Стивен Кинг - Бессонница

— Оттуда же, откуда и ты. Лоис, ты давно видишь ауры?

— Ауры? Не понимаю, о чем ты…

Но она поняла.

— Литчфилд сказал твоему сыну про твою бессонницу, но я сомневаюсь, что одно это заставило бы даже Литчфилда… Ну, ты понимаешь — настучать. А другое — то, что он, по твоим словам, назвал проблемами восприятия, — я пропустил мимо ушей. Наверное, меня слишком ошеломила сама мысль, что кто-то мог предположить, будто у тебя начинается маразм, хотя в последнее время у меня самого появились проблемы с восприятием.

— У тебя?

— Да, мэм. И потом, ты недавно произнесла нечто еще более интересное. Ты сказала, ты начала видеть Жанет каким-то забавным образом. И даже страшным образом. Ты не могла вспомнить, что ты сказала перед тем, как они оба вышли, но ты точно знала, что ты чувствовала. Ты видишь другую часть мира — остальную его часть. Формы вокруг предметов, формы внутри предметов, звуки внутри звуков. Ведь так, Лоис?

Секунду она молча смотрела на него, а потом закрыла лицо ладонями.

— Я думала, я схожу с ума, — прошептала она. — Ох, Ральф, я думала, я схожу с ума…

Он стиснул ее в объятиях, потом отпустил и приподнял ее подбородок.

— Больше никаких слез, — сказал он. — У меня нет с собой другого платка.

— Никаких слез, — согласно кивнула она, но глаза у нее опять заблестели. — Ральф, если б ты только знал, как это ужасно…

— Я знаю.

— Да… — Ее лицо осветилось улыбкой. — Ты тоже знаешь, правда?

— Этот идиот Литчфилд решил, будто ты впадаешь в маразм — скорее всего он имел в виду слабоумие — не просто из-за бессонницы, а из-за бессонницы, сопровождаемой кое-чем еще… Кое-чем, что он принял за галлюцинации. Верно?

— Похоже, что так, только он ничего такого не говорил. Когда я рассказывала ему обо всех этих вещах, которые я вижу — цвета и все прочее, — он кивал очень понимающе.

— Угу, а стоило тебе выйти за дверь, как он тут же позвонил твоему сыну и велел ему дуть в Дерри и срочно предпринять что-то с его старенькой мамочкой, которая начала видеть людей, разгуливающих в разноцветных «конвертах» с длинными «воздушными шариками», всплывающими над головами.

— Ты тоже их видишь? Ральф, ты тоже их видишь?

— Я тоже, — сказал он и рассмеялся. В этом смехе ему самому послышалось безумие, но он не удивился. Он хотел задать ей сотню вопросов и чувствовал, что буквально сходит с ума от нетерпения. Было и еще кое-что — настолько неожиданное, что поначалу он даже не сумел разобраться и понять, что же это: он ощутил похоть. Не просто влечение, а самую настоящую похоть.

Лоис снова заплакала. Ее слезы были цвета тумана над тихим озером, и от них струился легкий дымок, когда они катились по щекам, и Ральф знал, что на вкус они терпкие и густые, как сок одуванчиков весной.

— Ральф, это… Это… О Господи!

— Покруче Майкла Джексона, да?

Она слабо усмехнулась:

— Ну, просто… Да, пожалуй, покруче.

— Тому, что с нами происходит, Лоис, есть название, и это не бессонница, не маразм и не болезнь Альцгеймера. Это гиперреальность.

— Гиперреальность, — пробормотала она. — Господи, какое странное слово!

— Да, странное. Я впервые услыхал его от Джо Уайзера, фармацевта из «Райт эйд». Только в этом слове заключено гораздо больше, чем ему известно. Больше, чем кто-либо в здравом уме вообще может себе представить.

— Да, похоже на телепатию… если только это действительно происходит — вот в чем дело. Ральф, а мы в здравом уме?

— Твоя невестка взяла твои сережки?

— Я… она… Да. — Лоис выпрямилась. — Да, взяла.

— Никаких сомнений?

— Никаких.

— Тогда ты ответила на свой вопрос. Мы вполне нормальны, но… Я думаю, ты ошибаешься насчет телепатии. Мы читаем не мысли, а ауры. Послушай, Лоис, я много о чем хочу тебя спросить, но, по-моему, сейчас мне действительно надо знать только одно. Ты когда-нибудь видела… — Он резко запнулся, пытаясь сообразить, действительно ли хочет выговорить то, что вертится на кончике его языка.

— Видела что?

— Ладно. Это прозвучит безумнее всего того, что наговорила мне ты, но я не сумасшедший. Ты веришь в это? Я не сошел с ума.

— Я верю тебе, — просто сказала она, и Ральф почувствовал, как тяжелый камень свалился у него с души. Она говорила правду. В этом нельзя было сомневаться: доверие светилось вокруг нее.

— Ладно, слушай. С тех пор как это начало происходить с тобой, ты не видела каких-то людей, не похожих внешне на жителей Харрис-авеню? Людей, не похожих на жителей какого бы то ни было места в нормальном мире?

Лоис смотрела на него с недоумением.

— Они лысые, очень маленького роста, носят белые халатики и больше всего они похожи на рисунки инопланетян с обложек бульварных газет, продающихся в «Красном яблоке». Когда на тебя накатывали приступы гиперреальности, ты не видела кого-нибудь, кто был бы похож на них?

— Нет… Никого.

Он с раздражением стукнул кулаком себя по ноге, на секунду задумался, а потом снова поднял на нее глаза.

— В понедельник утром, — сказал он, — до того, как полицейские объявились у дома миссис Лочер… ты меня видела?

Лоис очень медленно кивнула. Ее аура слегка потемнела, и тонкие, как нити, красные спиральки начали медленно вращаться в ней по диагонали.

— Кажется, ты догадываешься, кто позвонил тогда в полицию, — сказал Ральф. — Ведь так?

— О-о, я знаю, что это ты, — тихонько произнесла Лоис. — Я и раньше подозревала, но до сих пор не была точно уверена. Пока не увидела это… Ну, ты понимаешь, в твоих цветах.

В моих цветах, подумал он. Именно так называл это Эд.

— Но ты не видела двух сильно уменьшенных копий мистера Инопланетянина, выходивших из ее дома?

— Нет, — сказала она, — но это ничего не значит. Из окна моей спальни даже не виден дом миссис Лочер. Его загораживает крыша «Красного яблока».

Ральф прижал пальцы рук ко лбу. Конечно, загораживает, и ему следовало сообразить это самому.

— Я подумала, что это ты позвонил в полицию, потому что как раз перед тем, как пойти в душ, я увидела, как ты разглядываешь что-то в бинокль. Никогда раньше я не замечала тебя за таким занятием, но подумала, может, ты просто хочешь получше разглядеть бродячего пса, который роется в мусорных баках по утрам. — Она указала на подножие холма: — Его.

Ральф ухмыльнулся:

— Это не он, а она — наша великолепная Розали.