Роберт Сойер - Как в старые времена

Роберт Сойер

Как в старые времена

Переход был плавным, словно взрезающий кожу скальпель.

Коэн был одновременно возбуждён и разочарован. Он был взволнован тем, что оказался здесь — возможно, судья права, возможно, здесь и правда его настоящее место. Но чувство это было не таким острым, потому что возбуждению не сопутствовали его обычные физиологические проявления: потные ладони, колотящееся сердце, учащённое дыхание. О, сердцебиение, конечно, было, сердце стучало где-то на заднем плане, но то билось не сердце Коэна.

Сердце принадлежало динозавру.

Всё принадлежало динозавру: Коэн смотрел на мир глазами тираннозавра рекс.

Все цвета казались неправильными. Листья растений здесь, в мезозое наверняка были такими же хлорофильно-зелёными, но динозавр видел их тёмно-синими. Небо было бледно-лиловое, а земля под ногами пепельно-серой.

Что ж, у ископаемых и колбочки были другие, подумал Коэн. Ладно, к этому он привыкнет. В конце концов, другого выбора нет. Он завершит свою жизнь сидящим в мозгу тираннозавра наблюдателем. Он будет видеть то, что видит зверь, слышать то, что он слышит, ощущать то, что он ощущает. Ему сказали, что он не сможет контролировать его движения, но сможет воспринимать всё, что воспринимает он.

Тираннозавр шагал вперёд.

Коэн надеялся, что кровь здесь по-прежнему красная.

Когда она не красная — это уже не то.

— Миз Коэн, что сказал ваш муж перед тем, как уйти из дома в тот вечер?

— Он сказал, что идёт охотиться на людей. Но я подумала, что он шутит.

— Пожалуйста, без интерпретаций, миз Коэн. Просто повторите суду его слова так, как вы их запомнили: что именно сказал ваш муж.

— Он сказал «Пойду поохочусь на людей».

— Спасибо, миз Коэн. Обвинение закончило опрос свидетелей, ваша честь.

Висящий на стене кабинета Её Чести судьи Аманды Хоскинс гобелен вышил для неё её муж. Это была её любимая строфа из «Микадо»[1], и во время подготовки приговоров она часто поднимала взгляд и перечитывала эти строки:

Цель высшая мояСо временем её достигну яЧтоб наказанье преступленьюСтало равным

Это было трудное дело, жуткое дело. Судья Хоскинс продолжала думать.

Неправильны были не только цвета. Вид изнутри тираннозаврова черепа был иным и в других отношениях.

У тираннозавра было лишь частично стереоскопическое зрение. В центре поля зрения Коэна была область, в которой достигалось подлинное ощущение глубины. Но поскольку глаза у зверюги немного косили, ей была доступна для обозрения гораздо более широкая панорама, чем человеку — этакий динозаврий синемаскоп[2] с обзором в 270 градусов.

Это расширенное поле зрение двигалось из стороны в сторону — тираннозавр осматривал горизонт.

Ища добычу.

Ища, кого бы убить.

«Калгари геральд», четверг, 16 октября 2042, печатная версия:

Серийный убийца Рудольф Коэн, сорока трёх лет, был вчера приговорён к смерти.

В прошлом видный член Коллегии хирургов и терапевтов провинции Альберта, доктор Коэн в августе предстал перед судом по обвинению в тридцати семи убийствах первой степени.

В своих леденящих кровь показаниях Коэн признал, без малейших признаков сожаления или раскаяния, что каждую из своих жертв он мучил в течение долгих часов перед тем, перерезать ей горло скальпелем.

Это первый смертный приговор, вынесенный в нашей стране за последние восемьдесят лет.

В своём приговоре судья Аманда Хопкинс, в частности, сказала, что Коэн был «самым хладнокровным и жестоким убийцей в канадских прериях со времён тираннозавров».

Из-за группы метасеквой метрах в десяти показался второй тираннозавр. Коэн подозревал, что тираннозавры должны быть очень территориальны, поскольку каждому животному требуется огромное количество мяса. Хорошо бы, если бы животное, в котором он находится, напало на пришельца.

Его динозавр наклонил голову и уставился на второго тираннозавра, повёрнутого в профиль. Однако едва он это сделал, изображение остальной окружающей местности растворилось в белом ничто, словно, сосредоточившись на отдельной детали, крошечный динозаврий мозг утратил способность воспринимать общую картину.

Поначалу Коэну показалось, что его рекс смотрит на голову второго тираннозавра, но вскоре верхняя часть его черепа, кончик морды и мощный затылок также растворились в снежном небытии. Теперь видно было лишь горло. Отлично, подумал Коэн. Один режущий укус убьёт зверя.

Кожа на горле второго тираннозавра казалась серо-зелёной; само горло было гладким. Однако тираннозавр Коэна не стал нападать. Он просто качнул головой и снова обратил взгляд к горизонту.

Коэна внезапно озарило — он понял, что происходит. У соседских детей были собаки и кошки. Он же держал ящериц и змей — холоднокровных хищников; этому факту выступавшие на суде эксперты-психологи придавали огромное значение. У самцов некоторых видов ящериц была свисающая складка кожи на шее. Тираннозавр, в котором он находился — самец, по мнению тирреловского палеонтолога — смотрел на другого тираннозавра и видел, что его шея гладкая, и значит это — самка, и с ней надо спариваться, а не нападать на неё.

Возможно, они скоро начнут. Коэн никогда не испытывал оргазма, кроме как когда кого-нибудь убивал. Интересно, на что это будет похоже.

— Мы потратили миллиарды долларов на разработку методов перемещения во времени, и теперь вы мне говорите, что система бесполезна?

— Ну-у…

— Вы именно это говорите, не правда ли, профессор? Хронотрансференция не имеет практического применения?

— Не совсем, господин министр. Система работает. Мы можем спроецировать сознание человеческого существа назад во времени и наложить его на разум кого-то из живущих в прошлом.

— Но не имеем возможности разорвать эту связь. Великолепно.

— Это не так. Связь разрывается автоматически.

— Точно. Когда историческое лицо, в которое вы переместили сознание, умирает, связь разрывается.

— Именно так.

— И после этого тот, чьё сознание перемещалось в прошлое, также умирает.

— Я признаю, что таково нежелательное последствие слишком тесного совмещения двух разумов.

— То есть я прав! Вся эта чёртова хронотрансференция совершенно бесполезна.

— О, вовсе нет, господин министр. Вообще-то я думаю, что нашёл ей отличное применение.

Тираннозавр шагал дальше. Хотя поначалу внимание Коэна было поглощено зрением животного, мало-помалу до него начали доходить и другие его чувства. Он слышал звуки его шагов, треск ломающихся веток, пение птиц или птерозавров и, позади всех этих звуков, неумолчное жужжание насекомых. Однако все звуки были низкими и какими-то приглушёнными; примитивные уши рекса были неспособны воспринимать высокие частоты, а те, что воспринимали, регистрировали без особых деталей. Коэн знал, что поздний меловой период должен быть настоящей симфонией разнообразных звуков, но слышал он её словно сквозь беруши.