Страсти по Ницше - Эдуард Немировский
Но потом почему-то умолк. Посмотрел ещё раз грустными глазами, отвернулся и ушёл. Больше в этот день он не появился.
Барс, с его красивой озорной мордой и улыбающимися глазами, остался у Марка в памяти как первый преданный друг. Больше таких друзей в этом маленьком городке у него не было.
Хотя были ровесники, с которыми он дрался, проказничал и проводил единственные в своей жизни счастливые дни.
Андижан, где они тогда жили, был зеленым, солнечным городом с очень плодородной землей. Узбеки, местные жители, говорили: если съесть фрукт и косточку бросить на землю, то в том месте вырастет дерево. И это была правда. Земля узбекская была невероятно щедра. За дувалами — городскими стенами из глины — простирались необъятные поля с растущими на них арбузами и дынями, сладость и аромат которых обволакивали и растворялись в горячем воздухе.
Вокруг полей — овраги и арыки с прохладной водой. А дальше заманчиво выглядывали фруктовые сады и маленькие хижины из глины. Целыми днями ребята бегали по этим полям, а когда было жарко, разбивали арбузы ногами и умывали лицо сладким нектаром. Или с визгом, как стая обезьян, ныряли в прохладные воды арыков.
Кроме солнечного гостеприимства и очень богатой земли, Андижан, впрочем, ничем другим не отличался от таких же провинциальных городков необъятной Страны советов с ее бесконечными горкомами, обкомами, облисполкомами и партийными комитетами.
В этих партийных аппаратах проводились систематические чистки советских коммунистов и решались все жизненно важные вопросы разлагающегося государства.
Отец Марка, как и другие члены компартии, истерически боялся этих партийных чисток, чем-то напоминающих химчистки советско-еврейских подпольных дельцов.
В таких аппаратах могли вычистить всё духовное и физическое, что есть в коммунисте. А иногда не оставить от него и следа.
Но хотя вся страна, как пчелиный улей, была утыкана этими партийными ячейками, молодость, любовь, искусство, юмор, мечты и надежды текли своей собственной медовой рекой, и никто не мог повернуть ее вспять.
Образованные, молодые, красивые съехались в этот край со всех концов необъятной страны в поисках свежей, новой жизни. Захудалая провинция превратилась в интернациональный, цветущий детьми и красивыми женщинами городок. Это, конечно, стимулировалось (как впрочем, и все остальное) политикой коммунистической партии, но, как ни удивительно, иногда приносило и здоровые плоды. Не всё видно, было так плохо, тем более что вся коммунистическая мораль полностью состояла из заповедей, подаренных пророку Моисею. Правда, с маленькой поправкой: запрет верить в того, кто эти заповеди ему подарил.
Возможно, эта небольшая поправка и разрушила коммунистические мечты. Впрочем, не исключено, что коммунизм когда-нибудь всё-таки явится миру. Да, но уж конечно не как мечта в венке из кроваво-красных роз, а скорее, как закон Бытия, установленный не нами.
«Ну да разве дело в том, в какой общественной формации надо было жить? — задумался вдруг Марк. — Ведь господин Ницше прав — “ценности”! — в них весь непреходящий мир».
Почему-то каждая деталь из прежней жизни резала как бритва по его памяти. «Вероятно, это “ценности”, — рассуждал Марк, — в окружении которых я жил, постепенно тонул, задыхался, как в болоте, в котором тонут не несколько минут, а всю человеческую жизнь».
Марк теперь увидел всю свою жизнь в одно мгновение. Он был взволнован от необычности и свежести этих новых ощущений. Его память, совсем недавно ещё блуждавшая в каких-то странных туманах, изменявшая ему, как легкомысленная женщина, стала теперь ясной и строгой и сама погружалась в прошлое или будущее — трудно сказать, ибо «все вещи вечно возвращаются и мы вместе с ними». Так утверждает господин Ницше. Во всяком случае, Марк видел всё, все подробности своего рождения. Ни о какой шизофрении не могло быть и речи. Он с облегчением вздохнул.
Вот он видит крохотный городок и домик, в котором они жили.
У крыльца стоит кушетка, на которой он лежит и смотрит, как белоснежные облака грациозно плавают в высоком солнечном небе. Его мать, как всегда, плачет; он спрашивает почему, а она вместо ответа восхищается его наблюдательностью.
Впрочем, причина была одна и та же. Молодой отец опять увлёкся какой-то «очень интересной женщиной», как он всегда любил выражаться. И считал, что именно эта любовь должна быть отмечена на небесах. Что туда попадёт раньше — его любовь или её слёзы, неизвестно. Но интриги и любовные приключения в этом маленьком городке текли своей счастливой рекой. Коммунистическая мечта была далека, а красивые молодые женщины и высокие остроумные мужчины — рядом. Щедрое восточное солнце своими лучами возбуждало их любопытство, а южная природа обволакивала все тайны романтичным покрывалом.
Они жили тогда в большом зелёном парке, где находилась общеобразовательная школа имени Владимира Ильича Ленина. В ней работал отец Марка. Учителя этой школы жили по соседству, в таких же домиках, предназначенных для ее работников. У некоторых даже были красивые собственные дворики с высокими дубами, клёнами или фруктовыми деревьями. В одном из таких домов жил директор школы Семен Розенберг, коллега и близкий друг отца Марка. Это был красивый, образованный человек, он держал строгую дисциплину в школе. Учителя и ученики боялись его как огня и уважали за справедливость. В воспитательной и педагогической работе он строго следовал правилам советской коммунистической морали, то есть тем самым законам, подаренным ещё пророку Моисею. Но одну заповедь — «Не прелюбодействуй» — Розенберг все-таки нарушал, и делал это с большим вкусом, изобретательностью и систематически.
Он гордился своими сексуальными победами, как Наполеон, гуляющий по Московскому Кремлю. Впрочем, так же, как и все его друзья.
Розенберг часто приходил к отцу поздним вечером, вызывал его на секретный разговор в дворик. И там с еврейским акцентом охал и стонал, рассказывая об очередном скандале с женой, которая опять поймала его с кем-то в учительской: он любил там инструктировать молодых практиканток — будущих учительниц. Делал это он всегда при закрытых дверях. Но в этот раз, после педагогического совета, он устал и забыл закрыть дверь. Его любимая поза, в которой он всегда давал «инструкции», была похожа на какую-то рыбу или рака. Так вот, в этой позе, с молодой учительницей, и застала его
