Непорочная пустота. Соскальзывая в небытие - Брайан Ходж
Казалось, будто перед ней волнуется сам Данхэвен.
Бейли смотрела на него с нарастающим омерзением, на этот город, скрывавший свои секреты так успешно, что похитители и убийцы могли спокойно показываться на поверхности нормальной жизни. Носить маски не только на Хеллоуин, а каждый день. Возможно, она улыбалась им на рынке? Болтала с ними в очереди за кофе? Уступала дорогу их машинам? Учила их детей или проезжала мимо их домов, даже не подозревая, что скрывается, закованное, в их подвалах?
Она не знала, не хотела знать, и теперь чувствовала себя такой же виновной, как все они.
«Я тоже хочу домой», — подумала она, лишь сейчас осознав, что дома у нее никогда не было.
Откуда-то издалека, с улицы, донесся перекрывающий прочие голоса мужской крик, затем еще один, и еще, и Бейли поняла, что кричат они о Трое. Подстрекательство было тому виной или глупость — неважно. Мысль распространялась стремительно, как вирус: всегда виноваты любовники, всегда виноваты мужья. Он живет на отшибе, совсем один… кто знает, чем он там занимается? Но они ему покажут.
Боже, да соображают ли они вообще? Или уже не способны на это? Трой уже попадал под подозрение, и был оправдан. Бейли знала его дом, знала его скорбь. Но все это не имело значения. Только не сегодня. Сегодня была ночь козлов отпущения.
Бейли выхватила телефон из кармана, чтобы позвонить ему, но после пары гудков услышала только автоответчик. Попыталась еще раз: безрезультатно.
«Я сегодня лягу пораньше, — написал он. — Думал, что нормально перетерплю эту ночь, но теперь мне хочется, чтобы она побыстрее закончилась».
Опять-таки: и мне тоже.
«Пожалуйста, ответь, — молила она. — Пожалуйста. Пожалуйста, проснись».
Стискивая телефон в одной руке, прижимая к себе осиротевшего сына другой, загнанная толпой на этот крошечный клочок земли, она вспомнила афоризм, который цитировала Трою этим утром: «Ад — это другие люди». Казалось, будто те, кто ее окружал, вознамерились доказать его истинность.
Пугало обратилось в пепел; гореть было уже нечему.
И только теперь Бейли поняла то, чего не сумел понять никто за эти сто шестьдесят два года: почему приходил всегда кто-то один. Если ад — это другие люди, значит, мертвые уже спаслись из него и, быть может, для них возвращение было вовсе не привилегией. Быть может, оно было проклятием.
Возможный облик грядущего
Представьте себе, что это произошло в вашем доме. Вы бы подумали, что с другими такого случиться не может, верно?
Дело было поздним вечером позднего лета, на второй день первого за долгие годы визита, который я смог нанести своей сестре, обменяв северный Колорадо на северную Калифорнию. Второй день из запланированных шести — и да, это был риск. Поговорка о том, что рыба и друзья портятся через три дня, точно так же правдива и по отношению к родне, если не правдивее.
Но теперь мы повзрослели. Оставили позади бесконечные каверзы и взаимную месть. Повзрослели. Мередит, наверное, больше меня, но мы всегда развивались с разной скоростью.
Вот откуда я знал, что Мередит больше не интересно размахивать светящимися палочками, раскручивать над головой купальники на вечеринках у бассейна и выблевывать в кусты «Крепкий лимонадик Майка»: на протяжении последних пяти лет ее жизнь счастливо обращалась по орбите вокруг благодушного диктатора, который уже дорос до трех футов семи дюймов, но при этом все еще порывался есть из вазы ароматическое попурри. Потому что был убежден, будто это фиолетовые хлопья.
Вот как происходило типичное обсуждение этой проблемы:
— Видишь, оно плавает в воде. Мы ведь не наливаем в хлопья воду, верно? — Безупречная логика в исполнении его отца, Итана, моего зятя.
— Это прозрачное молоко. — Произносится с непоколебимой уверенностью генерального директора компании.
— Но молоко не бывает прозрачным. — Твоя жалкая логика обречена, папаша.
— Бывает. Его дают прозрачные коровы. — Тебя предупреждали.
Я любил этого мальчишку, моего единственного и неповторимого племянника Мику. Он был всем, чем я мечтал бы быть, если бы мне до сих пор спускали это с рук. Больше всего на свете мне хотелось бы стать клевым дядюшкой. Тем дурно влияющим на парня взрослым, с которым он мог бы говорить о том, чем никогда не поделился бы с родителями, и который знакомил бы его с культурными явлениями, сделавшими бы его полубогом среди друзей.
Всему свое время. Всему свое время.
Пока что мой визит сводился в основном к миссионерской работе с Итаном после того, как проживающий в доме пятилетка ложился спать. Я захватил с собой гуманитарную помощь — те вещи, которыми у Итана, бедного поганца, больше не было возможности наслаждаться. Иногда помощь падшим собратьям важнее всего.
— Это корейский фильм о мести, вот и все, что тебе нужно знать, — сказал я ему, вставляя диск в Blu-ray-плеер. А потом заново познакомил его с простыми радостями того, что для нашего поколения было эквивалентом включения, настройки и выпадения[17]. Единственной уступкой, на которую мы пошли, было использование ингалятора, потому что, раз уж мы настаивали на том, что хотим тихонько заторчать, Мередит не хотела, чтобы в доме воняло дымом. Это, конечно, было не то, но скоро нам стало все равно.
— Господи Иисусе, — сказал через полчаса Итан. — А корейцы не церемонятся.
— Это точно, — отозвался я. — Не церемонятся.
— Я и забыл, что такое кино бывает. — Он с ошарашенным видом вдохнул еще чуток тумана. — Мы-то теперь смотрим сплошных королей-львов, русалочек и прочее дерьмо. В какой-то момент ты просто тупеешь. Потому что варианта два: либо отупеть, либо осознать, что ты можешь прослушать одну и ту же дурацкую развеселую песенку лишь строго определенное количество раз, прежде чем поймешь, что она велит тебе повеситься. А выяснять, чему равно это количество, как-то не хочется.
— Расслабься, — сказал я. — Брук здесь. Я рядом. Я пришел, чтобы помочь.
Он еще какое-то время последил за происходящим на экране.
— Я буду скучать по тебе, когда ты уедешь, братишка.
Но во всем этом ничего странного не было. Такие сцены, без сомнения, разворачивались по всей планете, в миллионах домов, и все думали, что, за исключением пары мелочей, с миром все в порядке… но уже тогда это было не так.
Мы как раз досмотрели фильм и думали, не поставить ли другой, когда Мередит заглянула в гостиную и посмотрела на нас кислым, но не слишком страшным взглядом, как будто для распутников мы были еще ничего.
— Ты должен на это взглянуть. — Было ясно, что она обращается к Итану и что дело
