Нет звёзд за терниями (СИ) - Бонс Олли
— Так чего ж ты сидишь, точно окаменела, и не дышишь почти? Если больно, честно скажи, чтобы я тебе хуже не сделал.
— Нет, я... мне...
Но затем она всё же решилась пояснить.
— Думаешь, раньше ко мне много кто относился по-доброму? Тебе правда не гадко на это всё смотреть?
— А, вот ты чего боишься, — усмехнулся Гундольф. — Рука как рука, подумаешь, было бы отчего переживать! И ничего не гадко, ну, может, любопытно немного. Погляди сама, какой сложный механизм, как ладно всё устроено. Ведь ты каждым пальцем двигать можешь, как живым. И цвет приятный, на бронзу похоже. Вот тут темнее, тут светлее, тут пружинка видна. Я, знаешь, не очень разбираюсь, но есть у меня друг, он мастер, научил немного понимать красоту механизмов. Да, делалось явно не для того, чтобы под глухой перчаткой такое прятать. И компас тут, и ещё что-то...
— Хватит! — прервала его Кори, отнимая руку. — Гундольф, неужели правда, что в вашем мире на таких, как я, глядят без омерзения?
— Да я бы даже сказал, — ответил он, — что ты могла бы эту руку обернуть себе на пользу. Шила бы платья с коротким рукавом. Все бы шеи сворачивали.
Он помолчал и прибавил:
— У нас в столице, где я живу, есть дама без пальца. Несчастный случай с кольцом. Так она носит, знаешь, искусственный с механизмом, щёлкнет — на кончике огонь. Мужчины в очередь выстраиваются, чтобы она им папиросу разожгла, да она и сама курит. У нас, правда, не умеют так металл и кожу сращивать, так что у неё палец на ремешках крепится. Вот так расходятся два по ладони, два с тыльной стороны и идут к браслету на запястье. Серебра да камней там столько, сколько смогло поместиться, и камни она под цвет костюма меняет. Да, эффектная дама.
— Что такое папиросы, я не знаю, — сказала Кори, — а почувствовать себя не изгоем хотелось бы. Хотя бы раз, ненадолго. Скажи, а я никак не смогу попасть в твой мир, если однажды решусь? Врата, наверное, устроены так, что чужим их не найти?
— Да отчего ж не найти? Они в часе пути отсюда, на Вершине Трёх Миров. Уж не знаю, как вы её в Раздолье зовёте, а эти поселенцы называют просто горищей. И вот там две арки из серебристого дерева, живого. Это и есть врата. Не в том сложность, чтобы найти, а в том, чтобы открыть: это только одна девочка в нашем мире и может. Она, конечно, не дежурит там целыми днями в ожидании гостей, так что в другой раз и не попадёшь, пожалуй. А хочешь, отправляйся сразу с нами?
О, Кори очень хотелось согласиться. Если бы всё сложилось иначе...
— Я бы с радостью, — ответила она, — но всё-таки сейчас не могу. Нужно вернуться в город и кое с чем разобраться. Но ведь ваши ещё придут, правда? У меня ещё будет возможность.
— Конечно, — согласился Гундольф.
Перед тем, как лечь, он достал из кармашка сумки небольшую книжечку с чистыми листами и что-то нацарапал там карандашом.
— Что делаешь? — поинтересовалась Кори.
— Отмечаю дни, чтобы со счёта не сбиться. Ещё четыре осталось. А то глупо выйдет, если приду к Вершине не в то время, да ещё и народ за собой поведу. Ты, кстати, читать и писать умеешь, или у вас это в диковинку?
— В Раздолье кое-кто умеет. Те, что учёт ведут, к примеру, или знания записывают, чтобы они хранились не только в головах. И мастерам в работе это может пригодиться, а разведчикам грамота ни к чему. Кружок на карте и без того поставить можно, да и не так часто мы дополняем карты.
— Так я бы, может, поучил вас, — сказал Гундольф. — Тебя и мальчика. Время есть, почему бы не провести его с пользой. А вам вдруг да поможет это умение в жизни.
Этой ночью Кори не спалось. Она вертелась с боку на бок, но не из-за руки, рука совсем не болела.
Всё из-за этого человека. И надо же, чтобы он оказался именно таким! Слишком добрым. Слишком хорошим.
Любые обстоятельства до сих пор удавалось обратить себе на пользу. Имелась цель, и для её достижения делалось всё. Кори самонадеянно привыкла считать себя хладнокровной и рассудительной, но лишь сейчас поняла, что ошибалась. Просто до сих пор в её решения не вмешивалось сердце.
