Бредли Сноу - Оборотень

Бредли Сноу

Оборотень

Пролог

Пощечина заставила его опрокинуться на спину. Угол кофейного столика больно врезался в спину, чуть не сломав ему хребет. Мальчик лежал на белом ковре, скорчившись и держась рукой за горящую щеку. Боль в спине почувствовалась позже, когда след на щеке поостыл.

— Поднимайся, парень! — прогремел хриплый голос его матери.

Мальчик посмотрел наверх влажными глазами. Острый блестящий носок черной материнской туфли больно ткнулся в его тело.

— Да, ма…

— Заткнись, — ее голос хлестнул как плетью.

Мальчик содрогнулся в ожидании нового удара.

— Встань, замолчи и слушай, что я тебе скажу. Ясно?

— Да.

Мальчик поднялся на ноги и стоял, глядя в пол.

— Что «да»?

— Да, ма-ам, — пробубнил он. Его веки устало опустились, когда рука матери еще раз хлестко ударила его по щеке. Он собрал все силы, чтобы устоять и снова не рухнуть на пол, зная, что это лишь приведет к новым мучениям.

Где же Энди? Почему он не придет помочь мне?

— Оторви глаза от пола и посмотри на меня, когда я с тобой разговариваю!

Он взглянул в налитые кровью глаза матери и увидел в них собственное отражение.

— Что сказал бы твой отец, увидев тебя сейчас? — Голос матери смягчился, но мальчик по-прежнему молчал. Он успел привыкнуть к постоянным переменам в ее настроении с тех пор, как его отец утонул. Это случилось более года назад.

Отца он толком не знал. Тот месяцами не бывал дома, занимаясь рыбной ловлей, а возвратившись, он всякий раз пил то поганое пойло, которое делало его ненормальным. То самое пойло, которое начала пить его мать после смерти отца. Она всегда ругала отца за это. Они могли поднять весь дом среди ночи своими криками, когда папаша напивался. Мать всегда говорила сыну, что это плохо, и чтобы он никогда не пил, даже когда вырастет.

Но теперь она спивалась сама и говорила, что после смерти его отца у нее не осталось друзей, кроме ее самой и ее расшатанных нервов. А у него был Энди. Но где же он сейчас, когда он так нужен?

Ему было противно смотреть в лицо своей матери, он ненавидел ее.

— Ты не должен так больше делать, — спокойно сказала мать. Она нежно поправила волосы у него за ушами. — Ты должен быть мужчиной в доме.

— Да, мама, — покорно проговорил мальчик, опустив глаза. Он почувствовал ее руку, коснувшуюся подбородка, и поднял голову. Она поцеловала его горящую щеку.

— Теперь лучше?

— Да, мам… — Он вздрогнул, почувствовав ее поцелуй на щеке. Он ненавидел, когда она прикасалась к нему. Больше всего в эту минуту он хотел убежать, исчезнуть куда-нибудь, чтобы не видеть ее больше. Никогда!

— Теперь, если ты захочешь поговорить с кем-то, ты сначала поговоришь со мной и не будешь выдумывать глупости про своего дружка, которого нет и не может быть.

— Но он не выдуманный, он настоящий. — Неожиданно мальчик заплакал.

— Послушай, сынок, — начала мать поучительным тоном, — ты придумал его только для того, чтобы заменить отца. Вначале это было хорошо, но теперь, когда ты уже большой, ты не должен больше придумывать друзей.

— Но, мама, он настоящий, — закричал мальчик сквозь слезы. — Ты никуда не пускаешь меня, только к старому Ваткинсу за яйцами и овощами, я не могу играть с другими детьми, а Энди приходит в мою комнату, разговаривает и играет со мной.

— Если он настоящий, — сурово сказала мать, — то почему я никогда не видела и не слышала его?

— Он не хочет видеть тебя, — ответил мальчик уверенно.

— Что?! — закричала мать и толкнула его в грудь.

— Он сказал, что ты ему не нравишься, — мальчик опять заплакал. Рука рассекла воздух и шлепнула его по все еще красной щеке.

— Что ты сказал?! — закричала мать.

— Он сказал, что ты не нравишься ему, — с вызовом крикнул в ответ мальчик.

Он никогда до этого не кричал на мать. Сейчас он почувствовал себя другим, непомерно сильным. Он давно хотел противостоять матери, но всегда слишком боялся. Да и сейчас он был все еще напуган, но какое-то другое чувство примешивалось к страху и подавляло его.

— Он сказал, что терпеть тебя не может! — закричал мальчик, и лицо его перекосила жуткая гримаса.

— В комнату, живо! — рявкнула мать, показывая на дверь его спальни. Дверь была слегка приоткрыта, и из щели выбивался тонкий луч света. — Иди в свою комнату и жди там.

Мальчик вызывающе смотрел в глаза матери. Ему казалось, что он видит там огоньки. Сначала небольшие, с игольное ушко, но стремительно растущие, превращающиеся в сверкающие молнии, вспыхивающие в глазах. Он чувствовал, как они пронзают его голову, проникая в мозг.

То новое, странное чувство быстро рассеялось, и он начал дрожать от страха.

— Иди к себе! — закричала мать. — Ты не умеешь вести себя, как подобает, но я заставлю тебя слушаться, даже если мне придется выбить из тебя мозги.

Почему мои ноги застыли? Энди! Это ты заставляешь меня стоять?

Мать занесла руку над головой, словно судья, готовящийся ударить своим молотком. Мальчик плотно сжал веки, маленькие капельки влаги появились на уголках глаз, готовясь излиться водопадами слез.

Почему ты так поступаешь со мной, Энди? Почему ты не даешь пошевелиться моим ногам? А я всегда считал тебя своим другом.

Удар обрушился на мальчика словно ведро ледяной воды на солнцепеке.

ЭНДИ…

— Шевелись, или я с тебя шкуру спущу.

Он открыл глаза и увидел руку, вновь ударившую его. Ноги освободились, и он стрелой помчался в спальню. На уголочке его кровати сидел Энди.

— Почему ты не давал мне идти, Энди? — спросил мальчик, ощущая странную тяжесть в груди. Он никогда такого не испытывал, но в душе понимал, что это было. Это было чувство боли и обиды, причиненное теми, кому ты доверял. Это была не телесная боль, причиненная ему матерью, это была невидимая душевная рана. Он помнил, что такую же боль причинял матери отец, когда напивался.

«Ты причиняешь мне такую боль, Джо», — слышался откуда-то из прошлого голос матери. Матери, которую он любил, не той, которая была у него теперь. Казалось, она была той же самой, но это были два разных человека. Та, из прошлого, любила его, и он отвечал ей тем же. Теперь она только говорит, что любит его, но он не верит ей и не любит ее. «Ты так глубоко ранишь меня», — говорила она, кладя руку на грудь. Энди обидел его, причинил ему боль, как отец его матери.

— Я не пускал тебя, Джемми, чтобы ты мог сам убедиться, во что превратилась твоя мать. — Энди положил ногу на ногу и обхватил руками колено.