Хилари Мантел - Чернее черного

— Все, на что они способны, эти крутые мужики, так это порыться в узких штанах парнишки и отнять у него деньги. И все же оно того стоило. Ты бы видела улыбку Айрин, когда я вручил ей подарок. О, Пол, вскричала она, неужели эта кукла теперь моя? Я так и не рассказал ей о злоключениях, которые мне пришлось пережить. И правильно, да? Она же леди. Я не говорю, что ты не леди, но миссис Этчеллс не поняла бы подобных вещей. А сейчас это вроде как принято. Они только этим и заняты. Гоняются за наслаждениями. Они завели себе приставки, чтобы трахать себя самих, и шлюхи больше не у дел.

— Цыган Пол! — возмутилась Элисон. — Потише! Не ругайся. Что за грязный язык!

— Они выстроились в очередь за вторыми языками, — сказал Пол, — Я видел их. Я еще очень мягко выражаюсь, поверь мне. Грядут годы отвратительной брани. Ни одной чистой фразы не останется.

— Я не верю, — сказала Элисон. Она заплакала. — Все равно, Пол, как бы я хотела, чтобы у меня был такой духовный проводник, как ты. Моррис ни разу ничего мне не подарил. Даже букета цветов.

— Ты должна выставить его юн, — посоветовал Пол. — Выставить его вон, как выставила его миссис Этчеллс. Вскоре после того, как увидела мою испанскую куклу, она схватила его, подняла — в те дни она была сильной, а ты же знаешь, какой он коротышка, — вынесла на дорогу и бросила в мусорный бак. А затем вернулась домой и нажарила блинчиков. Я тогда ужасно любил блинчики с сиропом, но пришлось отказаться, надо следить за талией, а кому не надо? Я как раз искал крышу над головой, и она предложила мне свой дом, не задавая дурацких вопросов и не получая лживых ответов, с ней легко было ужиться, с нашей миссис Этчеллс. Мы подходили друг другу, можно сказать и так. Пустяковая операция, цепь любви, радости материнства, она никогда не меняла пластинку, да и зачем? Потихоньку я и сам преуспел. У нее была куча благодарностей, написанных от руки, некоторые даже настоящими перьевыми ручками — от титулованных особ. Эти бумаги хранились вон там, в буфете.

— В каком еще буфете? — спросила Эл.

— В буфете, который украл один мой родственник, а именно — Цыган Пит.

— Ему должно быть стыдно, — сказала Элисон.

Медиумы, ведомые инстинктом или опытом, полукругом встали вокруг Эл, понимая, что той явился дух. И только Колетт скучала и, понурив голову, колупала желтоватую краску на подоконнике. Сильвана упорно терла подбородок: возможно, пыталась сгладить переход между красновато-коричневым загаром и естественным цветом кожи. Женщины терпеливо стояли, пока Цыган Пол не исчез в тусклой красной вспышке, его сверкающий наряд поблек, пошел пузырями на коленях, обвис на заду, его аура — след ауры в воздухе — напоминала маслянистый запах старомодного мужского средства для укладки.

— Это был Цыган Пол, — объяснила Эл. — Проводник миссис Э. К несчастью, он ничего не сказал о завещании.

— Ладно, — сказала Кара. — Займемся лозоходством. Если завещание вообще здесь, оно может быть только под линолеумом или за обоями.

Она открыла расшитую бисером сумочку и извлекла маятник.

— Ух ты, у тебя поплавок, — заинтересовалась Мэнди. — Медный, да? А я всегда пользуюсь рогатиной.

Сильвана достала из пакета нечто похожее на цепь от сливного бачка с металлическим орехом на конце. Она вызывающе глянула на Колетт.

— Это моего папы, — сообщила она. — Он работал водопроводчиком.

— Совсем рехнулась такую таскать? — спросила Джемма. — Это же холодное оружие.

— Это орудие ремесла, — отрезала Мэнди. — Значит, ты унаследовала дар от отца? Как необычно.

— Элисон не знает своего отца, — наябедничала Колетт. — Она думала, что нашла его, но мать растоптала ее теорию.

