Виорэль Ломов - Мурлов, или Преодоление отсутствия
Профессора в институте побаивались. Говорят, ему за трибуной жал руку сам товарищ Климент Ефремович Ворошилов и по-свойски желал чего-то. И шептали, шептали беззвучно за спиной профессора, что он вовсе никакой не Леонтьев, и даже не Леонтович или Либерзон, а то ли Горин, то ли Шейнин, то ли Горин с Шейниным. Эйнштейн, одним словом. Вслух, разумеется, никто этого не произносил, но все знали об этом, так как научились читать мысли друг друга.
Профессор подошел к ней в третий раз. Уже ближе к вечеру, когда в воздухе запахло грозой.
– Верочка, я подумал, и у меня к вам будет еще одно предложение. Достаточно забавное, я бы сказал. Ну уж интересное – точно. Я вот подумал, ведь вас там совсем не вспомнили, может, вспомните тогда вы здесь.
У Верочки вдруг в голове, как лампочка, вспыхнуло имя и оно сорвалось у нее с языка:
– Боренька.
Она осмотрелась – все было узнаваемо и все страшно изменилось вокруг. Она как бы со страшной высоты видела все это в мельчайших подробностях, но они ее уже абсолютно не волновали, а душа трепетала и жила ожиданием встречи с неведомым Боренькой.
– Если вы хотите увидеть его, – сказал профессор, и его рыжие волосы, казалось, даже покраснели, то ли от волнения, то ли от заката солнца, и тут же почернели, – это можно будет устроить. Но тогда вам придется пожертвовать аспирантурой, спортом, молодостью, может, любовью, всем пожертвовать. Даже тем будущим, из которого вас так любезно доставил Грибков.
У Веры сердце выскакивало из груди. Волнение душило ее, и она не могла произнести ни слова в пароксизме счастья.
– Я хочу, о, я молю вас! Устройте мне встречу с ним! Мне больше ничего не надо в жизни!
– А ничего больше и не будет, – спокойно сказал профессор. – Вот моя визитка, – он протянул ей черно-белую карточку, но не отдал, а зажал между короткими толстыми указательным и средним пальцами, в рыжих веснушках, и стал ловко вращать ее, как пропеллер. Вера, однако, успела заметить, что на ней было слово «Представитель» и фамилия – точно не Леонтьев и уж точно не Леонтович, а как бы не Горин вместе с Шейниным. Но не Эйнштейн.
– Впрочем, она вам больше не нужна, – профессор ловко швырнул карточку от себя, и она, бешено вращаясь, исчезла с глаз. – Там вам ее дадут. Если понадобится. Сейчас за вами заедет Грибков и отвезет куда надо. Ему – там — привет. Презанятный молодой человек, доложу я вам. Почетные грамотки не изволите захватить с собой? Покажете кому, Сестра… Кстати! Чуть не забыл. Память уже не та. Захватите с собой этого младенца. Подбросили, понимаешь, под дверь. Все равно не жилец.
Глава 40. «Любим, помним, скорбим…»
Не верь эпитафиям, ибо никого, кто продолжал любить, помнить и скорбеть по рабам Божиим Вере и Борису, на земле не осталось. Ну, может, только Зинаида – так ее не спросишь об этом, где она?
«Память – преодоление отсутствия», – говорит «Агни-йога».
Это хорошо. Только вот кто преодолеет его, это отсутствие?
Глава 41. Не ходите в кружок «Умелые руки» – если в доме есть умелые ручки
С возрастом познание мира через его разрушение стало у Колянчика истинной страстью. Колянчик подрастал в арифметической прогрессии, а страсть – в геометрической.
Особую слабость Колянчик питал к бытовым приборам и телевизионным антеннам.
Когда в июне съезжали на дачу и волокли с собой все барахло, включая телевизор, холодильник и стиральную машину, и Колянчик на все лето оставался со всем этим добром один на один, и не надо было отвлекаться на ненужные школьные занятия и на опеку матери, – это был кайф. Задерганная отдыхом бабка к августу худела на семь кг и ходила, пританцовывая, как негритянка, а дед все чаще прятался в городе, в дебрях шахматных и марьяжных комбинаций и в струях пиво-водочных водопадов.
Сегодня у деда была уйма дел: надо было съездить в город, получить пенсию, в военкомате забрать медаль ко дню ВВС, выкупить к завтрашнему финалу на оставшийся талон водку и успеть сгонять с приятелями в парке пару партиек в преф. До автобуса оставался почти час.
Дед подкрепился традиционным яйцом всмятку, чашечкой какао и стал бриться. Брился он обычно после завтрака. Глядя, как внук с утра уплетает пельмени, сваренные на жирном курином бульоне, он подивился столь ранней прожорливости подрастающего поколения, но только спросил заботливо:
– Проголодался?
