Александр Галиновский - КОЖА.Коллекция рассказов

Отсюда открывался вид на комнату, где на столе стояло радио. Черная каракатица молчаливо взирала на меня со своего места, ни одна из лампочек на корпусе не горела. Внезапно меня посетило странное желание — разбить радио. Некоторое время я еле сдерживал ненависть, клокотавшую внутри — алкоголь впустил в мою кровь достаточное количество адреналина для того, чтобы разнести не только радиостанцию, но и весь дом в придачу. Затем буйство потихоньку отступило.

Единственная мысль, верная и четкая, завладела моим разумом. Ведь радиостанция была довольно увесистой штукой, так? Я сам, спуская ее с чердака, чуть не надорвался. Значит, отец, будучи ребенком, не мог один притащить ее из лесу. Ему кто-то помогал. Двое, может быть трое мальчишек вполне могут нести такую тяжесть не один километр, отдыхая и поочередно сменяя уставшие руки. Вполне возможно — мой дядя, брат отца, мог знать что-нибудь. В детстве они с отцом были неразлучны — росли вместе, учились в одном классе, даже на свидания ходили вдвоем. Говорили, что если одного из братьев кто-нибудь обижал, другой немедленно вооружался и мстил обидчику.

Дядя Михаил до сих пор жил в деревне. Это было очень кстати, поскольку старик мог просто показать то место, где они нашли радиостанцию.

Словно опасаясь, что с дядькой что-нибудь (не дай Бог!) случиться, пока я буду раскачиваться и собираться, я сорвался с места и выбежал на улицу. Жаркое полуженное солнце палило, как в аду. Местные жители давно попрятались кто куда: кто валялся дома на печи, кто отправился к реке. В это время года в деревню наезжает много городских, так что немудрено, если пляж на Черное речке завален до отказа.

Меня встретили лаем соседские собаки. Людей на улице практически видно не было, только какая-то бабка выглянула из окна напротив и тут же задернула шторы.

Пути было минут десять, и вот уже вскоре я стоял у дома дядьки. Это была ужасная развалюха со съехавшим до половины шифером и облупившейся во многих местах краской.

На стук никто не вышел. Я постучал громче и заодно громыхнул несколько раз калиткой.

— Кто там еще?

Это был голос дяди Михая.

Я назвался.

Несколько минут стояла тишина, никто не выходил. Затем дверь дома открылась и показалось давно не бритое старческое лицо. Глаза, заплывшие пудовыми мешками, судорожно моргали на ярком дневном свету.

Я вошел во двор. На меня тут же бросилась дворняга, по возрасту похоже ровесница старика.

Михай так и остался стоять на крыльце. Меня он вроде бы узнал, но я в этом не был уверен. Племянник, приехавший повидать родственников впервые за десять лет, не может претендовать на то, чтобы его принимали как родного.

Я боялся, что мои расспросы про старую немецкую рацию могут показаться Михаю необычными, и более того — сумасшедшими. Ну, скажите на милость, с чего вдруг племяннику заявляться вот так и интересоваться всякими глупостями? Поэтому, когда подслеповатый дядька подошел ближе и приветствовал меня (к слову, без особого энтузиазма), я начал разговор издалека. Старик прервал меня движением руки.

— Приехал-то давно? — спросил он. Я ответил, что пару дней назад. Михал на минуту задумался.

— Пару дней… — протянул он, оглядывая меня с ног до головы. По его голосу можно было судить, что он не одобряет моего визита. — Ну, говори, зачем пришел.

Вот так. Значит отсутствие доброжелательности не было напускным, я действительно был нежеланным гостем здесь, в деревне, где жили все мои предки. При других обстоятельствах меня бы это расстроило, но сейчас я был слишком занят другими вещами. Я быстро выдал дядьке свою просьбу. Тот, похоже, ничуть не удивился.

- Радиостанция? — переспросил он. — Помню такую. Мы ее с твои отцом из лесу приволокли, еще совсем детьми тогда были.

На минуту Михай задумался.

— С чего вдруг она тебя так заинтересовала?

— Так просто… — И что, до сих пор она лежит у вас?

— Ага.

— Так значит… Старик махнул рукой, показывая куда-то в направлении леса. Стройные сосны, словно выросшие произвольно сталагмиты, громоздились вразброс. Между ними рос чахлый и неживой кустарник.

— Ну, пошли, покажу. Михай прикрыл калитку, и мы двинулись к лесу.

По пути старик не говорил ни слова. Я тоже молчал, не зная как подступиться к главному. Конечно, он не мог знать ни о потерянных радиосигналах, ни о магнитных аномалиях. Михай — человек из совсем другого мира, традиционного, иррационального, пронизанного мифами. Скорее он связал бы появление сигналов с каким-нибудь бесом, живущим внутри радиоприемника.

Мы уходили все дальше в лес. Михай — впереди, я — следом, стараясь не отставать. Дорога внезапно закончилась и начались овраги. Глубокие, поросшие травой, словно хирургические разрезы, сделанные гигантским скальпелем в теле земли.

- Вот здесь были окопы, — Михай ткнул куда-то пальцем, и я увидел, что он показывает на впадины. — В сорок четвертом немцы отступали, и в этих местах шли бои.

Я следовал за стариком, жадно хватаясь за каждую фразу.

- Тогда фрицы попали в окружение. Мы с твои отцом забрались под сарай и смотрели, как рвали минометы. Дело-то ночью было, а над лесом светло, как днем, — Он перевел дыхание, — А утром все ушли — и наши и немцы. Тела наши деревенские собрали и прикопали здесь же, в лесу. Не разбирая кто где. Да и сложно было различить, где советский солдат, а где фриц, все одно — мясо. Так вместе и похоронили.

От этих слов у меня по спине пробежал холодок. Неужели тот, чей голос я слышал, лежал сейчас в земле прямо под моими ногами?

- Вон там мы нашли ее, — крючковатый палец показывал куда-то вдаль. — Радиостанцию.

Ноги сами понесли меня. Желание разгадать тайну было настолько сильным, что я не сразу сообразил, что сильно оторвался вперед от идущего уже сзади Михала. Я обернулся и к своему удивлению увидел старика стоящим на прежнем месте; лучи солнца золотили его редкие волосы, которые рассыпались золотистым ореолом вокруг его головы.

Внезапно я споткнулся и слетел кубарем вниз, в овраг. Вокруг лежали сосновые иголки вперемешку с дурно пахнущей прошлогодней листвой. Я сделал попытку встать, но в этот момент моя рука наткнулась на какой-то предмет. Земля прочно держала его, не давая сдвинуться ни на миллиметр. Я осторожно разгреб листву. Это была каска. Вернее ее часть — проржавевшая и потерявшая цвет, но все же узнаваемая.

Почти ненормальное рвение овладело мною, когда я начал рыть землю вокруг. Совершенно очевидно — это была немецкая каска времен Второй мировой, та же узнаваемая округлость, тот же вырез. Пальцы онемели от холодной и неподатливой земли. И вот они наткнулись на что-то еще! Там было что-то еще!