— В этом она не одинока, — парировала Мэнди. — Полагаю, в твоем свидетельстве о рождении, Колетт, не совсем то, что в твоей крови.

Эл сплетничала, подумала Колетт: а ведь обещала, что все останется в тайне! Как она могла? Она запомнила это, для будущей ссоры.

— У меня даже свидетельства о рождении нет, — призналась Эл. — По крайней мере, я его никогда не видела. Если честно, я даже толком не знаю, сколько мне лет. В смысле, ма сказала мне дату, но она могла и соврать. События моей жизни никак не привязаны к возрасту. Мне всегда говорили: «Если кто спросит, тебе шестнадцать, ясно?» Это несколько сбивает с толку, когда тебе около девяти.

— Бедняжка, — выдохнула Мэнди.

— Должны быть какие-то записи, — сказала Колетт. — Я займусь этим. А как ты получила паспорт, если у тебя нет свидетельства о рождении?

— Хороший вопрос, — откликнулась Эл. — И правда, как? Может, поищем с лозой мои документы, когда закончим здесь. Ладно, дамы, оставляю вам первый этаж, и не забудьте разобрать вон то кресло, а я схожу наверх.

— Может, возьмешь кого-нибудь с собой? — спросила Джемма.

— Пусть побудет одна, — тихо возразила Мэнди. — Неважно, была Айрин Этчеллс ее бабушкой или нет, Эл уважала ее.

Пит содрал дорожку с лестницы, и женщины в гостиной слышали скрип каждого шага Эл, а каждый крошечный взмах их маятников вызывал ответное движение в Элисон, аккурат над диафрагмой. В комнатах было голо; но, когда она открыла гардероб, все платья оказались на месте, в чехлах от моли. Она разворачивала ситцевые саваны один за другим, ее ладони гладили шелк и креп. Это были сценические наряды миссис Этчеллс начиная с ее звездных дней на помостах далекого прошлого. Переливчато-зеленый выцвел до серого, розовый поблек до пепельного. Она изучала их, перебирала хрустальные бусины; облачко тускло-оловянных блесток осыпалось на дно шкафа. Она нырнула внутрь, вдыхая запах кедра, и принялась собирать их в ладошку, думая о Цыгане Поле. Но, выпрямившись, решила, нет, я куплю ему новые. Я неплохо вышиваю, хотя, конечно, только призрачные одеяния, а ему нравятся блестючки поярче. Интересно, почему Пит не забрал эти тряпки? Наверное, счел, что они ничего не стоят. Мужчины! Он похитил мешковатые полиэстеровые юбки и кофты, которые миссис Этчеллс носила каждый день; продаст их, предположила Эл, какой-нибудь бедной иракской бабусе, у которой не осталось ничего, кроме того, что на ней надето, или пострадавшей от бомбежки Лондона: ведь в потустороннем мире войны идут одновременно.

Блестки утекли сквозь пальцы на голые половицы. Эл достала из шкафа две проволочные вешалки. Изогнула их, придав каждой форму ветки с крючком вместо ручки, и вытянула перед собой. Вслед за ними она пошла в заднюю комнату. Вешалки брыкались и вертелись у нее в руках, и, ожидая, пока они немного успокоятся, она выглянула из незашторенного окна на пустой участок за домом. Наверное, конюшни собираются строить, подумала она. А пока можно полюбоваться на задние дворы соседней улицы, на пристройки и гаражи, на желтые нейлоновые занавески, парусами вздымающиеся в открытых окнах, на розы флорибунда, прущие из земли кошмарной опухолью цвета запекшейся крови, на греющихся под солнцем мужчин, которые взяли больничные и обмякли на парусиновых шезлонгах, их белые животы торчат из-под футболок, а пивные банки подмигивают и истекают слюной на солнце. С верхнего этажа свисал флаг, «АНГЛИЯ» было написано на нем красным по белому — можно подумать, кто-то в этом сомневается, хмыкнула она. Ее взгляд перескочил на следующую улицу, где на углу стояли баки для сортировки и хранения мусора: бак для стекла, бак для травы, для ткани, для бумаги, для обуви; у их подножия сгрудились черные мешки с заклеенными желтым скотчем ртами.