Серая сталь (СИ) - Земляной Андрей Борисович
– Какая нелепая смерть. – Прокомментировал он, глядя вниз на образовавшуюся кучу трупов. – Мужики, а чего это они не поделили-то? Сцепились ну прям насмерть.
– А кто его знает вашбродь. – Донеслось откуда-то слева. – Нама их дела неведомы, но людишки были поганые, так что перед Господом нашим, чисты вы.
Через час, когда Николай уже устал ждать, двери камеры широко распахнулись, и на пороге возник усатый надзиратель.
– Белоусов. На выход.
– Давно пора. – Проворчал Николай, и шагнул из камеры.
Проводили его в совсем другой кабинет, и встретивший у порога офицер полиции, был подтянут, аккуратен в движениях, и разговаривал строго официально, словно рядом сидел прокурор.
– Данилов Виктор Игоревич. Коллежский секретарь четвёртого управления Коллегии Внутренних дел. Соблаговолите присесть.
Быстро опросив Николая относительно мест пребывания вечером и ночью прошедшего дня, подписал пропуск на выход, и уже отдавал синий прямоугольник Белоусову, как в кабинет ворвался полицейский старшина.
– Ваш благородь.
– Что такое?
Старшина, склонившись над следователем, что-то долго шептал, услышал такой же тихий ответ, и вышел громко бухая сапогами.
– Хмм. – Господин Белоусов. – Коллежский секретарь повертел пропуск в руках и отложил в сторону. – А вы не хотите мне ничего сказать?
– ? – Николай сделал удивлённое лицо. – Насчёт чего?
– Ну, может у вас в камере были какие-то конфликты?
– У меня? – Николай изумлённо посмотрел на полицейского, и улыбнулся. – Ну какие могут быть конфликты в таком изысканном обществе? Хотя, подождите. – Он задумался. – Они и вправду там что-то не поделили, и между небольшой группой произошла очень содержательная беседа.
– Четыре трупа, для вас это просто беседа? – Данилов криво ухмыльнулся.
– Ну, господин следователь. Я там гость, и не мне определять правила поведения. Может быть такое там в порядке вещей? Мне-то откуда знать?
– Да… – Следователь покачал головой. – Занятный вы юноша, господин Белоусов. – Что-ж. – он протянул пропуск. – Не смею задерживать, но рекомендую, не выезжать из столицы. Возможно вы нам ещё понадобитесь.
А московское общество тем временем просыпалось, и получив утреннюю газету, с прискорбным известием, мчалось на всех парах обсудить неслыханное дело. Убийство приближенной к трону княжны Голицыной в девичестве Долгорукой, только-только начавшей выходить в свет, после долгого траура по мужу, почившему от ран.
Были отменены все светские мероприятия кроме поминальных обедов, и тихих музыкальных вечеров, и буквально все слали соболезнования князю Ефиму Петровичу Голицыну – главе немногочисленного, но очень влиятельного рода. Кроме несомненной близости к Государю, Ефим Петрович владел десятками крупных предприятий по всей России, и за её пределами, так что к влиянию политическому прибавлял очень серьёзный довесок в виде влияния экономического.
Но Николаю было не до светских приёмов. Из Управы на Никольской, он сразу поехал в банк, чтобы перевести Ульянову деньги и снять себе на текущие расходы, а после поехал в особняк княжны.
Встретил его старый мажордом Веры Григорий Степанович Вольский, буквально за одну ночь усохший и постаревший на десять лет.
Не задавая лишних вопросов, он проводил Бельского в спальню, где лишь успели убрать тело, не трогая ни единого предмета обстановки.
Глядя выцветшими глазами на то, как ползал по ковру Николай, разыскивая мельчайшие улики, он чуть кашлянул, привлекая внимание боярина.
– Николенька, ты ведь найдёшь его?
– Найду. – Николай встал, мягко словно кошка подошёл к старику и положил руку на плечо. – Найду и смерть его не будет лёгкой.
– Благослови тебя господь, на дело правое. – Он мелко перекрестил юношу, и тяжело шаркая ногами ушёл.
Преступник или преступники попали в спальню княжны через окно, благо что находилось оно на втором этаже, а на стенах особняка было полно завитушек, по которым можно было влезть даже на крышу.
