Игорь Липин - Казаки

И снова брел, пошатываясь, по заснеженной тайге Митяй. Казалось, что этот бесконечный путь никогда не кончится. Хотелось упасть в пушистый снег и уснуть.

Уже давно вызвездилось небо, а за спиной вовсю полыхало Северное Сияние. Как заведённый автомат продолжал он переставлять ноги в странном забытье. Творилось что-то странное. Временами с ним начинал разговаривать и подбадривать покойный Отец. Иногда появлялась Мать, странным образом похожая на пленённую девушку.

Бесшумно шагая рядом, она ласково гладила холодной рукой по горячему лбу. От этого становилось чуток легче.

Когда на взгорке показался частокол родной станицы, последние силы оставили Митяя. Он сел в глубокий снег и больше не мог двинуться с места. Временами накатывала тяжелая дремота, с которой он тщетно пытался бороться. С трудом встав, прошел десяток шагов и снова упал в сугроб…

В последних проблесках угасающего сознания увидел, как из станичных ворот навстречу им выкатило несколько казаков.

Теряя сознание, прошептал:

— Маша! Слышь, Маша! Ты непременно скажи нашим, что семя моё в тебе есть. Ты только обязательно скажи! Обязательно…

ГЛАВА ВОСЬМАЯ

Очнулся Митяй в своей землянке. В свете лучины увидел залезшего на стол вместе с тележкой безногого Прохора, внимательно читающего берестяную книгу. При этом губы его смешно шевелились, а на лбу, то разлаживались, то снова начинали бороздиться многочисленные морщины. Чудно! Всем станичным жителям хорошо было известно, что за последний десяток лет он со своего склада никогда не отлучался.

Заметив, что Митяй открыл глаза, Прохор ловко спрыгнул на руках со стола и подкатил к нарам:

— Ну как, оклемался? Накось вот, попей похлебушки свеженькой. А то надоело мне тебя, как ребёнка малого, с ложечки кормить. Ранки твои хорошо затягиваются.

Бабка Варвара даже мертвого на ноги своими мазями поставит, — с этими словами поднес миску с наваристым мясным бульоном. Отхлебнув несколько глотков, Митяй откинулся на подушку. Чувствовал он себя слабым и уставшим, но уже почти здоровым. Только слегка болел висок, и не очень сильно ныла рана в груди. С трудом Митяй встал и, пройдя в дальний угол, с удовольствием помочился в поганый горшок. На улицу выходить по малой нужде сил пока не было. Закашлявшись, сплюнул мокроту в кулак.

— А ну-ка, покажь! — Прохор проворно подкатил к нему и внимательно стал рассматривать выплюнутое.

— Совсем хорошо! Крови почти в харчке нету. Не зря ведьмачка Варвара молилась за тебя своим богам. Вправду люди говорят, — он перешёл на шепот:

— Боги её гораздо сильнее наших. Молится она Матери Божьей и Сыну её на кресте распятому. За правду и за людей он пострадал. Потом воскрес и стал заступником всех, кто по совести живет. Вот так-то![17]

— Ох и богохульник же вы! — рассмеялся Митяй и, наконец-то, решился задать давно мучивший его вопрос:

— А скажите, дядько, что сталось с Машей…, с Марий…, ну, той самой девкой, которую я притащил?

Прохор посуровел:

— Что с ней сталось? Да ничего не сталось! Определили её пока с пленными бабами в одной землянке жить. До выяснения, так сказать, всех обстоятельств данного прецедента, — любил старый казак завернуть мудрёные словечки:

— Ох, и заварил же ты парень кашу! Шибко зол на тебя атаман. Каждое утро спрашивает не очнулся ли ты. А мы с тобою схитрим маленько. Ежели кто заглянет в землянку, притворись спящим. За сегодня ещё окрепнешь чуток, а уж потом на суд атаманский пойдёшь… Ты лежи пока, а я на склад скатаюсь. Совсем работу свою оставил из-за тебя…. Жрать захочешь — на печи в котелке похлёбку найдёшь.

С этими словами Прохор пристегнул крошечные лыжи себе на тележку, накинул старую вылезшую кухлянку и выполз из землянки. Слышно было как, кряхтя, взбирался он по крутым обледенелым ступеням, потом раздался скрип снега и всё стихло.

Митяй остался один. Спать не хотелось. Подкинул дров в печку, заменил затухающую лучину. В землянке кто-то заботливо разложил всю его одежду и снаряжение, повесил на стену новый арбалет и колчан со стрелами. Пошарив на полке над нарами, обнаружил там трофейный «Викторинокс».

От нечего делать взял берестяную книгу, забытую Прохором на столе. Прочитал странный заголовок: «Кама-сутра. Трактат о любви». Поудивлявшись похабным рисункам на первой странице, открыл на закладке:

«…Знатоки учения говорят, что существует четыре вида любви: от привычки, от воображения, а так же от веры и чувственных наслаждений. Та любовь, что связана с чувственным восприятием, — очевидна и утверждена в мире, ибо несёт превосходные моды: остальные же виды подчинены ей.

При первом наслаждении мужчина стремителен и быстр во времени, при последующих — наоборот. У женщин же это наоборот — пока не истощится семя. И истощение семени у мужчин наступает раньше истощения семени у женщин.

Женщина удовлетворяет желание не так как мужчина. Благодаря мужчине зуд её облегчается непрерывно. И в этом чувстве рассудок её удовлетворен….»[18] Покрутил головой Митяй. Ну и книженции читает Прохор! Ай да старый чёрт! Видать не брехали люди, когда говорили, что частенько то вдовы, то пленные бабы поутру со склада крадучись выходят…

Уже поздно вечером Прохор, вместе с клубами морозного воздуха, ввалился в землянку.

— Митяйко! — закричал он с порога: — Всё спишь? Глянь-ко, чо я принёс!

Стремительно подкатив к нарам, он сунул ему под нос что-то зажатое в огромном кулаке.

Ничего не понимая спросонья, Митяй взял небольшой мешочек из крысиной замши.

Развязав шнурок, вытряхнул на ладонь блестящие наручные часы. По циферблату резво скакала секундная стрелка. Повернув их к свету, с трудом разобрал надпись, написанную крохотными буковками: «Командирские».

Недоумённо посмотрел на Прохора:

— Это ещё зачем? Такая роскошь только атаману впору.

— Точно, угадал! Часики эти ты вместе с другими трофеями атаману оттащишь. Он у нас на подарочки падкий. Глядишь и помилует тебя. Терять-то нечего…

— Да как же нечего терять? Да за такие часы целый мешок грибного зелья дадут! А вы, дядько, их за просто так отдаёте. Негоже так…

— Да ладно ты, Митяй! Дают — бери, бьют — беги! Если жив останешься, как-нибудь потом со мной рассчитаешься. — Прохор, давая понять, что разговор окончен, отъехал к печке и загремел посудой:

— Вот я парочку крысок ещё притащил из своего питомника. Счас мы с тобою ужинать будем. Жарёху сделаем, да супец из потрошков заварганим. У меня чуток грибовочки припасен. Отметить надо твоё выздоровленье-то…