.

Я смотрела вдоль улицы, ничего перед собой не видя и толь­ко все сильнее злясь.

—Я его убивать не стану, — сказала я. — Не считай меня совсем уже дурой. Это приглашение. Если я к нему не приду, он что-нибудь похуже придумает.

Черт, он же до матери может добраться.

Гленн убрал голову, открыл дверцу и вышел. У меня давле­ние поползло вверх.     

—Ты свою тростниково-сахарную задницу тащил бы от­ сюда в свою «Краун-Виктория». Я как-нибудь разберусь, что мне делать.

 Я ощупывала контуры фокуса в сумке, а Гленн остановил­ся у ступеней крыльца, с пистолетом на боку и весь такой обли­тый профессионализмом. Как торт — глазурью.

—   Дай мне ключи от машины.

—   Вряд ли.

Он прищурился:

—Ключи. Или я сам тебя арестую.

—На каком основании? — возмутилась я, воинственно на него глядя.

—За твои сапоги. Они нарушают все неписанные законы

моды.

Я, возмущенно пыхтя, осмотрела их, даже поставив один из них на носок.

—   Я только поговорю с ним. Вежливо и дружелюбно. Гленн приподнял брови и протянул руку:

—   Как ты разговариваешь с Пискари, я видел. Ключи? Я стиснула зубы.

—   И поставь патрульную машину возле дома моей матери, — потребовала я. Он кивнул, и тогда я сунула бумажку о выселе­нии в сумку, нашарила там ключи и бросила ему. — Гад и сво­лочь!

—   Вот это наша девочка, — ответил он, разглядывая поло­сатый ключ от машины. — Получишь обратно, когда на курсы пойдешь.

Я открыла дверь в церковь и остановилась с рукой на бедре.

—   Еще раз назовешь меня «нашей девочкой», я тебе гонады

растолку как сливы и повидло из них сделаю.

Гленн засмеялся, сел в машину.

Войдя в темную прихожую, я с таким стуком закрыла тяже­лую дверь, что фрамуги зазвенели. Прижимая к себе сумку, я решительно вошла в святилище и направилась к столу, стала выдвигать и с грохотом задвигать ящики, пока не нашла запас­ные ключи—тот же комплект, что и основные, плюс еще ключ от сейфа Айви и ключ от квартиры Ника — почему-то не выб­рошенный. А почему — бог его знает.

Самодовольная улыбочка тронула углы моих губ, и я злоб­но оскалилась, закидывая ключи в сумку. Подошла к боковому окну

 — Гленн выворачивал за угол у конца улицы. Красное стекло витража придавало наружному пейзажу нереальный вид — будто в безвременье.

—Дженкс! — заорала я, когда автомобиль скрылся из виду. — Если слышишь меня, надевай свой лучший костюм. Едем це­ловать Пискари в задницу.

Глава тридцатая

Сейчас все не так, говорила я себе, двумя руками сжимая руль своей машины. Ветер, задувающий в приоткрытое стекло, дергал пряди косы. Совсем не так, как в прошлом году, когда я пыталась взять Пискари. Во-первых, теперь со мной Дженкс. Во-вторых, я не в гневе... ну, по крайней мере, не в слепом гневе. И еще хотя бы несколько часов будет светло — что, впро­чем, уже не очень важно. Но Дженкс со мной, у меня есть что предложить ради мира, чем выкупить свою жизнь. А главное, Дженкс со мной.

Я посигналила, резко свернула влево против основного потока машин, к набережной. У меня в «Пицце Пискари» есть друзья, но теперь вернулся Пискари, и они мне не помогут. Теперь залогом моей уверенности был Дженкс, поскольку фо­кус и правда валялся на почте, в таких глубоких и ревностно охраняемых завалах человеческой бюрократии, что даже ОВ до него не доберется. Присутствие Дженкса значило для меня даже больше, чем присутствие пейнтбольного пистолета, полностью заряженного и сунутого в сумку. Еще я оживила и повесила на шею амулет против боли — он висел снаружи на кофточке и не должен был действовать, пока не понадобится. А я подозрева­ла, что он понадобится.

А в остальном я в смысле амулетов земной магии была почти голая. Зато в голове у меня было накручено приличное количество лей-линейной энергии, а в кармане лежала пара здоровен­ных педикюрных щипцов, которые сгодились бы слону — я на­деялась, их силы хватит, чтобы перерезать любую противо-лей-линейную липучку. Но я рассчитывала, что именно благодаря Дженксу я выйду с новым договором аренды и живая, а не про­веду вечность в аду с Пискари или Алом.

Это был наилучший вариант. Трент знает, что фокус у меня. В ОВ тоже не такие дубари, чтобы не сообразить того же. И пусть Пискари меня от них от всех защитит.

Бог ты мой. Как я дожила до такого поворота?

Ветерок из моего окна шевельнул крылья Дженкса, который сидел на зеркале заднего вида спиной вперед — невидя­щим взглядом глядел в прошлое. Лицо у него было обеспоко­енное, в складках и морщинах. И на нем даже клочка красного не было — демонстрация его намерений. Если мы потеряем сад, то Маталина с горя может войти в штопор. И мне придется все­ми силами удерживать Дженкса от попыток убить Пискари, если дойдет до драки. Но если дойдет до драки, убить Пискари может быть единственным способом остаться в живых.

Я не хотела этого делать. Этот неживой вампир — единственный из всех известных мне личностей, кто может надеж­но сохранить фокус до тех пор, пока его не удастся спрятать снова.

Видя огорчение Дженкса, я собралась спросить о его наряде. Никогда на нем такого не видела — нечто вроде сочета­ния черной формы Квена со свободными складками бурнуса пустынного шейха. Но Дженкс глянул мне в глаза, и я про­молчала.