Энн Райс - История Похитителя Тел

Далее следовали комнаты отдыха, одни – с окнами, другие – погруженные во мрак, и красивый изысканный ресторан для пассажиров среднего уровня, к которому вела винтовая лестница. Третий ресторан – тоже довольно симпатичный – обслуживал посетителей самых нижних палуб. Мы спустились вниз, прошли мимо моего тайного убежища в каюте. И обнаружили не одно, но два оздоровительных заведения курортного типа с тренажерами для наращивания мускулов и комнатами для очистки пор кожи с помощью струй пара.

Где-то еще мы наткнулись на маленькую больницу – крошечные ярко освещенные палаты и медсестры в белых униформах; в другом месте мы обнаружили большой зал без окон, полный компьютеров, за которыми тихо и самозабвенно работали несколько человек. Был там и салон красоты для женщин, и заведение такого же типа для мужчин. Как-то раз мы набрели на бюро путешествий, а потом – на некое учреждение, видимо, банк.

Все это время мы шли по узким коридорам, которым не было видно конца. Нас постоянно окружали унылые бежевые стены. Один чудовищный оттенок ковра сменялся другим. Иногда кричащие современные узоры сталкивались у разных дверей с таким неистовством, что я не мог не засмеяться вслух. Я потерял счет многочисленным лестницам с низкими, обитыми ковром ступеньками. Я не мог отличить один ряд лифтов от другого. Куда ни глянь – повсюду пронумерованные двери кают. Картины в рамах – сдержанные, неотличимые одна от другой. Мне вновь и вновь приходилось искать схемы, чтобы определить, где конкретно я побывал и куда направляюсь или как избежать ходьбы по кругу, по которому я слоняюсь уже в четвертый или в пятый раз.

Дэвид находил это невероятно забавным, особенно когда мы встречали других пассажиров, которые сбивались с пути почти на каждом повороте. По меньшей мере раз шесть мы помогли этим престарелым личностям найти дорогу к определенному месту. А потом заблудились сами.

Наконец мы чудом нашли дорогу к узкой комнате отдыха «Королевского Гриля» и поднялись к сигнальной палубе, к нашим каютам. До захода солнца оставался всего час, уже ревели гигантские моторы.

Едва переодевшись к вечеру в белую водолазку и светлый полосатый льняной костюм, я помчался на веранду посмотреть, как из большой трубы над головой извергается дым. Под действием моторов завибрировал весь пароход. Над далекими холмами гас мягкий карибский свет.

Меня охватило неистовое, бурлящее предчувствие. Такое впечатление, что вибрация мотора отдавалась в моих внутренностях. Но дело было не в этом. Я просто думал, что никогда больше не увижу сверкающий естественный свет. Я увижу тот свет, который придет через несколько мгновений – сумерки, – но никогда больше не увижу ни всплеск умирающего солнца в мозаичной воде, ни золотистый отблеск в далеком окне, ни голубое небо над плывущими облаками, такое ясное в этот последний час.

Мне хотелось приникнуть к этой минуте и смаковать каждую мягкую, неуловимую перемену. И расхотелось. Несколько веков назад не было никакого прощания с дневным светом. Когда в тот последний судьбоносный день садилось солнце, мне и не снилось, что я никогда больше его не увижу – до сих пор. Никогда даже не снилось!

Конечно, я постою здесь, наслаждаясь остатками его приятного тепла и драгоценными минутами блекнущего света.

Но мне уже не хотелось. Мне было все равно. Я видел солнце в минуты куда более чудесные и дорогие моему сердцу. Все кончено, не так ли? Скоро я опять стану Вампиром Лестатом.

Я медленно прошелся по каюте. Взглянул на свое отражение в большом зеркале. Да, впереди – самая долгая ночь моего существования, дольше даже, чем та жуткая ночь в Джорджтауне, ночь холода и болезни. А вдруг не получится?

Дэвид ожидал меня в коридоре и в костюме из белого льна выглядел подобающим образом. Пора уходить отсюда, сказал он, пока солнце не опустилось в волны. Я не так уж беспокоился. Я не думал, что этот неряшливый идиот выскочит из сундука прямо в горящие сумерки, как нравилось мне. Напротив, перед появлением он, скорее всего, боязливо полежит в темноте.

И что он сделает дальше? Откроет шторы на веранде и таким образом покинет пароход, чтобы ограбить некую обреченную семью на далеком побережье? Но он уже совершил нападение на Гренаде. Может быть, он собирается отдохнуть.

Мы не знали.

Мы опять выскользнули в комнату отдыха «Королевского Гриля» и вышли на обдуваемую ветром палубу. Многие пришли сюда, чтобы посмотреть, как судно покидает порт. Команда готовилась. Из трубы в угасающий небесный свод валил густой серый дым.

Я облокотился о поручни и посмотрел вдаль, на изогнутую линию суши. Бесконечно изменчивые волны ловили и удерживали свет тысячи различных оттенков и степеней прозрачности. Но насколько богаче и яснее предстанет он моим глазам завтра, когда опустится ночь! Глядя на него, я утратил всякие мысли о будущем. Меня захлестнуло величие моря и пламенный розовый свет, заливший бесконечное небо и изменивший его лазурный оттенок.

Окружавшие меня смертные затихли. Они почти не разговаривали. Народ собирался на носу, чтобы отдать дань этим минутам. Здесь дул шелковистый и ароматный бриз. Темно-оранжевое солнце висело над горизонтом, словно подсматривая одним глазом, но внезапно опустилось и исчезло из поля зрения. Огромные стаи бегущих облаков озарились снизу потрясающим взрывом желтого света. По безграничным сияющим небесам все выше и выше поднимался розоватый свет, и через чудесный цветной туман пробилось мерцание звезд.

Вода темнела; внизу волны с новой жестокостью бились о корпус судна. Я осознал, что пароход уже движется. Внезапно из него вырвался глубокий резкий вибрирующий свист, крик, отдавшийся в моих костях одновременно страхом и волнением. Пароход шел так медленно и ровно, что догадаться об этом можно было, только глядя на берег. Мы поворачивали к западу, навстречу умирающему свету.

Я увидел, что глаза Дэвида покрылись пеленой. Правой рукой он вцепился в поручень и смотрел на горизонт, на поднимающиеся облака и на глубокое розовое небо над ними.

Мне хотелось сказать ему что-нибудь – что-нибудь красивое и важное, чтобы выразить свою глубокую любовь. От нее у меня вдруг чуть не разорвалось сердце, я медленно повернулся к нему и положил левую ладонь на его правую руку, державшуюся за поручень.

– Я знаю, – прошептал он. – Поверь мне, знаю. Но сейчас тебе нужно вести себя умнее. Держи все при себе.

Ах да, опустить занавес. Стать одним из бесчисленных сотен, отгородиться, замолчать, остаться одному. Одному. Так и подошел к концу мой последний день смертной жизни.

Оглушительный вибрирующий свисток прозвучал еще раз.

Судно практически завершило разворот. Оно двигалось к открытому морю. Небо уже быстро темнело, нам пора было удалиться на нижние палубы и найти какой-нибудь уголок шумной общественной комнаты, где нас будет не видно.