Стивен Кинг - Кошачье кладбище

Что-то или кто-то возился по ту сторону завала.

Звуки были тихие: шорох хвои, скрип ветки, шелест кустов.

— Гейдж, это ты? — хрипло позвал Луис.

От одного вопроса волосам впору встать дыбом: ночью взрослый мужчина кличет своего мертвого сына. Луиса забила крупная дрожь — не унять. Словно предсмертные конвульсии.

— Гейдж, это ты?

Звук его голоса растворился во тьме.

НЕТ, ЕЩЕ РАНО. НЕ СПРАШИВАЙ, ОТКУДА Я ЗНАЮ. ЗНАЮ — И ВСЕ ТУТ. ЭТО НЕ ГЕЙДЖ. ЭТО… ЧТО-ТО ИНОЕ.

Ему вспомнились слова Элли: ОН СКАЗАЛ: «ЛАЗАРЬ, ИДИ ВОН!» ЕСЛИ Б ОН ИМЯ НЕ НАЗВАЛ, МОЖЕТ, ВСЕ КЛАДБИЩЕ БЫ ОЖИЛО.

Снова раздался шорох по ту сторону завала. По ту сторону барьера. Слышно даже за порывами ветра. Будто подкрадывается что-то страшное, щекочет первородные чувства. Перед глазами рисовалась ужасная и отвратительная картина: вот-вот выползет какой-нибудь огромный крот или шлепнется наземь гигантская летучая мышь.

Луис попятился — прочь, прочь с Кошачьего кладбища, — боясь даже повернуться спиной к выбеленной луной куче валежника. И лишь отойдя достаточно далеко, пустился бегом по тропе. С полкилометра она виляла по лесу, затем вывела на поле, за которым — дом. И откуда только взялись силы?!

Бросив свое снаряжение в гараж, он постоял у дома, глядя на тропу, потом перевел взгляд на небо. Четверть пятого, скоро начнет светать. Утро надвигалось с Атлантики, но здесь, в Ладлоу, пока царствовала ночь. И не сдавался ветер.

На ощупь вдоль гаражной стены, он добрался до черного хода, отпер дверь. Миновав кухню, не зажигая света, зашел в ванную — смежную с гостиной. И лишь там включил лампу. И первым делом увидел Чера: тот сидел на сливном бачке за унитазом и смотрел на хозяина мутно-желтыми глазами.

— Ты дома, Чер? — удивился Луис. — Мне казалось, тебя выпустили погулять.

Чер лишь зыркнул на него: что, забыл, что ли? Сам же меня пинком во двор выгнал.

Верно, вспомнил Луис. И окно в кладовке потом закрыл, чтоб коту домой не попасть. Впрочем, хватит себя обманывать. Чер всякий раз, когда хотел, попадал домой. И в этом одна из перемен.

Да не все ли равно? Особенно сейчас, после всего содеянного. Когда от усталости он готов на четвереньках ползти. Хуже того: он чувствовал себя скорее как оживший труп-зомби из приключенческого романа или персонаж из стихов Томаса Стирнса Эллиота «Пустые люди».

МНЕ Б ПАРУ КЛЕШНЕЙ, ТОГДА В ДВА СЧЕТА ОДОЛЕЛ И БОЖКИНУ ТОПЬ И ВЕСЬ ПУТЬ К ИНДЕЙСКОМУ МОГИЛЬНИКУ.

— У меня, Чер, голова соломой набита, — хрипло пробормотал он, расстегивая рубашку. — Ей-богу. Поверь, брат.

Он крепко ссадил и ушиб левый бок. А, закатав штанину, увидел, что бережно забинтованное разбитое колено распухло, вздулось этаким воздушным шариком, почернело. Перестань он сейчас двигать ногой, колено потом не разогнешь, и боль будет адская. Похоже, колено будет ему теперь напоминать о себе всю жизнь, во всякий ненастный день.

Луис протянул руку — хотел погладить кота и немного успокоиться, но Чер спрыгнул с бачка и, пошатываясь, словно пьяный, отошел, удостоив Луиса лишь взглядом.

В аптечке нашлась мазь, Луис присел прямо на унитаз, намазал больное колено и поясницу, что сделать оказалось весьма затруднительно.