– Угу, – ответил внук, жуя сразу два пельменя.
Бабушка светилась от радости.
Дед вынес мусорное ведро на помойку и побрился. Побрызгав лицо одеколоном, он похлопал себя по щекам и радостно воскликнул:
– А-а, хорошо!
Выглядел дед свежо, как огурчик, и глазки его блестели, точно он уже принял с утра. Бабуся подошла к нему поближе, с целью приглядеться-принюхаться.
– Ну-ка, чем это от тебя несет так? – принюхалась она. – Курицей?
Дед свернул нос набок, пытаясь обнюхать себя:
– Какой курицей, мать?
– Ты глянь! И полотенчик курицей воняет. Ведь только что новый повесила!
Бабка изучила лицо деда и заключила:
– Да, дед, курицей несет от тебя! Ты что, супом умываешься?
– Сдурела?
– Не знаю, кто сдурел, – она пальцами провела по его щекам, понюхала. – Так и есть! – подошла к рукомойнику и ополоснула пальцы. Потом поднесла пальцы снова к носу, понюхала рукомойник, опять пальцы, дернула язычок, принюхалась, как сумасшедшая, к падающим струйкам воды и подняла на деда негодующее лицо.
– Так и есть! В рукомойнике суп!
Дед подошел к рукомойнику, набрал в ладони воды, понюхал, вылил и поднял руки, не зная, обо что их вытереть.
– Ты налил? – спросил он Колянчика.
– Я, деда! – звонко ответил тот.
– Зачем?
– Ты же, как яйцо сваришь, кипяток выливаешь в рукомойник, чтобы вода горячая не пропадала…
Дед вытер руки о внука и ему сразу же полегчало. После этого он укатил в город, всецело препоручив бабке воспитание внука.
Воспитание, понятно, свелось к тому, чтобы не мешать внуку самозабвенно заниматься техническим творчеством.
Телевизор на даче показывал ужасно. На полутемном экране перемещались не иначе как тени Аида. Звук то проваливался, то взрывался, а в остальное время шипел. К финальному матчу мирового чемпионата по футболу Колянчик решил преподнести деду сюрприз: сделать из подручных средств классную антенну. А до этого он сделал полезное дело и для дома. Когда подали воду для полива, он увидел, что из крана бежит струйка воды. Колянчик так саданул по нему молотком, что кран заклинило и из него стала хлестать вода, заливая веером все вокруг. Сосед битый час чинил кран, промок до нитки, потом перекрыл воду и сказал, что кран можно выкидывать и нет ли чего «для сугреву».
Ближе к вечеру Колянчик наделал арканов – ловушек для котов, которые ходили к кошке Лизе и гнусно орали ночи напролет, мешая спать. Колянчик делал петлю, привязывал к ней изнутри приманку – кусок сыра или колбасы. Стоило коту потянуть приманку, на него сверху обрушивалось ведро воды, кот шарахался в сторону и сам на себе захлестывал петлю, а затем подвергался линчеванию.
Процедуру пленения котов Колянчик шлифовал на собаке. Он подбирал веревку определенного вида, нужной длины и толщины, вид узла и диаметр петли, массу приманки и способ ее крепления, высоту площадки для ведра и усилие, достаточное для его опрокидывания, защиту от нанесения травмы при этом. Эксперименты проводились рядом с крыльцом. Вода бралась из бочки для полива. Собака на первое ведро отреагировала, как всякая собака, с испугом, но после третьего ведра водные процедуры в душный вечер ей стали нравиться, и она вертела хвостом и бодро лаяла в ожидании очередной порции колбасы и последующей за ней воды. После приятного душа она тряслась и возбужденно носилась по всему участку, потом заскакивала в дом и ползала по коврику, обтирая с брюха, боков и спины остатки влаги. На эксперименты ушла вся вода.
А тут и бабуся пришла от соседей, чтобы успеть на сон грядущий полить из бочки грядки.
– О, господи! Откуда воды столько? – воскликнула она, наступив в потемках в лужу и чуть не растянувшись возле самого крыльца. – А где вода? Вода где? – в бочке было пусто.
Когда она зашла в домик, ей стало совсем плохо: вода из бочки, оказывается, была в домике, а еще тут же – половина гумуса с участка. Старенький же ковер был вообще похож на апрельскую грядку. Два проголодавшихся божьих создания, внук и собака, сидели в обнимку в углу и грызли что-то одно на двоих. Когда бабка как следует отругала их обоих и, сжалившись, полезла в холодильник за колбасой, колбасы там не оказалось – вся она ушла на эксперименты по пленению котов. Лиза же в это время шлялась где-то по закоулкам общества и ей колбаса для пленения кавалеров была совсем не нужна.
