Виорэль Ломов - Мурлов, или Преодоление отсутствия
– Бабочку надо подбирать с особым тщанием, – напевал он, – все-таки женщина.
«Куда это он так?» – подумала Наталья.
Сверху Мурлов надел пиджак – и тоже с искрой. И весь стал – прямо «из искры возгорится пламя» – сверхторжественный. «Может, ему орден дали? Но рубашку мог и попроще надеть. Эту можно было бы и Димке подарить». Наталья удивилась собственным мыслям.
Ее, однако, так и подмывало сказать, чтобы он все-таки надел рубашку попроще, но Мурлов пару раз крутнувшись, совсем как она сама перед выходом на люди, стряхнул с височков невидимые пылинки-соринки и пошел, ни слова не говоря, прочь.
– Куда это ты так выпендрился? – спросила она.
– А в музей, – остановился Мурлов. – Разве я тебе не говорил?
– Чего в музей-то?
– Да к графу Горенштейну.
– Кто такой?
Мурлов пожал плечами:
– Вот визитка, – он подал ей прекрасно выполненную визитную карточку, атласная рубашка которой переливалась, как южное ночное небо (вот почему он так тщательно подбирает себе рубашку!), а на лицевой стороне изысканным шрифтом было начертано: «Граф Горенштейн. Специальный и Полномочный Представитель». Ниже шли всевозможные реквизиты, которые почему-то никак не запоминались, сколько ни смотри на них. Наталья рассеянно повертела ее в руках и сунула куда-то.
– За мной сейчас пришлют машину.
– На работу берут? В загранку! – воскликнула Наталья.
Мурлов прижал палец к губам, постучал им о тумбочку и трижды сплюнул налево.
– Подожди-ка, яичек сварю, вдруг прямо оттуда куда-нибудь надолго. Чует сердце, – спохватилась Наталья. Намазала пару бутербродов, отварила пяток яиц, в спичечный коробок насыпала соли. – Зря от курицы отказываешься.
– Что я, на Дальний Восток еду? В музей иду. Невидаль!
– Еще неизвестно. У меня лично ум за разум заходит, зачем это ты графу Горенштейну понадобился? Если время будет, позвони. Телеграмму, письмо – само собой.
– Само собой, – Мурлов недоуменно смотрел на жену. Куда это она его провожает?
Лифт, как всегда, не работал, в нем кто-то отчаянно колотился в дверь и глухо и односложно орал. Мурлов, высоко держа голову, проплыл мимо ошарашенных соседей, не поздоровавшись с ними. У двери лифта на первом этаже на опрокинутом ведре сидела прилично одетая старушка в черном платье с протянутой рукой.
Мурлов отдал ей свой пакет. Старушка перекрестила его вслед и сказала:
– Спаси тебя Христос.
Мурлов улыбнулся про себя. «Искупление грехов спасет меня. Спасет?»
У подъезда растеклась огромная лужа, через которую для удобства граждан была переброшена доска. Едва Мурлов вышел из подъезда, подкатила огромная, больше лужи, «Чайка», окатив скамейку водой. В машине, помимо шофера в фирменной кожаной фуражке с кокардой, очках-велосипедах, перчатках раструбом и кожаном фартуке, завязанном высоко под мышками, сидели три холеных породистых господина с белыми мясистыми бородатыми рожами. У двоих были толстые, как они сами, сигары во рту, и ароматный дым от сигар втягивало в подъезд, словно кто-то в подъезде вдыхал его в свои необъятные легкие. Господа были удивительно похожи друг на друга, как братья или матрешки, или представители новой невиданной дотоле расы.
На черной полировке машины, в которую хоть глядись, были свежие лепехи грязи, образовавшие весьма затейливый вензель, похожий на министерский.
Шофер спрыгнул прямо в лужу, стер рукавом полвензеля и открыл дверцу.
– Прш! Всс! – любезно пригласил он Мурлова.
– Здравствуйте, господа! – сказал Мурлов, перепрыгивая лужу и стараясь попасть в открытую дверцу. Прыжок был не совсем точен, Мурлов судорожно вцепился в открытую дверцу и, раскачиваясь из стороны в сторону, повис на ней.
Господа притронулись к головным уборам, напоминающим шапочки альпийских стрелков.
– Куда это он? – спросил появившийся откуда-то Димка, сочувственно следя за попытками Мурлова удержать равновесие.
– Не знаю. К графу Горенштейну. Наверное, в карты играть.
Мурлов сорвался в лужу. Вместе с дверцей.
– Черт! – произнес он. – Безобразие! Где дворник? Чтобы убрал немедленно!
Он залез в автомобиль и вылил из башмаков воду.
Димка поднял оторвавшуюся дверцу и протянул Мурлову.
– Благодарю вас! – сказал отчим, заехал дверцей водителю по уху и передал ее толстому соседу справа. Тот бережно положил грязную дверцу себе на колени. Машина отъехала, Мурлов важно кивнул провожающим.
Все семейство Мурлова выстроилось у подъезда и махало вслед «Чайке» руками и платочками.
