Лариса Романовская - Московские Сторожевые

— Козлы они все, — Сонька наконец-то открыла долгожданную Америку, настроила себя на разговор. Даже уселась поудобнее, откинулась на спинку стула, ухватила пальцами снятое украшение, начала обвивать его вокруг бутылочного горлышка.

Марфа обрадованно закивала, понимая, что работы тут осталось минут на сорок с лишним. Четверть часа — девице на истерику, чуть побольше, — Марфе на вечные истины о том, что все, что нас не убило, сделало нас куда сильнее (это как про Божье испытание можно говорить, так и про любое другое). Каких-то особых премудростей для такого не нужно, мирской психотерапевт с подобным тоже бы справился. Только не за один сеанс, а за десять или двадцать. Все ведьмовство лишь в том, что психологическая помощь (сейчас это так называют, раньше именовалось куда проще) оказывается экстерном, на очень высокой скорости. Без травок и всего остального тут сложно работать — примерно как без обезболивания, но тоже можно. Марфа сразу подуспокоилась, отбросила в сторону неприятные мысли о своей профнепригодности и вновь посмотрела внимательными глазами на струящуюся по бутылочному телу золотую нить.

— Козлы и уроды, — проникновенно повторила Соня, — думают, что если им все можно, то надо вот так… Взять человека и как куклу — сегодня поцелую, а завтра отшлепаю, сломаю и на помойку выброшу… Как мусор, понимаете?

Плохо дело, когда объект себя начинает отождествлять с такими предметами… Мусор там или какое средство личной гигиены. Нехорошо.

Последнее слово Марфа произнесла вслух и с вполне искренним сочувствием. Но девица этого толком не заметила, раскаляясь от эмоций. Вот и хорошо, согреваться начала, а то на улице сегодня холодрыга. Рюмочку бы ей еще тяпнуть, там уже давно все в бутылке растворилось, хорошо подействует, ну да ладно…

Марфа снова попыталась вытянуть хоть какие-то конкретные подробности произошедшего, но в ответ на все расспросы слышала пока только общие всхлипы и недоумения:

— Ну почему именно я? Почему мне такое, за что?

Пришлось отворачиваться и морщиться, обращаясь к холодильнику: может, у кого другого истерики мирских и вызывали жалость, а то и почти умиление — как детское горе из-за улетевшего шарика или плохой сказки, но не у Марфы точно. Потому что «такое» — это когда с ребенком… что-нибудь. Сперва кажется, что ничего страшного, а вот потом… Когда секунду назад Марик у тебя на руках гулил и пытался ухватить сосок, а потом как будто икнул легонечко и перестал дышать, совсем. А ты сидела, не шевелилась. Все понимала и не верила, пыталась напоить молоком — даже простое материнское от всего помогает, а уж такое, как у вас… Оно должно было помочь, просто обязано. Ты поэтому так и сидела, не выпуская Марика из рук, — до самого возвращения Фаддея, надеясь, что он придет, возьмет сына подержать и все исправит. Так сидела и сидела, напевая одну и ту же колыбельную без начала и конца. Даже потом, когда прибежала Ирка и начала кричать на Фаддея страшными словами, все равно надеялась, просила потише и продолжала петь — чтобы Марик услышал, ожил…

Вот это и есть «за что», «почему» и «зачем жить дальше», детка. А не эти твои…

— Ну я же как неживая, понимаете? Зачем жить, если они все равно придут и все отнимут, испортят…

— Детонька, так нельзя.

— А как можно? Мне по одной щеке вмазали, а я другую должна подставить? Так, что ли?

В теологических вопросах Марфа была не сильна, ибо клиентура до них обычно не добиралась. Потому постаралась снова задать наводящие вопросы:

— Да кто ж тебя так, детка? Что тебе сделали?

Сонька перестала всхлипывать, вновь начала вертеть в пальцах дорогостоящую побрякушку, заговорила куда тише и жестче, сортируя эмоции:

— Жизнь они мне испортили. Сперва свадьбу, а потом…

— Мужчины? — благосклонно посочувствовала Марфа.

— Да откуда ж я знаю, мужчины они или кто, я не проверяла! — Соня зашлась в истерическом кашле, потянулась к сигаретной пачке в нагрудном кармашке.

Марфа разрешающе махнула рукой, понимая, что метод Тыка-Данилова опять подвел, показал совсем не ту проблему, на которой девчонка сейчас замкнулась. Не в свадьбе дело… Или в ней, но не в женихе. Да уж, сейчас действительно сложно понять, кто там мужчина — даже среди своих, проверенных столетиями, чего говорить о мирских-то.

— А вы зачем пепел в блюдце стряхиваете? — Анечка прошла по коридору совсем неслышно, хотя вроде была в тапках. Неужели ей мама Ира про «кошачий шаг» объясняла? Так рано же, его до полового созревания не очень рекомендуют; тем более что осанка и походка тоже…

— Анют, ты чего не спишь? — задумчиво отмахнулась Марфа.

А Соня детский вопрос и вовсе проигнорировала, клюнула по сигарете указательным пальцем, обрушив пепел в фарфоровую белизну.

— Я есть хочу. — Анька распахнула холодильник, начала досмотр кастрюлек и пластиковых контейнеров, вытянула огурец и сразу же потащила его мыть. Сейчас разрежет пополам, посолит и сжует вместе с ломтем бородинского. А потом еще зубы будет чистить, так сразу к себе не уйдет. Это минус пять минут примерно. А потом еще столько же на то, чтобы гостью обратно на разговор настроить. Вот ведь все неладно сегодня, а?

Анютка действовала сонно, но ловко, бесшумно. Только нож стучал об доску да тонкие косички мотались вдоль мяконькой пижамной спины. Анечка их теперь не расплетала на ночь, а наоборот, стягивала потуже и смачивала, чтобы наутро вились. Старый способ, абсолютно несовременный вроде бы, зато природный, куда полезнее, чем все эти химические… Марфа за последние шестьдесят лет ни разу ни тушью, ни помадой, ни румянами, ни краской для волос не пользовалась, хотя даже Ирочка ей иногда что-то такое вручала. Не хотелось. Будто вся женственность там осталась…

— Ну нельзя же так по-скотски, вы понимаете? — как-то жалобно отозвалась вдруг Соня. Видимо, по неопытности и бездетности решила, что семилетки ничего в этой жизни не смыслят и при них можно спокойно обсуждать взрослое. Ну по-скотски так по-скотски.

— А зачем вы пьете? Это плохо. — Анютка отвернулась от разделочной доски. Поджала пухлые губы, разглядывая гостьину бутылку, потом цапнула со стола солонку и снова занялась своим огурцом — только косички с радужными резинками полоснули воздух.

— Понимаю, — извиняющимся голосом отозвалась Марфа. — Ань, ты тут долго готовить собираешься? Бери свой огурец и брысь в постель.

— В постели будут крошки, — Анютка отпилила себе горбушку, начала раскладывать на ней длинные огурцовые дольки. Вот ведь… в маму Иру, честное слово. Не характер, а чугун.

— А раз понимаете, то… Сами же говорили, что ошибки исправлять надо, правда? — странно улыбнулась Соня. Будто проснулась сейчас. И глаза заблестели, и движения из сонных стали медово-кошачьими. Будто не-невеста нашла в Марфиных топорных рассуждениях какой-то промах и теперь была готова вытащить его на всеобщее обозрение, покрыть Смотровую-халтурщицу несмываемым позором, поставить на свое место все ведьмовское племя.