Pferd im Mantel - Колокола обречённых. Ч.1: Очищение молитвой

Отец Зосима сидел и молчал после того, как Зинаида закончила свой рассказ, переводя взгляд с женщины на книгу, принесённую ею.

— Послушай меня теперь, сердешная. — начал отец Зосима после некоторой пузы. — Не знаю, что и сказать тебе — и ничего не сказать не могу. Сперва, я подумал — в бесовском ты обстоянии явном, обычное дело. Теперь уже — не уверен. И вроде прелесть бесовская, по всем канонам, и многое не вяжется. Ты вот что: ступай теперь в гостиницу к себе и отдохни, как следует. Помолись, правило почитай. А я тут посмотрю, что же за книга это такая, что ты принесла мне. Подумаю. А вечерком, после Службы — приходи. Пустит тебя келейник мой, и посидим с тобой, подумаем, как быть со всем этим, ладно, Зинаида?

— Спасибо Вам, батюшко! Как скажете — так и сделаю.

— Ну и ладненько. — улыбнулся старичок. — Ступай, ступай — отдохни. А я, немощный, подумаю пока…

Когда дверца кельи затворилась за покинувшей её посетительницей, отец Зосима встал на колени и около часа молился, отвешивая земные поклоны. Затем он встал, и трижды перекрестившись на образа, взял в руки оставленную Зинаидой книгу. Старый кожаный переплёт с выдавленным крестом, тронутый сыростью, набухшие страницы… Старая книга, явно дореволюционная. Перекрестившись вдругорядь, батюшка благоговейно открыл случайный разворот. Водрузив на нос свои очки, отец Зосима начал читать…

«… Два царства: одно и другое, и нет мира меж ними.

И разделил их Господь наш, море меж ними положил Он.

И первое царство, Тьма имя ему. Ибо из тьмы возникнет, и канет во Тьму.

Явятся люди, закованные в металл, с моря придут они.

Смерть и хаос их спутники, и нет Бога меж ними.

И как звезда падает в небе ночном, так явятся они на берег тот.

И как пахарь в поте лица своего добывает хлеб свой, нет, не так то царство зиждит мощь свою,

Но забирая у врагов своих богатство их, и земляное масло, и золото, и плоды трудов их.

Молитвы их идолам, и Князь мира сего в помощь им.

Со всех концов света люди бегут в царство то в надежде на богатство,

Но не каждый получит то, зачем стремится его душа.

Сильно войско царства того и сокрушает оно врагов своих и друзей вкупе -

Война их святыня, и всё что не делают, всё — ради неё.

Изгнаны из Ура Халдейского цари их и князья, и вот, воцарились меж них.

И другое царство, Мрак имя ему, ибо во мраке живут и из мрака взращены они.

Весьма и весьма велика земля царства того, и нет второго, сравнимого с ним в мире.

Огнём и мечём рождено то царство, и разрушено, и снова возродилось.

Попран царь того царства и предан смерти — нет Бога и меж ними.

Храмы разрушены и в душах мрак — отмерены дни царства того.

Князья их — рабы, и рабами повелевают.

И вот, говорят друг другу они: „Ты брат мне!“, а за спиной — меч,

И внушают друг другу через наученных людей: те — от царства Зла.

Века стоят те царства друг против друга — нет мира, и войны нет.

О, злые люди, забывшие заповеди Господа, данные им через Иисуса во спасение их!

И слабейший во тьме ударит мечом сильнейшего, ипуганный,

Что при свете дневном, тот нанесёт удар первым, и будет тот удар ему смертельным.

Огонь и смерть наутро в царстве том, и рыдает мать, качая на руках своих мёртвых детей.

Ликуя, ревёт медведь, подловив орла и прижав его к земле когтями!

Но не наступит и ночь ещё, как нанесёт он ответный удар клювом, и будет тот ответ страшен.

