Вук Задунайский - Балканский венец

Крепко Птолемей запомнил эти слова. Боги впервые говорили с ним во сне, а это значило, что он тоже избранный. После полудня он явился к Медию. Но решиться – это одно, а сделать – совсем другое. Он, воин, прошедший все битвы своего времени, шел робко и неуверенно, руки его тряслись, а тело прошибал пот. Ему предстояло сделать дело всей своей жизни. И мнилось ему, что дело это отнюдь не простое. Не проще, чем выпало некогда на долю царя Леонида. Тот видел Ксеркса, врага своего, в бою – а нечистый дух царя Азии был невидим и слился с тем, кто был дороже других. А каков Александр! Он с самого начала знал, что все будет далеко не так просто и ясно, как при Фермопилах. Еще в Миезе знал. И назначил своим спасителем Птолемея. Почему? На сей вопрос сын Лага не знал ответа, как и на предыдущие. Простым смертным не нужно их знать.

Все было так, как сказал Александр. Гости подняли чаши за здравие царя, виночерпии налили вина в два роскошных золотых кратера, инкрустированных сердоликами и кораллами, с вычеканенными на них мифическими зверями. Кратеры стояли на столе подле царя Азии – его необъятные рукава-крылья загораживали их от Птолемея. Потом он поднял один из кратеров и громко провозгласил:

– А эту чашу хочу я предложить моему другу и брату – самому верному из всех, тому, который никогда не предаст!

В зале зашумели. Все – и греки, и азиаты – хотели быть любимыми друзьями и братьями царя, они продолжали думать, что для этого достаточно ползать перед ним на коленях. Впрочем, в самих словах Александра заключался такой изощренный яд, что уже ими одними можно было убить любящее сердце. Он приблизился к Птолемею и протянул ему кратер. Свой он держал в другой руке. Вид его был торжествующим. Царь Азии продолжал свое победное шествие по ойкумене.

Птолемей принял кратер из его рук. Оттуда пахнуло смертью, но он был тверд в своих намерениях. Клятвы надо исполнять.

– О бессмертный бог! – обратился Птолемей к Александру. – Позволь мне перед тем, как я приму твой бесценный дар, – ибо чаша из рук твоих дороже мне всех сокровищ мира, даже если она до краев наполнена ядом, – позволь мне поведать о том, что давно у меня на сердце.

– Не вижу причин отказать тебе, брат мой, – сказал царь с ухмылкой. – Говори!

Внешне он был спокоен, но глаза его блестели, выдавая крайнее возбуждение. С тем же блеском в глазах он отправил в Аид Гефестиона и всех других. С тем же блеском в глазах казнил Набарзана и Бесса. Этому пора было положить конец, ибо отступать было уже некуда.

– О Александр! – Птолемей сделал несколько шагов к центру пиршественной залы и принял позу оратора. – С твоего позволения, я вернусь в лето года, последовавшего за битвой при Гавгамелах. Кто-нибудь из присутствующих помнит, что было тем летом?

Раздались пьяные крики:

«– Сражение! Было какое-то сражение! Исса? – Да нет, это было раньше… Какое сражение? Это было в Персеполе – мы устроили там небольшой пожар, ха-ха… – Ерунда! Это было в Бактрии, мы переправлялись через эту проклятую реку, куда смыло наш обоз. – Да нет же! В Гиркании это было! Мы поймали там рыб с шипами…»

Птолемей поставил кратер на круглый серебряный поднос и поднял обе руки вверх, пытаясь привлечь к себе внимание. Александру, видимо, стало любопытно, что скажет его очередная жертва в последние мгновения своей жизни, и он тоже поставил свой кратер – рядом с кратером Птолемея, на тот же поднос.

– Стойте-стойте! – перебил спорящих Птолемей. – Летом упомянутого года мы были в Парфии, в горах Эльбурза…

«– А-а-а! Точно! – раздалось в ответ. – Пердикка, ты должен помнить: твой конь чуть не свалился где-то там в пропасть… – Дурак, это было в Гиндукуше! В Эльбурзе… – Я не помню, что там было… Какие-нибудь варвары?»

– Нет, никаких варваров там не было. Хотя нет – были, конечно. Варвары были там повсюду, одни варвары. Мы преследовали…

«– Бесса! – Нет – Спитамена! – Да нет же – какого-то Аримана! – Ты дурак – Аримана нельзя преследовать, он сам преследует души людей. – Тогда Зороастра! – Да нет, он же помер давно! – Ну кого-то же мы преследовали все это время?»

Александр взирал на это с улыбкой. Его стараниями почти никто уже не помнил, с чего все началось, и уж тем более не мог понимать, чем все закончится. Птолемей продолжал:

– Летом упомянутого года в горах Эльбурза, неподалеку от Дамгана мы наконец настигли того, кого преследовали уже давно, – Дария!

Кто-то в зале даже присвистнул. Стыдно было не помнить этого. Александр внимательно слушал Птолемея – он не мог понять, к чему тот клонит. Все засмеялись и начали стыдить друг друга. Стоя спиной к столу и расправив пошире парадный плащ, Птолемей незаметно для других повернул поднос несколько раз. Кратеры поменялись местами. Теперь даже сам Птолемей не смог бы сказать, в котором из них был яд. Глубока пропасть между любовью и ненавистью. Боги должны были рассудить их спор.

– Так вот, – продолжил Птолемей, стараясь не выдать себя дрожащим голосом и отойдя от подноса на два шага, – мы настигли его. Царь царей… Он лежал пред нами почти нагой, в каких-то грязных лохмотьях. Он был жалок…

Участники тех событий – их осталось совсем уже немного – закивали головами.

– И к чему сводится столь пространное описание столь давних событий? – вопросил Александр, которому надоело ждать.

– А к тому, государь мой, что без любви даже Царь царей становится жалкой тенью своего величия. – Птолемей взял с подноса ближний к себе кратер и высоко поднял его. – Друзья мои! Я хотел бы выпить за любовь. Но не за ту, которую мы оплачиваем гетерам золотыми монетами, а за ту, которой мы любим нашего царя. Она сворачивает горы и меняет русла рек. Она стирает в пыль целые народы и созидает новые царства. Она прекрасна и жестока, но справедлива. И каждому воздаст она по делам и думам его. Да не ослабнет она! Да будет она радовать царя во все дни его бесконечной жизни! За любовь!

– За любовь! За любовь к Александру! – вскричал зал в едином порыве.

Царь взял оставшийся кратер и обратился к Птолемею с улыбкой:

– Хотя ты и не слишком дружен с Аристотелевой логикой, как сказал бы Каллисфен, мир его праху, но слова твои мне по нраву. За любовь! И за то, чтобы она длилась дольше жизни!

Все кричали и пили. Один Александр не пил – он ждал свою жертву. Птолемей поднес кратер ко рту и выпил его одним залпом, хотя был он не мал. Пусть боги рассудят. Глаза их встретились. Прямо на сына Лага слепо глядело древнее зло, привыкшее править мертвецами и превращать живую плоть в холодные камни. Оно будто прощупывало его оборону и пыталось найти в ней брешь, как когда-то Ксеркс под Фермопилами. Но Птолемей не намерен был сдаваться. Тогда зло поднесло кратер к губам и прошептало: