Энн Райс - История Похитителя Тел

Судно практически завершило разворот. Оно двигалось к открытому морю. Небо уже быстро темнело, нам пора было удалиться на нижние палубы и найти какой-нибудь уголок шумной общественной комнаты, где нас будет не видно.

Я бросил последний взгляд на небо, сознавая, что весь свет уже ушел, окончательно и навсегда, и сердце мое похолодело. Меня пробрала мрачная дрожь. Но я не мог сожалеть о потере света. Не мог. Все, чего хотела моя чудовищная душа, – это получить назад свою вампирскую силу. Однако сама земля, казалось, требовала чего-то более утонченного, – чтобы я оплакивал то, от чего отрекся.

Не вышло. Мне было грустно, и, пока я неподвижно стоял в тишине на теплом ласковом ветерке, на меня давил сокрушительный провал моего человеческого приключения.

Я почувствовал, что Дэвид мягко тянет меня за локоть.

– Да, идем внутрь, – сказал я и отвернулся от нежного карибского неба. Уже опустилась ночь. И мысли мои принадлежали Джеймсу, одному только Джеймсу.

О, как же я жалел, что не мог подсмотреть, как этот дурак поднимается из своего шелкового укрытия! Но это было чересчур рискованно. Ни с какого наблюдательного пункта мы не могли бы следить за ним, оставаясь в безопасности. Единственным доступным нам шагом было немедленно скрыться.

С наступлением темноты изменился и корабль.

Сверкающие магазинчики, мимо которых мы проходили, вели шумную и бойкую торговлю. Внизу, в Театральном фойе, облаченные в вечерние наряды мужчины и женщины уже занимали свои места.

Игровые автоматы в казино ожили и горели яркими огнями; вокруг рулетки собралась толпа. А пожилые пары танцевали в просторном затемненном Королевском зале под тихую медленную оркестровую музыку.

Как только мы нашли подходящий уголок в клубе «Лидо» и заказали, чтобы не скучать, пару напитков, Дэвид велел мне оставаться на месте, сказав, что рискнет и один поднимется на сигнальную палубу.

– Зачем? Что значит «оставаться на месте»? – Я пришел в бешенство.

– Он узнает тебя, как только увидит, – сказал он снисходительно, словно ребенку. Он нацепил пару темных очков. – А меня он, скорее всего, вообще не заметит.

– Ладно, босс, – с отвращением ответил я. Я был вне себя – спокойно ждать здесь, в то время как он отправляется на охоту!

Я рухнул обратно в кресло, отпил еще один антисептический глоток джина с тоником и попытался рассмотреть в раздражающей темноте, как несколько молодых пар выходят под яркие огни танцевальной площадки. Музыка играла невыносимо громко. Но едва уловимая вибрация корабля была восхитительна. Он уже рвался вперед. Выглянув из этой ямы, полной переплетенных теней, в дальний левый угол, в одно из множества больших стеклянных окон, я увидел, как полное облаков небо, все еще светящееся светом раннего вечера, попросту проносится мимо.

Могучий корабль, подумал я. В этом ему не откажешь. Несмотря на безвкусные лампочки и уродливый ковер, на гнетуще низкие потолки и бесконечно нудные общественные комнаты, это был действительно могучий корабль.

Вот о чем я размышлял, стараясь не сойти с ума от нетерпения и даже пытаясь увидеть это с точки зрения Джеймса, когда меня отвлекло появление в дальнем коридоре потрясающе красивого молодого блондина. Он был одет в шикарный вечерний костюм. Впечатление портили лишь совершенно неуместные здесь фиолетовые очки. И я в свойственной мне манере упивался его внешностью, пока с полукомическим ужасом не осознал, что смотрю на самого себя!

Это был Джеймс – в черном смокинге и накрахмаленной рубашке; из-под модных линз он осматривал помещение и медленно продвигался к этому фойе.

У меня в груди все невыразимо сжалось. Каждый мускул моего тела свело в спазме волнения. Я очень медленно поднял руку, чтобы подпереть ею лоб, и чуть-чуть наклонил голову, снова отводя взгляд влево.

Но как же он не видит меня острыми сверхъестественными глазами? Темнота для него не преграда. Ну разумеется, он уловит исходящий от меня запах страха – под рубашкой у меня льет пот.

Однако дьявол меня не заметил. Вместо этого он уселся в баре ко мне спиной и повернул голову направо. Мне были видны только очертания щеки и челюсти. И когда он впал в явно расслабленное состояние, я понял, как он рисуется – сидит, облокотившись о полированное дерево, слегка изогнув правую ногу в колене и зацепившись каблуком за латунную перекладину своего табурета.

Он мягко покачивал головой в такт медленной музыке. От него веяло приятной гордостью, едва уловимым довольством тем, что он есть и где находится.

Я медленно сделал глубокий вдох. Далеко за ним, на противоположном конце просторного зала, я безошибочно различил фигуру Дэвида, на секунду остановившуюся в открытых дверях. Потом она двинулась дальше. Слава Богу, он заметил чудовище, которое представало перед всем миром таким же нормальным – за исключением чрезмерной, кричащей красоты, – как и передо мной.

Когда меня охватил новый приступ страха, я стал намеренно представлять себе работу, которой не имел, в городе, где я никогда не жил. Я думал о невесте по имени Барбара, невероятно красивой и сводящей с ума, и о нашей ссоре, которой, конечно, никогда не было. Я забил себе голову такими картинами и думал о куче всякой всячины – о тропической рыбе, которую когда-нибудь хочу завести в аквариуме, и стоит ли пойти в Театральное фойе и посмотреть представление.

Это существо не обращало на меня внимания. Вскоре я осознал, что оно вообще никого не замечает. В том, как он сидел, чуть-чуть приподняв голову, явно наслаждаясь этим мрачным, довольно заурядным и положительно некрасивым местом, было что-то мучительное.

Ему здесь нравится, подумал я. Эти общественные места, пластмассово-мишурные, обладают некой частицей элегантности, и он пребывает в тихом восторге от того, что находится здесь. Ему даже не нужно, чтобы на него обращали внимание. Он сам не обращает внимания ни на кого, кто мог бы его заметить. Он живет в своем собственном внутреннем мирке, как и корабль, который на такой высокой скорости несется по теплым морям.

Даже сквозь страх это внезапно произвело на меня душераздирающее и трагическое впечатление. И я подумал – не выглядел ли перед остальными я, находясь в том теле, таким же нудным неудачником? Не казался ли я точно таким же жалким?

Отчаянно дрожа, я поднял бокал и проглотил напиток, словно лекарство, опять укрывшись за сплетением образов, обволакивая ими свой страх, даже подпевая про себя в такт музыке, почти рассеянно наблюдая за игрой мягких разноцветных огней на красивой золотистой голове.

Вдруг он соскользнул с табурета и, повернув налево, медленно, очень медленно прошел по темному бару, миновав меня, но так меня и не заметив, и вышел на более ярко освещенное пространство вокруг бассейна. Он высоко поднимал подбородок; он двигался таким медленным осторожным шагом, что казалось, ему больно, поворачивая голову на ходу то вправо, то влево, чтобы обследовать помещение. Потом в той же осмотрительной манере, свидетельствующей скорее о слабости, нежели о силе, он толкнул стеклянную дверь на внешнюю палубу и выскользнул в ночь.