Лариса Петровичева - Крылья ветров (сборник)

– Господи, да как же…

– Очень просто.

– Ну почему, я не понимаю… как он мог! И почему вот так, подло…

– Так приучен.

– Когда он… вот так, сзади… Я же испугалась до смерти, я пошевелиться не могла, сказала только «Не надо…», и как язык отнялся…

Настю трясло. Вовсе не фигурально: она смотрела на свои пальцы и видела, как их колотит мелкой дрожью, и никаким усилиям разума эта дрожь не поддаётся. А сперва она вообще не могла пошевелиться, и Зонненлихту пришлось застёгивать ей штаны, надевать свитер и практически нести в раздевалку.

Гардеробщица посмотрела на них с явным и неприкрытым неуважением, но, разумеется, промолчала. Настю вроде бы начало отпускать, она даже сумела влезть в куртку с первого раза. Но на улице возле ворот ей померещился силуэт аспиранта, и её снова сковало неподвижностью и страхом. Тогда Зонненлихт обнял её и повёл на стоянку.

А в машине Настю начало трясти. И прорвались слова.

– Что же теперь будет… Что же теперь будет, Господи… Мне же ему экзамен сдавать, как я на занятия буду ходить..?

Зонненлихт не смотрел в её сторону. Подчёркнуто внимательно следил за дорогой. Настю это почему-то радовало.

– Не подавая виду. Не было ничего.

– Как же не было?! – вспыхнула Настя.

– Поцелуи и объятия. А потом он трусливо покинул поле любовной брани. И сейчас думает, что это шляхетской чести обида.

Машина свернула на Пушкинскую и провалилась в бесфонарную тьму. Далеко впереди горели окна жилых домов; Настя подумала, что её никто не ждёт, и, войдя в прихожую своей крохотной квартирки, она тоже погрузится во мрак.

– И в этой обиде виновата я…

– О, разумеется.

Настя уронила лицо на руки. Потёрла щёки.

– Что же теперь делать…

– Ничего. Делайте вид, что ничего не случилось.

Машину слегка тряхнуло на колдобине. Громада заброшенной стройки нависла над дорогой, словно хотела посмотреть, кто это тут едет и как с этим кем-то можно позабавиться. Среди обнажённых рёбер этажей что-то двигалось, и Настя искренне понадеялась, что это местная шпана ищет приключений на филейные части.

– Надо мне было вас послушаться, – произнесла она. – Тогда бы ничего этого не случилось.

Зонненлихт усмехнулся.

– Я прекрасно знал, что вы этого не сделаете.

– Откуда вы знали, что сделает он?

Тот пожал плечами. Вывел машину во двор.

– Знал.

Возле подъезда слонялась дворовая собака, что-то вынюхивала в снегу. Настя подумала, что сейчас за ней захлопнется дверь, и она останется наедине со своим омерзением и одиночеством. Может быть, достанет из загашника бутылку вина, может быть, даже выпьет, чтобы забыться. Наверняка пойдёт в ванную, чтобы жёсткой мочалкой соскрести с тела отпечатки чужих пальцев. И наверняка уснёт в тёплой воде, и это станет финалом…

Может быть, тогда всё будет хорошо.

Машина остановилась. Зонненлихт перегнулся через кресло и взял с заднего сиденья высокий узкий пакет.

– Хотите коньяку? – предложил он.

В голове у Насти пролетела всклокоченная стая мыслей: дома вроде бы порядок (был вчера, а сегодня она опаздывала в институт и устроила привычный кавардак), в холодильнике мышь повесилась, и вообще – у неё дома Зонненлихт, и она будет с ним пить коньяк! Сказали бы ей об этом вчера – куда бы она предложила пойти сказавшему? А ещё ей придётся остаться одной в пустой тёмной квартире, и даже если она включит свет, то страх не уйдёт – если только не принять предложение.

– В медицинских целях?

– Сугубо, – кивнул Зонненлихт.

Первым делом Настя включила свет в комнате и на кухне. Мысли путались и перебивали дорогу друг другу. Зонненлихт разулся, нанизал на крючок петельку пальто и прошёл вслед за Настей в единственную комнату.

– Скромно, – заметил он. – Впрочем, скромность украшает.

– Присаживайтесь, я сейчас стаканы принесу, – Настя носилась по комнате, сгребая вещи в шкаф и создавая видимость порядка. Зонненлихт сел в кресло у стола, поддел указательным пальцем обложку одной из тетрадей и заглянул внутрь. Настя покосилась в его сторону: социология. В эту тетрадь с цветком на обложке она конспектировала социальные проблемы распределительных отношений.

– Не волнуйтесь за экзамен, – сказал Зонненлихт, когда Настя принесла с кухни рюмки и села на стул напротив. В марках коньяка она не разбиралась, но такие, как её гость, дешёвку не пьют. – Мальчик, конечно, будет куражиться, но в итоге поставит всё так, как надо. Помните об этом и ничего не бойтесь.

– Я не знаю, как ему в глаза смотреть, – проговорила Настя, разглядывая красно-коричневую жидкость в рюмке. Зонненлихт хмыкнул.

– Можно подумать, это вы снимали с него штаны. Ваше здоровье, кстати.

Звякнул хрусталь. Коньяк обжёг пищевод и ударил в желудок. Настя зажмурилась.

– Что, не пили раньше коньяка? – поинтересовался Зонненлихт. Настя помотала головой.

– Ни разу.

Зонненлихт усмехнулся. Обновил рюмки. В голове у Насти приятно шумело, а губы всё ещё жгло. Случай с аспирантом как-то отдалился, во всяком случае, руки уже не дрожали. Даже тень Зонненлихта, что сейчас притаилась под креслом, не казалась такой пугающей.

– Надо же, – раздумчиво произнёс Зонненлихт, – а я думал, студенты пьют всё, что горит.

– Я вообще почти не пью, – сказала Настя и лихо опустошила вторую рюмку. Зонненлихт посмотрел на неё с одобрением.

– Шустро вы в тему входите, – отметил он. – Впрочем, вам сейчас полезно.

– Мне мама всегда говорила, – вспомнила Настя, – что рюмка от нервов никогда не помешает. Но только рюмка!

Зонненлихт кивнул и навертел крышку обратно на горлышко бутылки.

– А мама где? – спросил он с небрежной прямолинейностью.

– Мама в Богоявленске, – ответила Настя. – Я же сама не из Турьевка, учусь только здесь. Потом поеду обратно, буду работать в социальной службе. По маминым стопам, так сказать…

Она поймала себя на мысли, что этого не может быть. Не может сухарь Зонненлихт, одно появление которого в конце коридора покрывает стены инеем, вот так непринуждённо сидеть в её кресле, не может она так запросто пить с ним коньяк, не может рассказывать про маму и планы на жизнь… Наверно, это снова сон, как тогда, в читальном зале, и сейчас она проснётся где-нибудь на лавочке в универе или даже на собственном диване. Пусть это будет сон, потому что тогда сном окажется и аспирант в гардеробной, и его ладони, скользящие по её коже, и собственный ужас и оцепенение, которое, казалось, будет вечным…

Потому что…

– Настя..! Настя, пойдём, у нас ещё один вальс.

Знакомая рука коснулась её плеча. Настя вскинула голову и увидела, что находится в углу банкетного зала, где полным ходом идёт веселье. Аспирант смотрел на неё, вопросительно изогнув левую бровь.