Роман Лерони - Багряный лес

— Не все в жизни, дед, бывает так, как мы хотим.

— Это верно.

— А ты бы не сидел, а ступал чамху собирать. Скоро полдень, и солнце сделает ее вялой и малопригодной.

— Где ее собирать? — усмехнулся старик.

— Поискать надо. — Человек пошел к машине, которая к этому времени не только была уже починена, но и стояла заведенная, развернувшись, чтобы ехать в сторону дач.

— Да, разве ее собирают в мае? — возмутился Каим, немного отстраняясь, когда человек прошел мимо него — трескучий жар, шедший от него, опалил, иссушил кожу на лице и руках.

— Собирают, — не останавливаясь и не оборачиваясь произнес человек. — Вспомни, что говорил отец.

— Что ты можешь знать о том, что говорил мой отец, если этого не помню я? — уже с сожалением произнес Каим, смотря вслед уезжающей машине. — Что ты можешь знать, человек добрый?..

Он потер руки и лицо. Кожа слегка саднила, но было приятно, когда слабых ожогов касался свежий и прохладный ветерок. В этом бризе старик вдруг уловил горько-сладкие нотки запаха дыма, поднялся с бревна, осмотрелся: от леса к дороге бежала дымная пунктирная линия. Седые паутинки дыма лениво поднимались над молодой травой и таяли в воздухе. Линия пробегала мимо того места, где стоял старик.

Он спохватился, и, начиная от дороги, побежал в лес, на ходу затаптывая малейший вьюнок дыма. Линия не была сплошной, а пунктирной, и каждый ее штрих представлял собой пятно сожженной травы, либо тлеющих опавших сосновых иголок. Пятна очень напоминали след человеческой ноги, отпечаток подошвы обуви, но Каим не замечал этого, и продолжал бежать по линии в лес, затаптывая каждую попытку огня разгореться из искры в пламя. Постепенно он оказался на той полянке, где оставил свою корзину, и попав на нее, оторопел от увиденного и грузно, совершенно и сразу обессилев, опустился на землю.

Он вспомнил слова отца.

Корзинка была на месте. Там же, возле обгорелого пня, там где ее оставили, но саму поляну невозможно было узнать. Черного гарного пятна больше не было, вместо него, блестя тонкой зеленью сочных зрелых листьев, колыхалась на слабом ветру чамха. Вся поляна была ею укрыта, как ковром. Не веря собственным глазам, Каим сорвал лист и сунул его в рот. Сладко-горьковатый вкус не оставлял сомнений.

Старик стал смеяться, а потом заплакал.

Несколько последних дней он жил плохими предчувствиями. Это было ощущение какой-то страшной и неотвратимой беды, которая должна была приключиться именно с ним. За годы работы в разведке он привык не ценить собственную жизнь. Дело было всегда главным и важным — в разведке именно оно стоило гораздо дороже всех жизней. Кляко Степан Федорович никогда никому не говорил, что был человеком, который в жизни руководствуется предчувствиями. Если бы это стало известно — он бы не служил более двадцати лет в разведке, и не сделал настоящую карьеру, став начальником Оперативного отдела Министерства внутренних дел: традиционно считалось, что такой деятельностью, разведкой и оперативной работой, могли заниматься люди логического склада мышления. Но что логического было в предчувствиях? Только чувства, а это — никакой логики. Но именно они позволили ему жить — дышать воздухом, ходить по земле, смотреть на мир, когда несколько раз нелегкая судьба ставила его край могилы. Раньше он пытался найти причину, объяснить свои предчувствия, но только наталкивался на частокол вопросов, на которые простой смертный не мог найти ответов. Скоро пришел к здравому выводу: живи с тем, что есть, и извлекай их него максимальную пользу.

Степан Федорович, благодаря собственной интуиции, был и слыл человеком решительным, но осторожным, который доводит дело до конца, но предпочитает добиваться решения своими путями, не руководствуясь ни предписаниями, ни инструкциями, и ничем либо подобным, которое, как он считал, выдумано теми людьми, которые только и умеют делать, что писать различные указания. Такая своенравность подчиненного некоторое время была не в чести у начальства, особенно во время службы в разведке. Но оно же скоро оставило его в покое, когда заметило, что эта своенравность на самом деле является конструктивностью, постоянным поиском новых способов решения проблем. Оно же ему предложило пойти работать аналитиком в СБУ. Кляко с благодарностью отказался. Сидение в кабинете было не для него. Тогда же, старый друг, сослуживец, такой же бывший разведчик, неожиданно получивший министерский пост, и предложил ему возглавить Оперативный отдел.

Работа в Оперативном, в принципе, была бы тем же самым "сидением в кабинете", если бы министром был бы кто-то другой, а не Переверзнев, которого также не удовлетворяли традиционные способы работы. По договоренности, о которой не знал более никто, кроме Кляко и самого министра, Степан Федорович должен был не только возглавлять отдел, но и создать собственную сеть осведомителей, которые бы поставляли необходимую информацию самому министру. По сути, это была прежняя работа в разведке: больше знаешь — знаешь, как надо поступать в той или иной ситуации. Владеющий максимумом информации — владеет миром. Кляко согласился сразу, и примерно через четыре месяца Переверзнев получал необходимые для работы сведения. В сети осведомителей работали как настоящие работники МВД, так и бывшие разведчики, которые, будучи в отставке, не у дел, с удовольствием работали во благо государству и общественному покою, а также те, которые за возможность не отвечать по закону за свои преступления, соглашались работать сексотами. Как-то само собой получилось, что они же стали не только добывать важную информацию, но и заниматься самой оперативной деятельностью.

Все дело было в законодательстве… В его несовершенстве — так думал Кляко. Преступный мир был силен, как это ни странно, демократическими принципами. Бандита мало было арестовать, надо было еще доказать его виновность, что было, против армии хорошо оплачиваемых адвокатов и "своих людей" на различных этажах власти, очень и очень непросто. Задержанный, совершивший преступление, мог быть освобожден "за недостаточностью улик", или попросту по "звонку сверху". Соотношение совершенных преступлений и доказанных (когда преступник получал заслуженное) было в пользу первых — примерно пять к одному. Вот тогда-то сеть, созданная Кляко, и оказалась кстати. Достаточно было получить сведения о совершении преступления или о намерении его совершить, чтобы наказать преступника, либо предупредить злодеяние. Физическое уничтожение применялось очень редко и как крайняя мера, в большинстве же случаев требуемого результата добивались вполне мирными мерами — подставкой, фабрикацией доказательств еще до задержания подозреваемого. Именно это позволило сильно прижать преступность в стране. Оставалась, так называемая, фоновая — локальные правонарушения: грабежи, насилия, угоны и тому подобное. Но организованный криминалитет переживал при новом министре далеко не лучшие времена.