Джим Батчер - Перемены

— Так абсолютно верно, — прожурчала она, улыбаясь.

Сьюзен приподняла бровь и перевела взгляд с меня на мою крёстную. — Вам вовсе не стыдно из-за этого, верно?

— Стыд, дитя, для тех, кому не удалось жить согласно идеалам, в которые они верили, — она махнула рукой. — Стыд — это то, что привело меня к моей королеве с мольбой о помощи. — Её длинные, тонкие пальцы лениво перебирали белые пряди в её безукоризненно красных локонах. — Но она показала мне путь обратно к себе через изысканную боль, и сейчас я здесь, чтобы присматривать за моим дорогим крестником и всеми вами, пока вы будете нам необходимы.

— Жуткая смертельная леди Сидхе, — торжественно объявила в тишине Молли, — теперь проапргейдена до жуткой, сумасшедшей, смертельной леди Сидхе.

Леанансидхе оскалила свои собачьи зубы в лисьей улыбке. — Благослови тебя, дитя. У тебя такой потенциал. Мы должны поговорить, когда это закончится.

Я сердито посмотрел на Леа, которая совсем не раскаялась.

— Значит так… Для меня план таков: быть там, где огонь выше всего. И если один из вас потеряется или будет ранен, я собираюсь вернуться за ним, — я ослепительно улыбнулся крёстной. — Каждый, кто пойдет со мной, вернётся обратно, живой или мертвый. Я доставлю вас всех домой.

Леа остановилась, пройдя несколько шагов и, приподняв бровь, посмотрела на меня. Затем она прищурилась.

— Если они все смогут выбраться обратно, — сказал я, — я верю, что это будет более «нам необходимо», чем, если они не смогут. Не так ли, крёстная?

Она закатила глаза.

— Невыносимое дитя.

Однако на ее лице я увидел намек на улыбку. Она чуть склонила передо мною голову, как фехтовальщик, подтверждающий касание, и я вернул ей поклон в ответ.

Затем я догадался, что мне лучше не угрожать её эго таким образом.

— Будьте осторожны, когда разговариваете с нею, — обратился я к остальным. — Не делайте ей никаких предложений. Не принимайте никаких от неё, даже если это кажется безвредным или это можно как-то истолковать через контекст. Слова связывают с Сидхе, а она одна из самых опасных существ во всей Небывальщине. — Я склонил голову перед Леа. — К счастью для нас. Прежде, чем эта ночь закончится, мы будем рады, что она с нами.

— Оу, — промурлыкала Леанансидхе, буквально расцветая. — Пустяк конечно, но… как же дитя выросло.

— Da, — удовлетворенно произнес Саня. — Я рад, что она здесь. Я первый раз еду в лимузине. Это уже — хорошая ночь. И если жуткая, сумасшедшая, смертельная леди Сидхе сможет помочь послужить доброму делу, тогда мы, те, кто несет Мечи, — он запнулся на секунду, улыбнувшись, — все три Меча, — он еще раз запнулся, всё ещё улыбаясь, — будем приветствовать ее помощь.

— Такое очарование о, Рыцарь Меча, — ответила Леа, улыбаясь даже более ласково, чем Саня. — Сегодня вечером мы все так милы. Пожалуйста, будь уверен, если один из Мечей будет обронён или каким-то образом неправильно использован, я сделаю всё, что в моих силах чтобы исправить это.

— Саня, — встрял я. — Пожалуйста, заткнись, сейчас же.

Он рокочуще рассмеялся, поправил ремень дробовика, который чуть жал его плечо, и ничего больше не сказал.

Я сверился с воспоминаниями матери и кивнул, выходя на круг подачи.

— Хорошо, народ. Первый шаг здесь. Это должна быть прогулка вниз по тропинке к реке. Не пугайтесь, когда заметите, что вода поднимается вверх по склону. — Я вгляделся в воздух над точкой отправления и начал концентрировать волю.

— Верно, — сказал я, в основном сам себе. — Ииии… здесь мы начнём. Aparturum.

Глава 41

Первый этап путешествия был простым, прогулка вниз по лесной тропинке вдоль назад-текущей реки, пока мы не достигли менгира. Это был большой, вертикально стоящий камень, из тех, о которых тебе не нужно говорить, что это менгир. Я обнаружил пентаграмму, вырезанную на камне, пятиконечную звезду внутри круга, такую же, как та, что висит на моей шее. Она была сделана каким-то маленьким резцом и выглядела немного коряво. Моя мать сделала её там как отметку, с какой стороны камня открывается Путь.

Я какое-то время гладил ее пальцами. Так же, как моя пентаграмма или камень, который сейчас украшал её, это было осязаемое доказательство её присутствия. Она была реальной, даже если у меня не было личных воспоминаний о ней, и эта невинная меленькая отметка была дополнительным тому доказательством.

— Наша мама сделала эту отметку, — прошептал я.

Я не стал оглядываться на Томаса, но я почувствовал внезапную вспышку его интереса. У него было чуть больше воспоминаний, чем у меня, но не намного. Возможно, что он превосходил меня только в количестве ценных свидетельств её присутствия.

Я открыл следующий Путь, и мы вошли в сухое ущелье с каменными стенами, в котором, судя по его глубине, запросто могла когда-то протекать река. Сейчас на дне было полно песка. Было темно и прохладно, на небе сияли россыпью звезды.

— Отлично, — сказал я. — Теперь мы пройдёмся.

Я призвал свет и взял инициативу в свои руки. Мартин внимательно изучал небеса над нами.

— Хм. Созвездия… Где мы?

Я вскарабкался вверх по небольшому жесткому склону из смеси камней и песка и окинул взглядом обширное серебристо-белое пространство, залитое лунным светом. Величественные фигуры возвышались над песками, их края казались зазубренными при лунном свете — линии и прямые углы, которые резко вздымались из океана песка на равнине перед нами.

— Гиза, — объявил я. — Вы не увидите Сфинкса с этой стороны, но я никогда не претендовал на звание экскурсовода. Пошли дальше.

Дорога заняла две или три мили от оврага до пирамид, через песок. Я был первым, передвигаясь нелепой, неуклюжей трусцой. Не было нужды тревожиться из-за жары — рассвет был уже в пути, и в течение часа это место будет походить на гигантский противень с печеньем в гигантской духовке, но нас к этому времени уже здесь не будет. Амулет моей матери привел меня прямо к основанию крошечной и почти разрушившейся пирамиды, где я вскарабкался на три ступени, чтобы достигнуть следующей точки Пути. Я немного задержался, чтобы предупредить своих спутников о необходимости защитить глаза, впереди нас ждало очень жаркое и очень светлое место, после чего я открыл Путь, и мы прошли через него.

Мы появились на равнине возле огромных пирамид, но в этот раз не каменных, а сформированных из гладких и идеальных кристаллов. Равнодушное огромное солнце висело в небе практически над головой, и его свет был болезненно ярким, отражаясь от кристаллической равнины и преломляясь снова и снова, и снова.