Анна Радклиф - Итальянец

— Следовательно, для священной инквизиции существует ересь большая и ересь малая? — добивался ответа Винченцо.

— Я чистосердечно признал свою вину, — наконец пришел в себя незнакомец и повысил голос, — и мне было даровано прощение. После незначительного наказания я буду отпущен и, возможно, через несколько дней покину тюрьму. Но прежде чем уйти отсюда, я счел своим долгом помочь товарищам по несчастью всем, чем могу. Если вы хотите известить родных или друзей, где вы находитесь, не опасайтесь назвать их имена, и я передам им от вас весточку…

Последние слова он произнес, понизив голос, словно опасался, что их могут услышать. Винченцо молча изучал лицо своего незваного гостя. Для него было чрезвычайно важным дать знать родителям, где он находится, однако он не верил в искренность своего неожиданного доброжелателя. Что же кроется за этим визитом, думал он. Он знал, что камеры узников инквизиции нередко посещают ее осведомители. Выказав сочувствие и симпатию, они располагают несчастных к откровенному разговору, чтобы потом использовать это против тех, кто доверился им, или же против их родных и друзей, чьи имена были неосторожно названы.

На суде Винченцо уже рассказал, кто его родители и где проживают, так что ничего нового он не дал бы в руки инквизиции. Но сам факт того, что он пожелал воспользоваться тайными услугами, чтобы передать весточку домой, может обернуться против него. Эти соображения, недоверие к своему визитеру и его странное поведение побудили юношу отказаться от его помощи. Он лишь поблагодарил его, и тот весьма неохотно покинул камеру. На прощание он, однако, сказал, что, если непредвиденные обстоятельства задержат его в тюрьме дольше, чем он рассчитывает, он будет просить разрешения навестить Винченцо еще раз.

Прошло несколько дней, но Винченцо более ничего не слышал о своем новом знакомом. За это время его еще раз вызвали на допрос, окончившийся столь же безрезультатно, как и прежние два. Затем прошли три долгие и томительные недели одиночества, неопределенности и тяжелых раздумий, прежде чем он был вызван на свой четвертый допрос. На этот раз в судебном зале было многолюдно и царила какая-то зловещая торжественность.

Поскольку Винченцо упорно отказывался признать себя виновным, а новых улик против него не было, это никак не могло удовлетворить судей. Поэтому было решено, что по истечении трех часов он будет подвергнут особому допросу. А пока его снова препроводили в темницу. Эти часы ожидания были истинным наказанием для бедного юноши. Он знал, что его ждет, готовился к этому, но отчаяние не раз охватывало его, пока он беспокойно ходил по мрачной холодной темнице, пытаясь сохранить достоинство, не утратить мужество, выдержку и смелость, черпая силы в сознании своей полной невиновности.

Было уже за полночь, когда послышались шаги за дверью и чьи-то голоса. Он понял, что за ним пришли. Загремел засов, дверь отворилась, и вошли двое в черных одеяниях. Он понял, что его поведут в камеру пыток. Вошедшие молча накинули на него нечто похожее на темный плащ и вывели из темницы.

Они следовали по пустынным коридорам и галереям в гробовой тишине, словно здесь царила сама смерть, которой была безразлична судьба как узников, так и их палачей.

Наконец они спустились в просторную залу, где Винченцо уже был, когда впервые попал сюда, и, пройдя ее, вошли в один из коридоров, в конце которого ступени вели в подземелье. Его стражи молчали, а Винченцо, понимая, что любое его обращение к ним лишь усугубит его положение, тоже не промолвил ни слова. Все двери, через которые они проходили, открывались при первом же стуке одного из стражей, второй же нес факел, слабо освещавший им путь. Они прошли через подземелье, похожее на склеп, и наконец остановились перед еще одной железной дверью. После трех ударов жезла она, однако, не открылась сразу, и, пока они ждали, Винченцо, прислушиваясь, услышал за дверью стоны. Приглушенные массивной железной дверью, они, казалось, доносились откуда-то издалека. Сердце юноши сжалось, и мороз пробежал по коже.

Они стояли и ждали перед закрытой дверью, однако страж не повторил стука. Наконец она осторожно приоткрылась, и показавшийся в дверной щели человек обменялся знаками со стражей, после чего дверь снова захлопнулась. Про прошествии нескольких минут за нею послышались громкие голоса, что-то выкрикивавшие на незнакомом Винченцо языке. Стражник, державший факел, тут же погасил его. Голоса становились ближе, и наконец дверь отворилась, и в ее проеме Винченцо увидел две фигуры в черном. Темные одежды тесно обтягивали их тела, на лицах были маски, а монашеские капюшоны были такой необычной формы, что напоминали шутовские колпаки с длинным, до пят, верхом. Из прорезей в масках недобро блеснули глаза. Эти люди напоминали чертей из преисподней. Видимо, их облачение должно было вселять страх в души тех несчастных, кто попадал в их руки. Винченцо подумал, что этот наряд, помимо того, что устрашает других, делает их самих неузнаваемыми. Кто бы они ни были, теперь он в их власти. Дверь за его спиной громко захлопнулась. Перед ним был узкий коридор, слабо освещенный фонарем под потолком, по бокам его стояли два палача. Они шли по коридору, пока он не закончился очередной дверью, которая на сей раз немедленно открылась при их появлении, чтобы пропустить их еще в один коридор, тоже заканчивающийся дверью. Пройдя и эту, уже третью дверь, они наконец остановились перед подобием железных ворот. Крики и стоны, столь испугавшие Винченцо, были теперь отчетливо слышны и доносились, казалось, со всех сторон.

Ворота им открыл человек в таком же устрашающем одеянии, как те двое, что вели Винченцо. Миновав еще одни двери, юноша оказался в просторной зале с высоким сводчатым потолком и стенами, затянутыми черной тканью, слабо освещенной единственным светильником. Как только Винченцо вошел, странный звук, похожий на эхо, пронесся вдоль черных стен и затерялся вдали. Винченцо не сразу понял, куда он попал, но даже потом, осмотревшись, при тусклом свете светильника он не смог разглядеть все. Какие-то фигуры, похожие на тени, двигались в разные стороны, на столах лежали орудия, применения которых он не знал, однако внутренне сжался от зловещих опасений. Он снова услышал стоны и невольно повернулся в ту сторону, откуда они доносились, как вдруг чей-то голос из дальнего конца залы велел ему подойти поближе.

Не видя никого, он медленно и неуверенно пошел в направлении голоса. Приказ был повторен, и тогда сопровождающие палачи быстро схватили его за руки и поволокли.

В дальнем конце залы под черным балдахином на возвышении восседали трое, то ли главные судьи, то ли главные палачи, он этого еще не знал. В стороне от них за столом сидел секретарь под низко опущенной лампой, освещавшей стол и лежавшие на нем бумаги. Вскоре Винченцо убедился, что трое на подиуме и есть высший суд инквизиции, состоящий из главного инквизитора, защитника и члена суда. Вид у всех троих был надменный и грозный.