Дмитрий Герасимов - Если небо молчит

– Золотой мой… Единственный… Ненаглядный… – Нонна Карловна дрожащими ладонями гладила черную косматую голову, запрокинутую к стене. – Так не бывает… Этого просто не может быть!

Маргарита выронила из рук карабин и попятилась.

– Мама, – прошептала она. – Что с тобой? Это же… Это…

– Это твой отец! – закричала та, сверкая на нее безумными глазами. – Слышишь меня, несчастная?

Мужчина с трудом приподнял голову, блуждая вокруг себя мутным взглядом, и в мученической улыбке обнажил золотые зубы:

– Убить Бога… по плечу только очень сильному… человеку.

– Не-ет! – застонала мать. – Не умирай! Прошу тебя! Заклинаю! Не оставляй меня, Гриша!

– Я не понимаю! – взвыла Маргарита, схватив себя за волосы и заламывая в отчаянии руки. – Я не понимаю! Что со мной? Господи, что происходит?

– Это твой отец, – повторила Нонна Карловна, отрешенно уставившись в пол. – Григорий Степанович Байкалов. Самый лучший и самый несчастный человек на земле!

– Это бандит, мама! Это… «пес»! Он – убийца, понимаешь? Убийца!

– Так ведь и ты – убийца, – возразила та. – И в чем разница?

Маргарита хватала ртом воздух:

– Я… не…

– Каково это – четверть века прятаться в лесах? – продолжала мать. – Ты не думала? Как жить? Как любить? – Она подняла на дочь заплаканные глаза. – Он жил только ради нас… Ради меня… Ради вас с Антошкой. А каково – жить, не зная ласки самых близких людей, не видя их улыбок, их счастливых глаз?

– Я не понимаю! – Маргарита стучала зубами, словно в ознобе. – Я не могу поверить, что это происходит со мной наяву! Скажи мне, что я сплю!

– Мы все спим. – Нонна Карловна мрачно покачала головой. – Рождаемся, ходим в школу, на работу, потом, коротая старость, сидим дома, и наконец сходим в могилу. Короткий путь во сне. – Она протянула руку к бездыханному телу. – А кто-то – живет… Несмотря ни на что, вопреки всему… Даже мертвый – живет!

Мужчина еле слышно застонал.

– Он не умер! – воскликнула Маргарита, таращась на бородатую тушу. – Слышишь? Его можно спасти! – Она в панике огляделась и бросилась в прихожую к телефону. – Нужно вызвать «скорую»! Немедленно!

– Стой! – завопила мать. – Не делай этого! Не смей!

– Почему? – Маргарита срывающимися пальцами набирала номер. – Его спасут, вот увидишь!

– Неужели ты не понимаешь, глупая? – Нонна Карловна поднялась с пола. – «Скорая», врачи, больница – это значит тюрьма!

– Мама! – Маргарита не верила ушам. – Что ты говоришь? Речь идет о человеческой жизни!

– Ему нельзя в тюрьму! – застонала мать. – Он предпочел ей двадцать лет одиночества и дикой жизни в лесу!

– Сейчас другой выбор, – возразила дочь. – Тюрьма или смерть.

Дежурная медсестра Сонечка (Маргарита часто видела ее в хирургии) аккуратно вывела в журнале: «Байкалов Г.С., огнестрельное ранение брюшной полости».

На экране осциллографа уверенно скакала зеленая линия. Монитор пестрел радужными всполохами, похожими на взрывы петард, демонстрируя высокую активность мозга.

Мерцающая рамка контроля работы сердца показывала пятьдесят пять сокращений в минуту. Давление – сто сорок на семьдесят. Режим вентиляции легких включен четырнадцать минут назад – сразу после того, как прооперированного больного доставили в палату интенсивной терапии. Зеленая лампочка показывала: смерть не спешит забирать к себе грабителя и убийцу. Господь дал ему время что-то понять…

– Сильный человек, – констатировала Сонечка, записывая в журнал показания компьютера. – Любой другой давно бы умер.

– Он – не любой, – буркнула Нонна Карловна.

Растрепанная, с красными воспаленными глазами, она сидела на банкетке у стены, уронив на колени руки и поджав сухие, потрескавшиеся губы. Маргарита стояла рядом, понурив голову.

В дальнем конце коридора за окном брезжил рассвет. Там, в холле, возле основного сестринского поста о чем-то оживленно беседовали дежурный врач Щевьев и поднятый среди ночи молодой ординатор. Возле служебного лифта старший оперуполномоченный Корж сухо и отрывисто давал указания прибывшим сотрудникам милиции:

– Возле палаты интенсивной терапии выставить круглосуточный пост! О состоянии подозреваемого докладывать каждые полчаса лично мне! Кроме того, понадобятся письменные показания врачей «скорой помощи», а также протоколы допроса матери и дочери Байкаловых.

– Они обе задержаны? – поинтересовался один из сотрудников.

– Только старшая. – Корж встряхнул запястьем и взглянул на часы. – Думаю, что уже не задержана, а арестована.

– А эта?.. – Милиционер кивнул в сторону Маргариты.

– С нее возьмете подробные объяснения, и пусть сидит дома и носа никуда не кажет.

В коридоре царило заметное оживление. Каждую минуту распахивались двери лифта, и в отделении появлялись все новые и новые лица. Кроме работников милиции – в форме и в штатском – сюда прибыли несколько врачей, испуганных и помятых со сна, толстолицый коротышка в синем кителе прокурора, худой, вертлявый журналист из местной газеты, а также тучный пожилой господин в очках – мэр Сырого Яра – в окружении свиты. Щелкали дверные замки, хлопали двери кабинетов, тревожно гудели голоса.

Мать и дочь, казалось, не обращали никакого внимания на царящую вокруг суматоху. Нонна Карловна сидела неподвижно, устремив взгляд на мерцающие мониторы ПИТа, а Маргарита стояла у стены, закрыв глаза и беззвучно шевеля губами – словно молясь.

– Ну что? – Перед ними выросла коренастая фигура Коржа. – Не удивляюсь тебе, Марго! Даже где-то понимаю тебя. – Оперативник хмыкнул. – Ножницами орудуешь, из ружья палишь – достойная дочь своих родителей.

Маргарита открыла глаза и с болью посмотрела на своего бывшего друга.

– Не надо, Саша… Прошу тебя…

– Отчего же – не надо? – удивился тот. – По-моему, перед нами – логичный итог всего, что годами происходило в твоем доме, Марго.

– Я не знаю, что происходило в моем доме, – пробормотала она.

– Еще бы! – воскликнул опер. – Ты вообще ничего и никого не видишь вокруг! Ни людей, ни зверей… Ни друзей. – Он поморщился. – Живешь в своем узком, инфантильном мирке, как в скорлупе. Просишь у Бога счастья, любви, покоя и не замечаешь, что рядом льется кровь, страдают люди, ломаются жизни. У тебя под носом резвятся «псы» – любятся, милуются, делят добычу, а ты ходишь как в сомнамбула и размышляешь, кто у тебя похитил с полки эфедрин и когда к тебе, наконец, вернется Танкован!

Нонна Карловна моргнула, словно очнувшись от тягостных мыслей, и повернула голову.

– Никогда не вернется! – На ее губах мелькнула кривая усмешка. – Кастрированному жеребцу уже нечего делать ни в Сыром Яру, ни вообще – в жизни.