И страшен весьма: вот, умершие встают из гробов своих, и бродят среди живых,

Питаясь от них и обращая их в себе подобных.

И мертвых много больше живых. И не наступит ночь ещё, как мир охвачен безумием:

Бегут несчастные, чая спастись. Но нет спасения, ибо поставил Господь предел миру сему.

И будут годы: зима и лето, весна и осень — пройдут.

Спасутся лишь немногие верою, но камень в сердцах их, глядят — и не видят.

Многими испытаниями и кровями испытает их Господь,

И придёт, и воссядет, и будет судить страстно их за дела их.

Ибо, кому многое дано, с того многое спросится, и спросится стократно.»

Отец Зосима снял очки и перекрестился. Волосы на голове старика встали дыбом, в сердце, приученном к постоянной сосредоточенной молитве, зашевелился тихий ужас, и отец Зосима не мог с ним ничего поделать. Свет настольной лампы даже вроде померк для него. Старец закрыл книгу, и накинув тулуп, вышел из кельи. Махнул брату Софронию, мол, ступай за мной. Переваливаясь, старец миновал обычный кордон из паломников, дожидавших его у дверей келейных покоев, благословляя кланяющихся ему богомольцев, и распахнув двери, вышел на морозный февральский воздух. Вдохнув его, подумал: «Слава Богу за всё!», окинул взглядом монастырский двор — всё как обычно. Спешат куда-то, раскланиваясь друг с другом, братья, бродят, дивясь на храмы и купола обители паломники. Всё — да не всё. В этот день, склоняющийся к своему закату в вечерних сумерках, с блестящими под фонарями аккуратными снежными сугробами, для него, Архимандрита Зосимы, братского духовника Псково-Печерской обители, мир уже изменился. И хотя в душе ещё царапались, шевелились сомнения, с каждой минутой старец креп в осмыслении того, что это тайное знание, полученое им в последние часы, и является тем смыслом, ради которого он мёрз в бараках тюрем, молился в затворе, прошёл всю непростую монастырскую лестницу. Именно для этого. Только вот как верно им распорядиться?! Отец Зосима, безусловно, рассудителен — но одного его ума тут мало. Этот вопрос должна решать Церковь. Ох, и непростой крест взвалила ты на старика, Зинаида! Поклонившись в пояс идущим навстречу двоим братьям, отец Зосима засеменил, сопровождаемый верным келейником к корпусу отца Настоятеля. Лишь бы он был на месте…

Зинаида Васильевна Романова умерла через четыре дня, в поезде, от обширного инфаркта миокарда. Домой её тело привезли только через неделю. Её сын, Иван Степанович Романов, умер от двусторонней пневмонии, осложнённой туберкулёзом в открытой форме в тюремном госпитале в тот день, когда его мать беседовала с отцом Зоисмой, и был похоронен на кладбище исправительного учреждения, в котором провёл последние пять лет. Был осуждён за пьяную драку с поножовщиной. Всё нехитрое имущество, оставшееся от Зинаиды Васильевны, в растащенной ушлыми соседями квартире, досталось двоюродной племяннице мужа покойной — покойного же Степана Владимировича Романова — Дарье Ивановне Божич, тридцатилетней преподавательнице немецкого языка из Смоленска. Когда та, наконец, добралась за своим наследством, такового уже и не было — воруют. Так и уехала обратно домой Дарья, забрав из пустой, поруганной квартиры, разве что пару икон. Невелик раритет — из тех, что продают ныне в храмах: аппликация на морёной фанере — Казанскую да Святого Царя — мученика Николая. Вечером, разобрав нижнюю койку в своём пустом купе, она было собралась укладываться, переоделась в ночнушку и взяла в руки книгу — какой-то новый дамский роман. Но лишь голова её коснулась подушки, голос, идущий как-бы из неё, произнёс: «Не бойся. Ложись спокойно и слушай, что я скажу. Завтра, 12 июля, начнётся война, и ты…».