Гомункул - Блэйлок Джеймс

Всем им казалось, что прибытие Бердлипа неким образом послужит естественной кульминацией того клубка интриг, в который они оказались впутаны, и что появление дирижабля — темной крапинки далеко в небесах — поставит жирную точку в этой истории, ознаменует собою конец их беспорядочных, равно как и бесплодных, попыток расправиться с целым полчищем разномастных драконов.

Минули долгие часы после рассвета, и улицы давно пробудились, когда в дверь громко и весьма настойчиво постучали, встряхнув Сент-Ива, который мирно дремал в своем мягком кресле. Его соратники между тем бодрствовали, предлагая и отвергая всё новые планы действий. Хасбро распахнул дверь — на пороге лавки стояла Уинифред Кибл, осунувшаяся и взъерошенная.

— Джек очнулся! — объявила она, развернулась и поспешила назад, через улицу. Члены клуба «Трисмегист», почти в полном составе, похватали свои плащи и кинулись следом.

XVI

ВОЗВРАЩЕНИЕ БИЛЛА КРАКЕНА

Уиллис Пьюл вынырнул из беспамятства единым рывком; где-то неподалеку капала вода, и все существо алхимика сковывал промозглый, одуряющий холод. Кажется, он лежал, вытянувшись во весь рост, на какой-то каменной плите или на тротуаре, и долгое пребывание в этой позе, похоже, заставило его мышцы одеревенеть. Когда Пьюл рискнул шевельнуться, его тело целиком взвыло от острой боли.

Пьюл приоткрыл глаза: высоко над ним раскинулся сводчатый, как в соборе, потолок серого камня. Тихо шипели газовые лампы — каждая в желтоватом ореоле тусклого света, — но вся нижняя часть помещения тонула в сумраке. Поначалу зал выглядел огромным — гигантский каменный чертог, высеченный, похоже, прямо в скале. Морщась от пульсирующей головной боли, Пьюл выгнул шею: нет, комната не столь уж велика и сложена из обычного тесаного камня. Вдоль одной стены протянулся рядок больших фарфоровых моек, а дальше стояли застекленные деревянные шкафы, за открытыми дверцами которых виднелись футляры с разнообразными хирургическими инструментами: скальпелями, костными пилами и зажимами. «Я попал в больницу, — апатично подумал Пьюл. — Только что это за больница такая, где пациентов замораживают, да еще и требуют, чтобы те спали на гранитных матрасах?»

Другая стена представляла собой секции выдвижных ящиков, установленные друг на друга, вроде огромных каталожных шкафов. Один из таких ящиков был немного выдвинут, и с него свешивалась голая нога с желтым ярлычком, подвязанным бечевкой к большому пальцу. «Это вовсе не больница, — с внезапной ясностью осознал Пьюл. — Я в морге». Выходит, он умер. Но этого просто не может быть, так? Верно, тело у него холодное, точно лодка сборщика устриц, у мертвых так принято, но мертвецы-то этого осознавать не должны! Объятый ужасом, Пьюл решил, что действительно умер, а доктор Нарбондо воскресил его ради некоей недостойной цели.

Он еще помнил, как схлестнулся с престарелым проповедником: выстрел, рукопашную на площадке, толчок и падение с лестницы. Только полет, не более, приземление в памяти не удержалось. Но Пьюл точно приземлился, да еще как: прямо на прозекторский стол, посреди целой армии мертвых тел, большинство которых были выложены в длинный ряд на полу.

Оставалось неясным, насколько безнадежно его теперешнее положение. Пьюл рылся в памяти, пытаясь сообразить, найдутся ли у полиции основания для ареста. Таковых не обнаруживалось. Правда, он пнул в живот хозяина своей гостиницы, разбил окно в номере. Но при нем нет бумаг, подтверждающих личность, — значит, и в этом обвинить его не смогут. Пьюл жив и свободен — это, по крайней мере, сомнений не вызывало. Но как, во имя всех святых, он угодил в морг и какая катастрофа могла погубить столько людей? И почему, о Господи, почему его руки выкрашены зеленым?

Голова мертвеца на ближайшем к Пьюлу столе была повернута в его сторону: рот приоткрыт, застывшие глаза обличающе распахнуты. Пьюл уставился в ответ; ему начало казаться, что они были знакомы с этим типом, где-то он уже видел его лицо, и выглядело оно точно так же. Ну, еще бы! Не более двух недель тому, на Вестминстерском кладбище. Пьюл уселся, чуть не лишился чувств и вновь прилег, тяжело дыша и отирая ладонью ледяной лоб. Вторая попытка оказалась успешнее: он перебросил ноги через край плиты и посидел немного, уткнув голову в колени, — свист в горле и громыхание в ушах унялись довольно быстро.

