Александр Бушков - Сибирская жуть

Снежные люди

Еще за многие годы до того, как мне впервые довелось прочитать о снежном человеке, невидимо обитающем где-то в Гималаях, я слышал, что встречались подобные существа и в наших подсаянских местах. Правда, наши были значительно крупнее – настоящие великаны – и жили не только в горах, но и опускались в долины, и не только в снежную зимнюю пору, но и весной, и посреди зеленого лета. То есть, строго говоря, они не были снежными. С гималайскими троглодитами их роднил только обильный волосяной покров, счастливо заменяющий одежду, да еще загадочная манера упорно прятаться от людей, оставляя им в качестве информации к размышлению лишь расплывчатые следы на песке или снегу. Видели же наших лохматых великанов, пожалуй, еще реже, чем снежных людей под Джомолунгмой. Впрочем, и живые очевидцы таких встреч попадались не чаще. Мне, по крайней мере, сталкиваться с таковыми не приходилось даже в те времена, когда сказки шли рядом с былью, и то, что я расскажу, увы, услышано мною отнюдь не из первых уст.

Место действия на этот раз – не Гладкий Мыс, но почти рядом, за косогором, – Мухина заимка. Точнее, не сама заимка, а окрестности ее – довольно глухие места по речке Каратик, известные в наших краях обилием боровой дичи. Время действия – середина апреля, когда черчение глухарей уже позади, снега сошли, но токование тетеревов еще продолжается.

Вот в такую благодатную пору вербного цветения и косачиных токов и отправились будто бы два каратузских охотника в леса за Мухину заимку. Отправились, как водится, с вечера, с ночевой, чтобы встретить тетеревиную зорьку без лишней суеты и в полной готовности, во всеоружии. Было у них на примете старое токовище, и они еще до наступления темноты успели соорудить неподалеку от него невидимый в частом осинничке скрадок, да не какой-нибудь балаган-треногу, приваленный хворостом, а настоящий шалаш, накрыв его палым листом и преловатым сенцом, взятым из старого остожья. А потом с большим удовольствием развели костер в стороне от скрадка и токовища, согрели чайку в котелке, вскрыли торбы с припасами, где наряду с хлебом, луком и салом оказалась непременная бутылочка, приняли по стаканчику, потолковали вдосталь и решили покемарить в шалаше, но по очереди, чтобы рассвета не проспать.

Пошел один охотник в скрад, завалился на сосновые лапы да сено и заснул сном праведника. А второй все сидел у костра, курил, думал, ворошил головешки, слушал таинственный весенний шум и гул, исходивший бог весть откуда, словно бы от самой пробуждающейся земли-матушки, и ему было хорошо. Но потом все же прискучило сидеть в одиночестве, да и ветер в логу все свежел, забираясь под фуфайку, и решил он сменить караул досрочно. Оставил костер, пошел к шалашу, но товарища будить не стал, а прилег рядышком и тотчас задремал.

Сколько проспали незадачливые охотники, неизвестно, но вдруг они разом проснулись – не то от внешнего голоса, не то от некоего внутреннего толчка. Очнулись и, словно сговорившись, потянулись к отверстиям, оставленным в шалаше для стрельбы по токующим косачам. Как к бойницам в крепостной башне. Светало. Уже четко различались деревья, пни, жухлая трава на опушке, колышимая ветерком. Но когда взглянули в сторону вчерашнего костра, взору их предстала столь неожиданная картина, что у охотников отнялись языки и разом улетучилась способность что-либо соображать.

Костер горел, вздымая пламя, а над ним стояли три серо-бурые фигуры человекоподобных существ. Они были лохматы, но в то же время и голы – в чем мать родила. Огромный пятиметровый великан, видимо, мужчина, стоял к костру лицом, держа над пламенем руки, как и положено мужчине. Другой великан, поменьше ростом, поуже в плечах, пошире в тазу, был, наверное, женщиной. Великанша, как и положено женщине, стояла задом к костру и тоже тянула к огню руки с вывернутыми розоватыми ладонями. А возле нее крутился великаненок, росточком, пожалуй что, метра в три. Лица и великанши, и детеныша были совсем голые, как у людей, а у великана открыты были только лоб, крупный нос и широкие скулы, остальную же часть лица густо покрывали исчерна-серые волосы. Но самое удивительное было то, что великаны… разговаривали. Мирно беседовали между собой. Да притом – на чисто русском языке. Всего, о чем говорила великанья чета и их непоседливый отпрыск, охотники не расслышали и не запомнили, но одна фраза, брошенная отцом лохматого семейства, крепко запала им в головы:

– Хватит греться. К завтраку надо быть в Абакане.

С этими словами великан поднял на плечо какую-то поклажу, похожую не то на корзину, не то на колодину, и крупно зашагал к лесному распадку, куда-то в сторону старого Минусинского тракта. За ним, ни слова не сказав, покорно засеменила широкозадая жена и вприпрыжку побежал голенастый трехметровый детеныш. Через минуту все они скрылись в бескрайних лесах, словно их сроду и не было.

Ошеломленные охотники еще долго не могли прийти в себя, все сидели около своих бойниц с каменными лицами и молчали, а когда очухались, уже совсем развиднело. Они выползли из шалаша, робко подошли к костру и увидели, что в него действительно сброшен был почти весь валежник, собранный ими накануне. Перевернутый котелок валялся в стороне. Торбы с остатками сала, лука и хлеба лежали нетронутыми. А от костра в направлении лесного лога виднелись на рыжей отволглой траве крупные, но, впрочем, не очень четкие следы.

Один из охотников, заикаясь и сбиваясь, предложил было хлебнуть из недопитой бутылки, но другой в ответ только вяло махнул рукою, как машут на глупое и безнадежное дело, закинул переломку на плечо, взял свою торбу и, пошатываясь, поплелся в сторону Каратуза. Об охоте после всего случившегося не могло быть и речи, хотя утро выдалось расчудесное, свежее, ясное, и весь лес журчал, бурлил, клокотал неистовым тетеревиным токованьем, словно тысяча вешних ручьев, «резвяся и играя», из окрестных лесов, с еланей и опушек сбегали в лог, к бурно разлившемуся Каратику.

Охотники, придя домой, пытались рассказать о невероятном событии, приключившемся с ними в лесах за Мухиной заимкой, однако никто им не верил и всерьез их баек не принимал. В домовых, леших, водяных, в русалок и женщин в белом еще как-то верили, но в снежных людей ростом в телеграфный столб…

Пробовали охотники приводить дополнительные, самые выразительные и неотразимые детали, но и это не помогало. А после того, как один мужик, послушав их, подмигнул с пониманием и посоветовал не брать больше самогонки у бабки Федотихи, ибо она примешивает что-то секретное «для удару», они вообще перестали рассказывать о великанах, гревшихся у их костра возле тетеревиного токовища. Но легенда эта все же осталась в нашем народе. Поди, и сегодня ребятишки рассказывают ее в ночном у затухающего костра наряду с другими страшными историями, с которыми я тоже постараюсь познакомить вас.