Гонщик 2 (СИ) - Матвеев Дмитрий Николаевич
Так и случилось. Двое татей, услыхав, под какую статью подпадают, принялись кричать, что, мол, ни сном, ни духом, и в мыслях не держали. И что даже предположить не могли, что такое высокое лицо соизволит прокатиться на таком нищенском аппарате. В общем, выразили полнейшее желание сотрудничать со следствием. И в самом деле: получить несколько лет каторги за двух мещан или повешение за великого князя — две большие разницы.
Перед Александром пришлось извиниться: мол, неизвестно, что натворили с мобилем нехорошие дяди, надо бы всё проверить. Клейст взялся закончить проверку к концу бала и обеспечить безопасный тест-драйв, но настроение покататься уже ушло, и хозяин бала заявил: мол, он прокатится на новой «Молнии» после окончания гонок.
После этого великий князь удалился вместе со свитой, Клейст остался возле мобиля искать возможные повреждения, а я вернулся в бальную залу. Тут уже вовсю начали танцевать, и Аннушка Лебедева вовсю крутила головой, выискивая меня взглядом.
Я тут же обнаружился, пригласил девочку, и едва мы закружились в вальсе, как мне тут же попеняли:
— Владимир Антонович, как вы могли так поступить! Ведь вы едва не пропустили танец!
— Прошу прощения, Анна Николаевна, но меня задержал его высочество Александр Михайлович, — сказал я чистую правду.
— Ах, — на лице барышни тут же отобразилось неподдельное восхищение. — Вы беседовали с самим великим князем! В таком случае, я охотно извиняю вас, это и впрямь уважительный повод.
Взгляд девицы Лебедевой, и без того весьма благосклонный, стал и вовсе восторженным. Было ясно, что эта особа, вкупе с её мамашей, явно нацелилась меня заарканить и окольцевать. Я же не без оснований опасался столь предприимчивых и деятельных женщин, и потому, едва закончилась музыка, сопроводил Аннушку к её матери и тут же улизнул, прикрывшись обязательствами перед другими барышнями.
Кружась то с одной, то с другой девицей, я поражался, насколько типовыми, однообразными были все разговоры во время танца. Словно бы имелся список тем, которые прилично поддерживать. И ни шагу в сторону! А ведь эти танцы изначально служили именно этому: в приватной беседе поближе познакомиться, задать интересующие вопросы и получить на них ответы. А не это вот всё: «Ах, в Петербурге сегодня пасмурно», «Ах, левретка государыни захворала» и прочее подобное. На фоне этого даже Аннушка Лебедева выглядела образцом красноречия, а Елизавета Огинская и вовсе оказывалась на недосягаемой высоте. Исполнив обязательную программу, я подошел к Карамышевым. Мне хотелось поговорить с Елизаветой. А пуще того, напроситься на визит: пусть и под бдительным присмотром, но пообщаться с интересной девушкой.
Желания мои имели вполне практическую основу. Я никак не мог представить, что у меня в доме поселится женщина, которая иначе, как о погоде и левретке говорить не может, и не интересуется ничем кроме трех немецких «К[1]». Ах да, ещё в круг её интересов попадают разорительные наряды и балы. И чем такое существо отличается от той же левретки, только говорящей? А Елизавета Петровна имела — это было видно — достаточно ума, чтобы увлекаться чем-то еще, и при этом сохранять здоровый практицизм. Возможно, с ней будет сложнее, но зато не будет скучно.
В ожидании закрытия бала я перебрасывался нейтральными фразами с тётушкой, с её дочерьми, с Елизаветой. Наконец, появился Александр Михайлович с супругой. Занял полагающееся ему место и провозгласил:
— Согласно последней австрийской моде, объявляю последний на сегодня тур вальса. Белый танец, дамы приглашают кавалеров.
Я почти с испугом увидел, как целеустремленно двинулась в мою сторону Аннушка Лебедева. Переглянулся с Огинской, чуть прикрыл на секунду глаза, показывая, что не против, и прежде, чем прочие среагировали, мы с Елизаветой Петровной уже встали в пару и, едва оркестр проиграл вступление, начали танец.