Подняв голову, Пьюл сощурился на ряд мертвецов, словно дожидавшихся очереди на повторное погребение. Каждый из них, до последнего, попал сюда из хранилища Нарбондо. Вот женщина, выловленная из Темзы; вот ребенок, сбитый на улице фургоном; вот недавно повешенный фальшивомонетчик со сломанной, вывернутой шеей — этого выкрал с плахи тот самый землекоп, что бросил Пьюла в памятную ночь похода за останками Джоанны Сауткотт. Как они здесь оказались? Неужели кто-то обнаружил тайный проход за стенами? Это значит, Нарбондо скоро лишится свободы — да и самой жизни, если только его схватят. И что тогда станется с ним, с Уиллисом Пьюлом? Стоит Нарбондо оказаться за решеткой, и Пьюл моментально последует за ним.

Во всем морге никого. Пьюл соскользнул со стола и встал во весь рост, покачиваясь, едва не теряя сознание. Согнулся, опустил лоб на холодный камень столешницы и, немного постояв, повернулся и заковылял прочь. М-да, если за Пьюлом погонятся, далеко ему не убежать. По пути к дверям ассистенту доктора Нарбондо пришлось миновать вереницу глазевших на него покойников — половина лишилась сомнительного удовольствия обратиться в веру церкви Нового Мессии, а второй половине уже не оказаться в фабричной кабале под началом у Келсо Дрейка. Да, лучше, пожалуй, быть преданными земле: в загробном мире как-то поспокойнее.

Пьюл постоял перед выходом, вглядываясь через порог в тускло освещенную приемную, где, спиною к нему, что-то писал за столом одинокий служитель. Попятившись назад, Пьюл вернулся к шкафам и тихонько порылся в медицинском хламе, пытаясь нащупать хоть какое-то оружие. Ладно, сойдет и костная пила. Мгновением позже Пьюл оказался у двери, толкнул ее и под протяжный скрип выскользнул наружу.

Вдали обнаружился стол, и человек, сидевший за ним, лениво повернул голову на звук — видно, ожидал увидеть вернувшегося с ужина напарника или что угодно еще, но явно не ходячего мертвеца с жуткой гримасой на зеленом лице, который шатко приближался, размахивая пилой для ампутаций. К тому же мертвец явился прямиком из морга, куда угодил с лондонских улиц, полнящихся зловещими слухами о живых трупах.

Мужчина приподнялся со стынущим на губах криком, и Пьюл, бросившись к нему, наотмашь полоснул пилой, чье полотно почти сразу лопнуло от удара о спинку стула. Пьюл отшвырнул сломанный инструмент в сторону, подхватил с толстой стопки бумаг хрустальное пресс-папье и метнулся вслед за окровавленным служителем морга, успевшим открыть вторую дверь и вопившим что-то нечленораздельное в темноту вестибюля. Пьюл вслепую обрушил ему на голову тяжелое пресс-папье; служитель покачнулся и упал. Тогда Пьюл и увидел, что в руках у него осталась лишь половина орудия: проломив служителю череп, кусок хрусталя и сам раскололся надвое.

Пьюл выронил обломок на пол, перешагнул через убитого и вскоре уже брел сквозь лондонскую ночь, направляясь на Уордор-стрит, где развлекавшийся в борделе Игнасио Нарбондо даже не догадывался о нависшей опасности. Горбун посулил ему Дороти Кибл в качестве награды, если вылазка в Харрогейт окажется успешной. Ничего, успех — вещь относительная. У Пьюла обманом отняли изумруд, отняли его мечты, но еще до конца дня он вернет все то, что по праву принадлежит ему.

Уильям Кибл сидел в углу комнаты: на столе нетронутый бокал бренди, голова опущена на руки. «Да он просто раздавлен», — подумал Сент-Ив, проклиная себя за то, что прохлаждался в Харрогейте, пока в Лондоне похищали Дороти Кибл. Поднявшееся уже довольно высоко солнце роняло в полутемную комнату полоски лучей. Кибл поднялся, намереваясь запахнуть шторы плотнее, вернув любезный ему сумрак, но оказавшаяся более проворной Уинифред раздернула их до конца, впустив в гостиную сияние весны.