Войдя в гостиную, включил свет, постоял у лестницы на второй этаж, бестолково озираясь. Вроде все знакомо, и все какое-то другое. Вот здесь он стоял в рождественскую ночь, протягивая жене подарок — сапфировое колье. Да, коробочку он заранее положил в карман халата. Вот стул, сидя на котором он толковал дочери о смерти после сердечного приступа Нормы Крандал. Верит ли теперь он собственному объяснению? Вон в том углу стояло рождественское дерево, а на том окне красовалась изготовленная Элли из бумаги индейка, больше похожая на корову какого-нибудь художника-футуриста. А задолго до Рождества в гостиной было пусто — лишь громоздились ящики и коробки с пожитками новоселов, приехавших из другого уголка страны. Как мало они нажили вместе, думалось тогда Луису; капля в холодном и чужом мире, где знать не знают его семьи и даже имени.

Какое-то все другое сейчас… Сколько б отдал, чтобы никогда и не слыхивать об этих краях, об университете, о Ладлоу, о Джаде и Норме Крандал! Чтоб повернуть время вспять.

Он поднялся наверх, заглянул во вторую ванную, приставив табуретку, достал из аптечки наверху маленький черный чемоданчик. Отнес в спальню, открыл, порылся. Да, шприцы на месте, если понадобятся. Среди бинтов, хирургических ножниц и кетгута он нашел несколько смертоносных ампул.

Они тоже могут пригодиться.

Закрыл чемоданчик, поставил подле кровати. Выключил свет, растянулся на постели, закинув руки за голову. Какое блаженство — лежать вот так, на спине, в собственной постели. Мыслями он снова перенесся в диснеевскую Страну Чудес. Вот он в белом костюме за рулем белого фургончика, снаружи на нем нарисованы уши Микки-Мауса. Нельзя же, чтоб почтеннейшая публика догадалась об истинном назначении фургончика. И испугалась.

Рядом с ним в фургончике — Гейдж, загорелый, здоровый, голубовато поблескивают белки глаз. Вот слева любимец мальчишек и девчонок Балбес пожимает руку малышу, а тот прямо замер от восторга. А вон Винни Пух позирует с двумя смеющимися бабусями в брючных костюмах. А третья бабуся щелкает фотоаппаратом. Вон малышка в нарядном платьице кричит: «Тигра, милая! Любименькая Тигра!»

Он с сынишкой на дежурстве, объезжают парк, зорко глядя по сторонам. Мигалка «Скорой помощи» на крыше тщательно замаскирована. Случись с кем беда — они тут как тут, но людям глаза не мозолят. А беда может притаиться даже в этом сказочном уголке невинных забав, всякое бывает. Вон на главной аллее мужчина покупает фотопленку, улыбается, а не дай Бог вдруг откажет сердце. Или почует беременная, что вот-вот схватки начнутся, прямо на подходе к «Небесной колеснице». Девочка-подросток, красавица, прямо с журнальной обложки вдруг забьется в припадке эпилепсии, засучит ногами. Может и солнечный или тепловой удар хватить, а то и удар апоплексический. А под конец знойного лета, когда нередки грозы, и от молнии недолго пострадать.

А еще в том парке видел Луис Волшебника Страны Оз, Веуикого и Ужасного. То около туннеля железной дороги в Волшебное Королевство, то его плоская и глупая рожица взирает с воздушного шара в небе. Ведь здесь Веуикий и Ужасный, как догадались Гейдж с Луисом — лишь очередной сказочный герой, как и Балбес и Микки-Маус, и Тигра, и достопочтенный утенок Дональд, правда, с ним никто не спешил фотографироваться, или даже здороваться. Луис с Гейджем его очень хорошо знали. Ведь несколько времени назад, еще в Ладлоу, столкнулись они с Веуиким и Ужасным. Он норовил подсунуть то стеклянный шарик — чтоб Гейдж насмерть подавился, то мешок от пылесоса — чтобы насмерть задохнулся, то электрические розетки — раз-два, малыш, и ты уже в Вечности, всегда к твоим услугам. Веуикий и Ужасный был повсюду и всегда. Он нес смерть и в пачке сигарет, и в пакетике орехов, и в кусочке мяса. Как стрелочник, он следил за всеми путями в Небытие и Вечность. Грязные иглы шприцев, ядовитые насекомые, голые электрические провода, лесные пожары. Коварные роликовые доски ускользали из-под ног ребятишек, сбрасывая наездников прямо под колеса машин. Случись тому залезть в ванну или под душ, Веуикий и Ужасный тут как тут! Он рядом с вами и в аэропорту, в стакане воды, в куске хлеба. КТО ТАМ? — испуганно кричите вы в темноте, и он отвечает: «Это я, не волнуйся! Ну, как делишки? Говоришь, рак желудка? Бедняжка! Заражение крови? Ай-ай-ай! Белокровие? Атеросклероз? Тромбоз? Энцефалит? Остеомиелит? Ну, ничего! Раз-два, горе — не беда!