Страсти по Ницше - Эдуард Немировский
Такие вечерние сценки во дворике часто проносились у Марка перед глазами, когда он сидел на крыльце и любовался ещё светлым, но уже усыпанным яркими звездами небом. В это время воздух был пропитан ароматными запахами восточных блюд, которые готовились в соседних учительских домах. Этот запах у него всегда вызывал чувство покоя и защищенности. А тусклый электрический свет, скромно сидевший на листьях от виноградных лоз, превращал всё это тоже во что-то близкое и семейное.
Сквозь высокие дубы проглядывало багровое от усталости солнце. Оно уходило на далекий, пугающий холодом и неизвестностью запад. А утром, уже отдохнув, оно выскакивало с другой стороны — весёлое и счастливое, похожее на красные коммунистические плакаты, облепившие весь Ленинский район, или на молодые советские лица людей, опять с надеждой и множеством планов спешащих на работу.
А среди них и отец Марка — молодой, статный, длинноногий, в отглаженных брюках и при галстуке.
Он тащит за руку Марка в детский сад и «позирует» быстро мелькающим по пути привлекательным женщинам. Марк упирается, как маленький толстый бегемот, и мешает отцу легко и быстро парить, как красивый лось, среди любимого им советского стада.
Вообще утро Марк не любил, тем более что в детском саду, куда его отводили каждый день, ожидали очередные наказания за проделки предыдущего дня. Однако самое страшное наказание, которого боялся Марк больше всего, его долго не касалось. Оно заключалось в том, что провинившегося мальчика раздевали догола и выставляли на посмешище всем детям, в том числе и девочкам.
Чаще всего этот «уникальный» воспитательный метод применяли к мальчику по имени Евстигнейка (Марк даже вспомнил его имя) — у него не было родителей. Единственная бабушка, которая и растила его, часто приходила в детский сад и взывала к советской совести воспитателей. Но они терпеливо объясняли ей, что у них нет другого выхода. А этот воспитательный метод очень эффективен. Евстигнейка плакал во время экзекуции, а дети прыгали вокруг него от радости и пытались ущипнуть за «пипку». Со временем Евстигнейка становился всё хуже и лупил детей совсем уж по-садистски.
Но вот пришел и его, Марка, день страшного суда. В то тёплое сентябрьское утро солнце ехидно выглядывало из-за тучек, временами появляясь во всей своей красе. Как всегда, по дороге в детский сад отец через каждые десять метров с кем-нибудь здоровался. А Марк пытался спрятаться от его бесчисленных знакомых: не любил здороваться с таким огромным количеством людей, это нарушало его покой.
Когда они пришли, отец сразу не ушёл, как обычно, а спрятался за дерево. Он решил проследить, куда это в огромном количестве каждый день из дома исчезают конфеты. Из-за дерева он наблюдал интересную картину: маленький Марк раздает конфеты детям, чинно усевшимся в ряд в ожидании этого уже привычного для них мероприятия. Отец отозвал сына в сторону и мягко объяснил, что доброта — это ценное качество, которым обладают немногие, но есть семейный бюджет, который Марк не должен нарушать. Вторую половину его речи Марк не понял, но первая ему понравилась. К счастью, отец был хорошим педагогом и не растоптал в нём тогда те ростки будущего сада, где потом ещё долго покоилась его душа.
С этого милого утреннего инцидента и начался страшный день, когда произошла трагическая схватка, участниками которой явились ядовитый скорпион, Марк и весь педагогический состав детского сада № 2 Ленинского района.
Отец ушел, а Марк погрузился в игры. Вдруг испуганно закричала маленькая девочка, игравшая в грязном песке у глиняного забора. Все подбежали к ней и увидели, как по песочному замку, который она строила с самого утра, ползёт зелёный, огромный скорпион.
Он был даже не зеленый — скорее желтого, осеннего цвета, больше напоминающего цвет гноя. Мощный хвост скорпиона нервно и чувствительно дёргался, как бы предвещая страшные поллюции, но в целом движения его были плавными и уверенными. Он твердо знал, где его цель. На крики и шум вышла молодая воспитательница, в руке у нее была ручка с острым чернильным пером. Только что она писала какой-то отчёт по просьбе заведующей детским садом — та не могла писать отчёты сама, так как была не очень образованной, однако считалась сильным руководителем.
Увидев скорпиона, воспитательница восхитилась его мощным, устрашающим размером, редко можно встретить такого гиганта. И она в очередном приступе восточного подхалимажа решила показать его своей заведующей, которая, как обычно, утром задерживалась, но скоро должна была появиться на работе.
Скорпион тут же почувствовал опасность и приготовился к бою. Он замер, напряг все свои ядовитые мышцы и с кинжалом в хвосте угрожающе бросился в сторону нападавшей.
Воспитательница в бешенстве била его чернильной ручкой, пытаясь наколоть на остриe пера, а он ловко уходил от удара и старался пронзить её своим ядовитым кинжалом. Оба они находились в экстазе и были счастливы. Она — от уверенности в победе, а он — от близости цели всей своей жизни — врага.
Удар пером был нанесён в спину, ближе к хвосту. Раздался хруст. Скорпион, насажeнный на перо, извивался, как кусок дьявольской мышцы, пытаясь продолжить бой.
Чернильная ручка с наколотым на неё маленьким чудовищем была до прихода заведующей установлена на высоком глиняном заборе: так, чтобы дети не могли достать его. Им было строго запрещено подходить к забору, дабы не испортить великолепное зрелище для «глубокоуважаемой и ожидаемой заведующей».
Да, зрелище было действительно великолепное! Распятый на фоне чернеющего неба, скорпион, следуя традициям своего древнего и страшного племени, пытался ударом хвоста убить себя в голову, тем самым сократив время мучительного умирания. Но воткнутое в спину перо мешало ему совершить этот красивый древний обряд. И это, видимо, мучило его больше всего.
Маленький Евстигнейка собрал всех детей и предложил побить камнями распятого на заборе иноплеменника. Дети послушно стали собирать камни, Марк присоединился к подавляющему большинству, но взял только один камень. Он молча стоял и смотрел на своего врага, в то время как тот судорожными движениями пытался покончить с собой.
«Чувство ненависти, которое я тогда испытывал, — вспомнил Марк, — было, по-моему, не совсем искренним. Оно, скорее, было вызвано инерцией общественного сознания, которое уже тогда владело и моим. — Но каков! Как он был красив! — продолжал восхищаться Марк, вспоминая распятого скорпиона. — Вот она, воля к власти, о которой говорит Ницше. И это маленькое чудовище, безусловно, проявило ее. Даже при том, что его власть