Глава 10. Гундольф. Ошибки и последствия
Он совершил страшную глупость.
Начать с того, что даже не задумался, может ли приглянуться девчонке. Очевидно же было, что нет: она молода совсем, и он должен казаться ей стариком. Да и она у него чувств не вызывала, ну, может, кроме жалости. Она ж и на женщину-то похожа не была! Проявил доброту — и получил проблемы.
Что дело неладно, стоило понять ещё тогда, когда Кори что-то сотворила со своим вечным гнездом на голове. До того девчонку не заботило, на кого она похожа, и вдруг пропала на целый день, хотя обычно за ними с мальчишкой хвостом ходила. Гундольф видел её издалека то на берегу, то на палубе, и рядом всё время была Эмма. Видно, Кори обратилась к ней за помощью.
Он ещё, дурак, по голове её погладил и похвалил волосы. Они правда стали выглядеть прилично впервые с того времени, как девчонка появилась на этом берегу. Ведь из вежливости только и сказал, а потом удивлялся ещё, чего она весь следующий день с него глаз не сводила. Он буквы на песке писал, ей и Флоренцу показывал. Мальчик почти половину запомнил, умница такой, на лету схватывает, а Кори и не глядела на песок и отвечала невпопад.
А этой ночью он проснулся от того, что она его целовала.
Совсем неумело — это он без труда мог определить, но пылко, с таким жаром, будто это её самое большое желание на свете. Гундольф не смог остаться равнодушным, к тому же и не понял сразу, явь это или сон. Он ответил ей прежде, чем успел подумать, но в следующее мгновение опомнился и отстранился.
— Ты что ж это творишь? — спросил он.
А она так смутилась и испугалась, что ещё её же пришлось успокаивать. Гундольф сел, обнял Кори за плечи, и было ему и жалко, и неловко.
— Девочка, ну зачем тебе такой, как я? Ведь я тебе, наверное, в отцы гожусь. Лет-то тебе сколько?
— Это неважно, — тихо ответила Кори. — Какая разница?
— А такая, что ты совсем ещё юна, да и меня не знаешь толком. Ну куда торопишься?
— По-твоему, я дитя? Мне не меньше двух десятков лет!
Гундольф удивлённо поднял бровь.
— Не меньше? Ты что же, не знаешь точно?
Плечи под его рукой дрогнули, Кори будто сжалась вся. Видно, что-то задел в её душе этот вопрос.
— Там, откуда я родом, годы никто не считал, — горько прозвучал ответ. — А после я прикинул... прикинула...
— Ох, горе ты моё, — вздохнул Гундольф. — Ложись-ка спать. А об этом, считай, я уже забыл.
Но она потянулась к нему в отчаянном порыве, обняла неловко, стараясь не прикасаться правой рукой. Зашептала:
— Пожалуйста...
И вот что тут будешь делать? Какие найти слова для бедной этой девочки, чтобы не обидеть?
— Не нужно, Кори, — попытался Гундольф. — Ты пожалеешь потом.
— Нет, нет, не пожалею! Ты не понимаешь, ведь на меня никто больше не посмотрит! Никто, никогда!
— И ты от отчаяния, значит, решила, что и я тебе сгожусь? Девочка, ты молода, ещё встретишь того, кого полюбишь...
Вместо ответа она вновь неловко прижалась к нему губами. Сегодня она пахла морем и ещё немного — солнцем. И с лица её на щёки Гундольфа текли слёзы. Ну как было прогнать такую?
В прошлом у него были женщины, но ни к одной он не ощущал такой щемящей нежности, как к этой девочке, которую никто ещё не любил. И это ему совсем не нравилось.
Он предпочитал других. Невысоких, с пышными формами и плавными движениями. Светловолосых, а лучше рыжих. И обязательно из тех, что не станут настаивать на втором свидании.
Потому что ему самому повторять никогда не хотелось. Иногда уже на середине он думал с тоской, зачем это затеял, и дождаться не мог, когда уйдёт. Его друг, Отто, ворчал, что Гундольф всегда выбирает неподходящих — тех, с кем семью не построишь. Так ведь зачем ему семья?
Если в жизни что-то переменится и Грета, наконец, поглядит на него, он должен быть свободен и не связан обязательствами. И всё шло гладко, пока не появилась эта девочка.