Но кто-то должен был открыть окно изнутри. Засовы на окнах были крепкими и выломать их бесшумно не представлялось возможным. Тем более, что при ремонте краска затекла в щели шпингалетов, и двигались они с трудом. Но разглядывая оконную раму, Николай обратил внимание на несколько ниточек, оторванных от ткани выступавшей головкой гвоздя, и распахнув окно, осторожно снял нити, и сложив из бумажки маленький конверт, уложил нитки туда. Затем высунулся из окна, и осмотрел стену дома, вполне закономерно обнаружив на белой штукатурке следы ног.
Пройдясь ещё раз по спальне, коснулся кончиками пальцев кровати, и вздохнув, спустился к мажордому.
– Григорий Степанович. А все слуги на месте, никто не уезжал?
– Так о том пристав особо предупредил. Мол, быть всем неотлучно. Даже на рынок посылали кухарку из соседнего дома.
– А собери-ка ты их всех. Хочу задать пару вопросов.
– Неужто кто из наших?
– Убивал – нет, но помог. – Николай кивнул.
Три горничных – хорошенькие девицы лет двадцати, кухарка – пожилая статная женщина, с парой помощниц – совсем юных девчонок. Дворник лет сорока и два мужика лет тридцати, вот и все люди что работали в доме княгини. Оглядев собравшихся, Николай вздохнул, настраиваясь на разговор.
– Вчера вечером, или ночью, кто-то из вас пробрался в спальню княгини, и открыл окно. Подняв щеколду, повернул её в верхнее положение, и вновь прикрыл окно, задёрнув шторы, чтобы не было заметно. Как зовут? – Он посмотрел на первую из девушек.
– Глаша.
– Заходила ли в спальню к хозяйке?
– Нет, барин. – Та истово замотала головой. – С Марьей весь дён и вечор разбирали кладовку старую во флигиле. Даже не заходили в хозяйскую половину.
– Ты?
– Лиза, ваше благородие. – Девушка присела в книксене и уверенно посмотрела на боярича. – Я помогала хозяйке раздеться, и после, выносила воду, а днём поливала цветы. Но окно тогда было закрыто. Я пробовала его открыть, но у меня не вышло.
– Остались вы двое, голубчики. – Вольский посмотрел на работников. Сторож у себя в каморке, весь день и всю ночь, и выходит только на обед да ужин, а кухарка, ну, той просто некогда, а её помощницам щеколду не поднять.
– Не было меня там, барин. – Высокий костистый мужик с небольшой аккуратной бородкой, качнул головой. – Чего мне там летом-то делать? Истопник я.
– Врёшь, Гаврила. – Тихо произнёс второй. – Видел я тебя на втором этаже, как по людской лестнице спускалси.
– Так эта… смотрел дымоходы…
– А почему сразу соврал? – Николай буквально впился взглядом в лицо истопника, ловя малейшие проявления эмоций.
– Так это… ну значит всех собак на меня чичас спустите, а я не виноватый. – Глаза его словно нашкодившие котята метнулись из стороны в сторону.
– А чего это ты полез за дымом-то? – Спросил Григорий Стапанович. – Кто приказал-то?
– Так это… сам вот я…
– Да ты сам даже лицо не помоешь, пока не прикажешь. – Негромко произнёс мажордом, и неожиданно для всех, схватил Гаврилу крепкой рукой за ворот рубахи. – И чего это у тебя рубаха-то чистая? А? Рассказывай, как на духу, пёсий смерд!
Тот было дёрнулся, но Николай тут же пробил кулаком в печень, и истопник согнулся в болевом спазме.
– Я же за тебя поручился перед Верой свет Всеславной. – Носок лакированного ботинка точно пришёлся в голень мужика, заставив того согнуться ещё больше. – Я же тебя на руках держал, когда Светка тебя в подоле принесла. – Удар за ударом обрушивался на Гаврилу, так что тот лишь скулил от боли.
– Кто к тебе приходил? С кем договаривался? – Николай ухватил работника за бороду и вздел голову вверх, чтобы видеть его глаза.
– Нерусь он, едва по-нашему баял. – Быстро начал говорить истопник. Обещался десять целковых дать…
– Как выглядел, ну! Говори скот! – Лицо толстое, худое? Сам высокий, низкий?
– Росту высокого, лицо вот чисто лошадиное, да волос светлый.
– Где встретится уговорились?
Сбор материалов по делу не занял у следователя много времени. Нашлись и свидетели, точно указавшие время ухода Белоусова из библиотеки, и извозчик доставивший его до дома, и прочие, что безусловно снимало вину с молодого дворянина, так как время смерти было установлено довольно точно судебными медиками и внесено в протокол.
