Нет звёзд за терниями (СИ) - Бонс Олли
— Какого доктора, о чём ты говоришь?
В голосе Кори звучало возмущение.
— Помнишь хоть, о чём толковали тебе? Калекам место на Свалке. Первый же доктор меня туда и отправит, ясно?
— Но кто-то же починил тебе руку. Значит, не все у вас такие, чтобы на Свалку вышвыривать. Тот, кто помог, что про боли эти говорил?
— Что раньше умели это делать лучше, но тех мастеров больше нет. А значит, остаётся только смириться с болью, глотать раствор по капле перед сном и судьбу благодарить, что хоть так жить могу! А флакон пустой, вот, вот, видишь?
— Ну, ну, не плачь, — сказал Гундольф. — Слушай... я однажды ранен был, тоже правая рука, восстанавливался долго. Ну, тебе наверняка доводилось видеть шрам. Бывает, что и сейчас ещё ноет. Так мне советовали плавать — тебе, пожалуй, это не подойдёт, а ещё показывали, как разминать самому, если прихватило. Уж не знаю, поможет ли тебе, но давай попробуем.
Он на что-то нажал, и стало больнее в тысячу раз. И сбежать не дал, держал крепко.
— Сейчас, погоди, — уговаривал он. — Да не дерись ты! Чудес не случается, боль сразу не отступит, но подожди немного. Если правда не полегчает, отпущу.
Хоть и сидели они довольно далеко от корабля, но крики Кори наверняка были слышны даже там.
А после вдруг пришло понимание, что боль уже не так остра. Не слепит вспышками, не отнимает рассудок, а угасает, и её уже вполне можно терпеть. Чужая ладонь бережно разминала плечо, и сейчас это было даже... приятно? Но одновременно с тем неловко.
— Всё, не нужно больше. Вправду помогло, спасибо.
— Вот видишь, — довольным тоном сказал Гундольф, не спеша убирать руки. — А что, в Раздолье ваше принимают только парней?
— Да нет, почему же? И для женщин предостаточно работы найдётся. И потом, люди семьи создают, нужно же дать им выбор, чтобы не передрались.
— Так отчего ж ты тогда рядишься? — спросил он.
В первые секунды ещё жила надежда, что это послышалось, но нет. Этого только не хватало! Сам догадался, интересно, или ему подсказала Эмма? Наверное, всё-таки второе.
— Парнем жить проще, ясно? И хватит об этом. Ты, надеюсь, о своих догадках никому не болтал?
— Зачем же мне? Это твоё дело, захочешь — расскажешь.
По счастью, больше он ни о чём не спрашивал. Сидел молча рядом, глядя в сторону моря, и в душе Кори росла признательность. И за то, что с рукой помог, и что не смотрел с отвращением, и что с вопросами не лез, хотя они у него наверняка были.
— Хорошо тут, у моря, — неожиданно сказал чужак. — Когда меня подстрелили, я потом пять месяцев провёл на побережье. Рука никак не хотела работать, как прежде. И так мне нравится, знаешь, когда волны шумят. Мирно, хорошо, на душе спокойно делается. Даже не верится сейчас, что я в другом мире. Всё в точности как дома.
— А мне раньше не приходилось бывать у моря, но тоже нравится. Даже уходить не хочется.
— Я иногда ночи проводил на берегу, — сообщил Гундольф, растягиваясь на песке. — Если день выдавался жарким, ночью у моря было хорошо. Свежо, ветер тихий, волны убаюкивают.
Кори тоже захотелось проверить, так ли удобно лежать на песке. И действительно, оказалось неплохо. Песок принимал форму тела и мог служить и матрасом, и подушкой.
Умолк светляк, шлёпнувшись на песок с негромким стуком — Гундольф завёл его не до конца, лишь бы только отыскать Кори. Сразу стало темнее, но когда глаза привыкли, они разглядели пляшущие по поверхности моря зеленоватые искорки.
«Ещё немного, и нужно возвращаться на корабль», — подумалось Кори.
Не стоило вслушиваться в коварный шёпот волн, потому что пели они самую сладкую в мире колыбельную. Глаза открылись, когда небо уже светлело.
Солнце ещё не взошло, но песок под щекой казался слишком уж тёплым. А мгновением позже обнаружилось, что Кори лежит вовсе и не на песке, а на груди Гундольфа. Видимо, это произошло бессознательно, в поисках тёплого места. А тот прижимает её к себе левой рукой, будто им так и полагается спать.