За машиной катил на трехколесном велосипеде Колянчик, зацепившись крюком за бампер.
– Вот бандит! – радостно сказал дед, а бабка брякнулась на скамейку и заревела.
– Да держите же его! – восклицала она.
– Ничего, прокатится и отстанет, – успокоила ее Наталья.
Через несколько минут из-за поворота показался Колянчик. Он бешено крутил педалями и что-то орал.
– Это, деда, тебе! – протянул он деду коричневую с золотой росписью коробку, в которой лежали красивые ароматные сигары с золотым ободком и каким-то гербом – видимо, табачной фабрики.
Дед водил носом взад-вперед по раскрытой коробке и говорил: «А-а-а!» Он оглядел всех, и взгляд его говорил: «С какими людьми мой зять!»
– Ты же подполковник в отставке! – напомнила бабка.
– Оттого и нюхаю, – отрезал дед. – Это ж не порох и не портянки. И даже не керосин.
– Я и тебе сейчас что-нибудь привезу! – крикнул Колянчик бабушке и покатил за поворот.
– Не смей! – зашлась в кашле бабка. – Я кому говорю, не смей!
Она помолчала и вдруг добавила:
– Если, конечно, духи будут – «Красная Москва».
«Бред какой-то», – подумала Наталья.
– Там, когда Димитрию Николаевичу будут у графа кофе предлагать, лук, наверное, на стене в чулке висеть не будет, – предположил отец.
– У них там бананы в колготках висят. Это ж рабовладельцы с плантаций. По рожам видно.
– Вот бы догадался кофейку у графа спросить.
– Папа! – возмутилась Наталья («Зациклило», – подумала она). – Это деловая встреча. Какой кофеек? – она нащупала в кармашке кофточки какую-то картонку и достала ее. Это была визитка графа. Наталье показалось, что рубашка карточки не то потемнела, не то как-то переливается по-другому. Словом, оптический эффект.
– А что? В войну войне табачок не помеха был. И в мирное время миру кофеек не помеха.
– Стыдись, отец! – сказала бабка. – Не нужен мне кофе турецкий! Ты же кровь проливал!
– А-а-а! – снова провел дед носом по коробке с сигарами. – А табачок турецкий нужен.
Вернулся Колянчик. У бабки загорелись глаза.
– Не догнал. Скорости не хватило, – сказал внук.
– Не смей больше цепляться за бампер! – приказала бабка.
Колянчик пискнул, а дед рявкнул: «Есть!», козырнули одновременно друг другу с разворотом на начштаба.
* * *«Чайка» тем временем прошелестела полупустынными центральными улицами города мимо ресторанов, театра, универмага, обогнула горисполком и мягко подкатила прямо к историческому музею, где и остановилась бесшумно, но не у парадного крыльца, а возле служебного входа.
Из дверей выкатился мохнатый сторож и распахнул со стороны толстых соседей Мурлова дверцу автомобиля. Обогнув машину, он встал перед Мурловым, изучил проем, лег к Мурлову на колени, взял дверцу из рук соседа и вытащил ее, заехав шоферу по уху. Отнес дверцу к служебному входу и прислонил к стене, а затем подскочил к дверце водителя и тоже распахнул ее. Шофер свою дверцу захлопнул, но сторож опять открыл ее. Шофер снова захлопнул дверцу и нажал на кнопочку. Сторож, пыхтя, попытался все-таки открыть ее.
– Ослеп, мохнатка? – повертел шофер пальцем возле виска.
Мохнатка радостно закивал ему головой, сказал: «Ы-ы!» и тоже повертел пальцем у своего виска, а потом ткнул в кнопочку – подними, мол, вверх. Шофер в ответ сделал непристойный жест.
Господа и Мурлов вышли из машины. Оркестра и ковров, однако, не было. Господа, хоть и братья, напоминали все же больше матрешек, вынутых одна из другой. Самый маленький, Мурлову по плечи, а внизу – в два раза шире плеч, зашел первым, за ним средний брат, последним – самый крупный. За ним последовал и Мурлов. Во всяком случае, если не в ширину, особенно внизу, то ростом он был выше последнего. Так что вхождение в храм муз произошло по ранжиру и с маленьким отклонением в конце – по жиру. Мурлов тщательно соскоблил грязь с ног о ребро гранитной, а может, мраморной, ступени, чем придал ей более жизненный вид.
Пройдя по ковровой дорожке узкой лестницы на второй этаж, они все разом с шумом втянули носом запах вареной курицы, доносившийся из каморки под лестницей (там было не иначе как купе экспресса «Воложилин – Москва»), и громко сглотнули слюну. Затем они оказались в небольшом зале, задрапированном вишневым и зеленым плюшем. Перед занавесом из плюша на квадратной сцене за длинным столом сидело несколько человек в той же господской униформе. Мурлову в первое мгновение показалось, что и эти люди были словно бы плюшевые. Господа прошли в президиум, а Мурлову кивнули на первый ряд кресел.