Я, довольный, поглядел, как барышня Лебедева, закусив губу и с трудом сдерживая гнев и обиду, возвращается на своё место. Елизавета тоже обратила на это внимание. Мы посмотрели друг на друга и рассмеялись. И мне внезапно стало очень легко. Я поймал кураж и закружил свою партнершу, более не сдерживая эмоций. Она танцевала превосходно, и вскоре мы с ней заняли центр зала, так что все прочие пары танцевали вокруг нас. Я почувствовал нечто схожее с тем чувством, что испытал на балу у Сердобиной. Судя по удивленному и вместе с тем радостному взгляду Огинской, она тоже поймала подобное ощущение. Откинув голову и счастливо улыбаясь, она кружилась в вальсе, послушная моим рукам, и мне хотелось, чтобы этот миг длился вечно.
Прозвучали финальные аккорды, затих оркестр. Аплодисментов не случилось: еще бы, я нынче танцевал вовсе не с хозяйкой бала. Но когда я вел Елизавету к её тётушке, толпа перед нами почтительно расступалась.
Огинская сияла. Пусть и в не совсем подходящем платье, пусть почти без украшений, она, тем не менее, в один миг стала звездой бала.
В трех шагах от тетушки я остановился, развернул девушку к себе.
— Вы выйдете за меня?
Она не ответила, лишь шевельнулись её губы:
— Да.
Немного полюбезничав с Карамышевой, я добился разрешения заходить и простился со всей четверкой. С Елизаветой Петровной прощался особенно осторожно. Выдавать намерения, хоть словом, хоть жестом, я не собирался. Да и сама девушка, немного придя в себя, принялась действовать вполне рационально.
Гости принялись разъезжаться. Я, взяв шляпу и плащ, пошел проведать Клейста. Тот, перемазанный маслом, как раз закрывал капоты.
— Ну что, Николай Генрихович? Как «Молния»?
— Всё в порядке, Владимир Антонович. Бомбу эти олухи установить не успели, испортить тоже ничего не смогли, хотя пытались.
— Тогда берите свой плащ и едем.
Вечером, лёжа в кровати, я долго не мог уснуть, и всё размышлял: в чём причина столь неожиданного интереса Лебедевых к моей скромной персоне? Могли ли они, к примеру, получить сведения о состоянии прошения прадеда? Вдруг каким-то чудом пронюхали о том, что я вот-вот могу стать князем? Тогда, конечно, возникает шанс опередить прочих, кто ещё не в курсе, и заарканить титулованного муженька. Сперва помолвка, то да сё, а когда император бумагу подпишет, тогда и свадьба. Выйти замуж за князя не каждой дворянке удается. Ну а коли откажет император в прошении, то помолвку и разорвать можно. Аннушка эта слёз лить не будет, она на результат нацелена.
Хорошо: допустим, в канцелярии течёт, и Лебедева прознала о моём неумолимо надвигающемся титуле. Что это означает? Только то, что если узнал один — ну, то есть, одна, может ведь узнать и еще кто-то. С чего вдруг собрались мне в мобиль бомбу подкладывать? Вряд ли нашелся кто-то настолько прозорливый, что предвидел желание великого князя прокатиться. Но кто? И тот господин с ненавидящим взглядом… Кто может желать мне смерти? На ум приходит только местный питерский Тенишев, алчущий после смерти прадеда наследство загрести. Ну, или половину — там еще казанские Тенишевы наверняка подсуетятся. Думается, если узнать, кто тот орденоносец, сразу и ответ получить можно. Но как это сделать, мне в голову не пришло, и, поворочавшись еще немного, я, наконец погрузился в объятия Морфея.
Старт гонки был назначен на полдень, чтобы все успели после вчерашнего загула выспаться и приготовиться. Старт был сделан почему-то массовый. То есть, выстраиваются все несколько десятков мобилей и по отмашке стартера трогаются с места. Хорошо ещё, поделили всю толпу соревнующихся на классы. Отдельно полноценные мобили, отдельно грузовики, и в самом конце маломощные вуаретки. Вот только в нашем классе участников было почти полторы сотни. Это стадо выстроилось в шеренги по пять аппаратов в каждой согласно полученного номера.
Нам по жеребьевке достался восемнадцатый номер. Четвертый ряд — это уже хорошо. Не из последних рядов выцарапываться, пробиваясь через тормозных конкурентов. Но — самый центр. Это плохо, поскольку нельзя будет рвануть вперед, обгоняя едущих впереди тормозов. Что ж, придется плестись следом за всеми, пока не выедем на дорогу, ведущую в Москву.