Смутившись, Кори отстранилась и лишь тут поняла, что забыла о перчатке. Та, тёмная и длинная, лежала в стороне. Как неосторожно!
Эта небрежность никуда не годилась. Могли увидеть поселенцы, если бы кто-то встал раньше, и мог увидеть Гундольф. Вчера ночью, это верно, он уже смотрел, но в темноте, при пляшущем огне светляка это совсем не то. Увидит днём, и его точно передёрнет от отвращения. А может, ему и вчера гадко было смотреть и прикасаться к руке — не скажешь точно, ведь если боль так терзает, тут уж не до наблюдений.
Стало страшно, что Гундольф проснётся, откроет глаза, и в них отразятся лишь неприязнь и сожаление.
В жизни Кори довелось побывать в разных переделках, но в таких делах не имелось опыта. И она, чувствуя страх, сделала единственное, что могла — сбежала.
Чужака удавалось избегать до самого вечера, но после ужина он заступил дорогу.
— Я тебя чем-то обидел? — прямо спросил он, не обращая даже внимания, что люди, оказавшиеся рядом, без стеснения прислушались.
Получилось улыбнуться, и ответ прозвучал, по счастью, неторопливо и спокойно, как и хотелось:
— С чего ты взял? Нашлись другие дела, не всё же мне рядом с тобой крутиться. А что, соскучился?
— Да я просто, — смутился тот, пожав плечами. Затем ушёл с дороги.
Этот человек невольно всё испортил, внёс сумятицу в душу. Кори предстояло вернуться в город в поисках ответов. Но и месть, и Немая, и загадочный поступок напарника — всё как будто подёрнулось туманной морской дымкой, отступило. И лишь он, чужак, которому не было места в планах Кори, один тревожил и занимал все мысли.
Неужели он вправду мог быть таким добрым без притворства? До этого все в жизни, кто хоть чем-то помогал, ожидали услуги взамен, причём в размере большем, чем дали. Это было в порядке вещей. Разве что Немая, верная душа, делала для Кори всё, что могла. Но с нею столько пережито вместе, и она знает, что Кори тоже ничего для неё не пожалеет.
А этот чужак, Гундольф, спас ей жизнь и не заикнулся о долге и расплате. Даже эти, на корабле, вели себя так, будто милость оказывают. Будто не силой держат, а Кори сама навязалась тут жить, есть и пить.
А ещё чужак видел её руку и не отвернулся. Ей самой мерзко было на себя глядеть, тошно понимать, какой стала. Её и держали-то на этом свете лишь Немая и не свершённая пока месть. Кори поняла бы презрение, отвращение — она заслуживала этого вполне, и такое отношение бы даже не обидело. Ведь никто не обижается на справедливость.
Но он будто и не заметил неладного, а если ему что и показалось гадким, хорошо это спрятал. И разговаривал с Кори после, как с обычным человеком. И даже подумал, что сам — сам! — мог оказаться в чём-то перед нею виноват.
Интересно, посмотрит ли на неё когда-нибудь так ещё хоть один мужчина.
Перед сном Гундольф где-то задержался. Когда вернулся в каюту, Кори пыталась неумело размять руку, действуя, как он вчера показывал. Услышав шаги и скрип двери, дёрнулась, натягивая одеяло на плечо.
— Да я это, не бойся, — сказал он, запирая дверь на задвижку. Как будто от него ей можно было ничего не скрывать!
Затем подошёл, сел рядом.
— Давай сюда руку, самой неудобно же. Ну, чего прячешься, я же вчера там видел всё.
— Просто уже не болит, — неуверенно сказала Кори, но Гундольф не поверил. И не стал ждать, потянулся к ней. Что оставалось делать? И отталкивать его, и сбегать было бы глупо.
Он сидел так близко, что дыхание временами касалось щеки Кори. Сильные пальцы мяли руку выше локтя, прогоняя боль.
От Гундольфа пахло морем, со светлых встрёпанных волос капала вода. Кори старалась смотреть куда угодно, лишь бы не на него, и думать о чём угодно, только не о нём, но получалось плохо. Больше всего хотелось убежать. Прежде она не подпускала людей так близко и не знала, до чего тяжело это терпеть.
— Не легчает? — спросил Гундольф, хмурясь.
— Почему же? Уже всё хорошо, — ответила Кори, не отводя взгляда от круглого тёмного окна, где отражался светляк. И почему так глупо звучит её голос?
