Стивен Кинг - В Бурьяне

Казалось бы, Кэл слишком устал, чтобы вставать на ноги после своего последнего прыжка, но страх выдвигает свои требования, посему он все же вскочил. Он вырвал ворону из его грязных рук, едва ли замечая выпадающие из ее живота внутренности. Тем не менее, он увидел перо, прилипшее к уголку его рта. Он видел это очень отчетливо, даже в наступающем сумраке.

— Нельзя это есть! Господи, малый! Ты что, совсем сбредил?

— Не сбредил, Капитан Кэл, просто проголодался. И вороны не так уж плохи. Фредди съесть я не мог. Ведь я любил его. Папа сьел чуть-чуть, но я отказался. Правда, тогда я еще не прикосался к камню. Когда прикосаешься к камню — типа как приобнимаешь его — все становится ясно. Просто узнаешь намного больше. Но становишься голоднее. А как говорит мой папа, «человек — это мясо, и человеку нужно что-то есть»[13]. После того, как мы побывали у камня, мы разделились, но он сказал, что мы можем найти друг друга когда захотим.

Кэл зациклился на пол пути:

— Фредди?

— Это был наш золотистый ретривер. Отлично ловил фрисби. Прямо как собаки по телевизору. Здесь проще кого-то найти, если он уже умер. Поле не передвигает мертвых. Немного побродить — и найдешь.

Кэл сказал:

— Тобин, ты нас сюда заманил? Скажи-ка мне. Я не буду злиться. Тебя, наверняка, заставил отец.

— Мы услышали, как кто-то кричал. Какая-то маленькая девочка. Она говорила, что потерялась. Так попали сюда мы. Так все и работает. Мой папа, наверняка, убил твою сестру.

— Откуда ты знаешь, что она моя сестра?

— Камень, — попросту сказал он. — Камень учит тебя слышать бурьян, а бурьян знает все.

— Тогда ты должен знать мертва она или нет.

— Я могу узнать для тебя, — сказал Тобин. — Нет. Я могу сделать даже больше. Я могу показать тебе. Хочешь пойти посмотреть? Хочешь проверить все ли с ней в порядке? Пошли. Следуй за мной.

Не дожидаясь ответа, мальчик развернулся и шагнул в бурьян. Кэл бросил мертвую ворону и кинулся за ним вслед, не желая выпускать его из виду ни на секунду. Выпусти он его из виду, возможно, он скитался бы здесь целую вечность, никогда больше не повстречав его. «Я не буду злиться», сказал он Тобину, но он таки был зол. Зол не на шутку. Не настолько зол, чтобы убить мальчика, конечно же, нет (наверное, конечно же, нет), но он намеревался держать этого маленького козлика-предателя[14] на прицеле.

Вот только не сумел, поскольку над бурьяном поднялась луна — оранжевая и распухшая. «Она будто беременна», подумал он, а когда оглянулся, Тобина уже не было. Он через силу заставил свои усталые ноги бежать, проталкиваясь сквозь бурьян, набирая в легкие воздух, чтобы крикнуть ему. И тут проталкиваться стало не через что. Он стоял на поляне — настоящей открытой поляне, не просто на протоптанной траве. Посередине, из земли торчал огромный черный камень. Он был размером с пикап, и весь изрисован крохотными пляшущими человечками. Они были белыми и, казалось, парили в воздухе. Казалось бы, двигались.

Тобин постоял возле него и дотронулся к нему рукой. Он вздрогнул — не от страха, подумал Кэл, а от удовольствия.

— О боже, как же это приятно. Давай же, Капитан Кэл. Попробуй. — подозвал он его.

И Кэл шагнул в сторону камня.

Некоторое время доносился рев автомобильной сигнализации, но вскоре он прекратился. Звук влетал Бэкки в уши, но не доносил до ее мозга никакой информации. Она ползла. Она делала это без каких-либо мыслей. Каждый раз, как у нее случался новый спазм, она останавливалась, прижималась к грязи лбом и поднимала свою пятую точку кверху, словно одна из правоверных, отдающих почести Аллаху. Когда спазм проходил, она ползла дальше. Ее вымазанные в грязи волосы прилипали к лицу. Ее ноги были мокрые от того, что из нее текло. Она чувствовала, как оно вытекает из нее, но думала об этом в той же мере, что и о сигнализации. Ползя, она слизывала воду с бурьяна, туда-сюда поворачивая свою голову, высовывая язык, будто змея. Она делала это без каких-либо мыслей.

Поднялась луна — огромная и оранжевая. Она повернула голову, чтобы посмотреть на нее и в этот момент ее охватил самый болезненный спазм из прежде испытанных. И этот спазм не проходил. Она перевернулась на спину и стянула с себя шорты и трусы. И то и другое было дочерна промокшим. И наконец, зарницей пронзив ее разум, к ней пришла ясная и последовательная мысль: «Ребенок!».

Она лежала на спине посреди бурьяна, со спущенной до низу окровавленной одеждой, раздвинутыми ногами и прижатыми к паху руками. Что-то слизкое сочилось сквозь ее пальцы. Затем она почувствовала парализующий спазм, а вместе с ним что-то округлое и твердое. Голова. Ее изгиб с изумительной точностью втиснулся в ее ладони. Это была Джастин (если девочка) или Брэди (если мальчик). Она лгала им всем по поводу того, что еще не определилась; с самого начала она знала, что оставит этого ребенка себе.

Она попыталась заверещать, но не издала ничего, кроме тихого «хххааааааа». Луна глядела на нее, словно налитый кровью драконий глаз. Она тужилась изо всех сил — живот ее стал твердым, как доска, а задница вжималась в грязную землю. Что-то порвалось. Что-то выскользнуло. Что-то попало ей в руки. И тут она опустела, сильно опустела, но зато заполнились ее руки.

В красно-оранжевом свете луны она подняла своего родного ребенка с мыслью: «Ничего, во всем мире женщины рожают в полях».

Это была Джастин.

— Эй, малютка, — прохрипела она. — Ууу, ты такая крошечная.

И такая тихая.

С близкого расстояния, можно было с легкостью заключить, что камень был родом не из Канзаса. Он был черным и гладким, как вулканические камни. Лунный свет придавал его угловатой поверхности переливающийся блеск, создающий отлив нефритового и жемчужного цветов.

Человечки-мужчины и человечки-женщины держались за руки, танцуя среди извилистых волн бурьяна.

С расстояния восьми шагов, они, казалось, слегка парили над поверхностью этой глыбы вероятно-вовсе-не-вулканического-стекла.

С расстояния шести шагов, они, казалось, были подвешены под этой черной гладкой поверхностью, словно высеченные из света обьекты, словно голограммы. Было невозможно на них сфокусироваться. Было невозможно отвернуться.

С расстояния четырех шагов от камня, он услышал его. Камень издавал едва ли заметное гудение, подобное наэлектризованной нити в лампочке. Однако он не чувствовал его — он не осознавал, что левая сторона его лица уже начинала краснеть, как от солнечного ожога. Он вовсе не ощущал тепла.

«Отойди от него», подумал он, но сделать шаг назад оказалось для него необычайно сложной задачей. Его ноги, казалось, более не могут двигаться в том направлении.