Анастасия Баталова - Исполнитель желаний (СИ)

— Не помню…

Саш некоторое время молчал. Кирочка смотрела на его губы и подбородок, в их форме, в сухой шероховатости бритой кожи была неизъяснимая печальная красота.

— Я был влюблен в тебя, — сказал он.

Музыка начала постепенно стихать. Мимо танцующих прошел официант с подносом заставленным янтарными на просвет бокалами. Кирочка и Саш взяли себе ещё по одному.

— Ты знаешь, что шампанское делают из светлого винограда, такого спелого, что он почти прозрачный…

Саш слегка наклонил бокал, рассматривая на просвет золотистую жидкость искрящуюся мелкими пузырьками. Кирочке представились огромные гроздья крупных немного удлиненных ягод, с тугой зеленовато-жёлтой кожицей, с желеобразной мякотью, тающей на языке как мёд. Сквозь ягоды проходят солнечные лучи, отчего они как будто светятся изнутри…

За её спиной раздались чьи-то грубые шаги. Кирочка обернулась.

Лоренц Дорн, порядком перебравший шампанского, приближался к ним. Рубашка, кругло натянутая на животе — точно мяч в мешке. Галстук небрежно расслаблен. Лицо красное, яростное.

— Не скучаете? — спросил он. Как-то слишком уж резко.

— Нет, — немного насторожившись, ответил Саш.

В зале стало душно. Лоренц Дорн стоял круглый, потный. Он излучал что-то злое и безнадежное — Кирочка ощущала это всей кожей, внезапно взмокшей под синтетическим платьем…

— Я бы тоже не скучал в обществе такой цыпочки!

Дорн улыбнулся губами похожими на ветчину. Вышло очень неприятно. Кирочка почему-то виделась сейчас ему пьяному частью той яркой полной восхитительно прекрасной жизни, которую у него всегда отнимали обстоятельства. И продолжают отнимать. Бедняга Лоренц, наблюдая за танцующими несколько минут, непостижимым образом узрел в них отражение всего, чего, как ему казалось, он был несправедливо лишён; и возненавидел их за это…

Кирочка в тот миг безошибочно почувствовала, что Дорн хочет ударит Саша, но никак не может найти повод. Он смотрел своими глазами-ноготками. Смотрел страшно, жалко, с неукротимой отчаянной завистью, с неутолимой скорбью о себе самом.

— Идём отсюда… — приподнявшись на цыпочках, шепнула Кирочка Сашу в самое ухо.

Он кивнул.

Её туфли стояли под столиком в другом конце зала.

Когда они вышли, она почувствовала ступнями тёплое и колкое прикосновение асфальта. Всюду разливалось золотистое волшебство. Это был оранжевый вечерний свет. Это было небесное шампанское. Кирочка рассмеялась.

— Ух ты, а я сбежала с бала почти как Золушка… Только без обеих туфель!

— И с Принцем, — добавил Саш с галантной улыбкой.

Кирочка внезапно посерьезнела.

— Что же такое случилось с Лоренцом? Он ведь был вроде неплохим парнем…

— Он несчастлив.

— Почему? Я слышала, что у него жена. Ребенок… И квартиру они купили…

— Женился он по залету.

— И в этом вся причина?

Саш пожал плечами.

— Я не уверен. Но сам он говорит именно так…

— А жена его? Бедняжка! Она тоже несчастлива?

— Отнюдь. Она из тех женщин, которым жизненно необходимо о ком-то заботиться. Без этого они чувствуют себя бесполезными. Для них это единственных способ самореализации. А Лоренц ей идеально подходит. Ведь он просто молча принимает эту заботу и продолжает тихонько страдать, считая себя жертвой обстоятельств.

— Ты полагаешь в любых обстоятельствах можно быть счастливым? — спросила Кирочка.

Саш тихо рассмеялся:

— Это философский вопрос. Я отвечу на него небольшой притчей о человеке который не любил кошек. Он их просто ненавидел. А его жена, напротив, мечтала завести кота. И каждый вечер, возвращаясь в метро с работы, этот человек представлял себе, что дома его ждёт следующая картина: жена принесла-таки домой кота и, более того, этот кот успел уже нагадить где-нибудь в квартире… Всю дорогу, пока он ехал домой, он представлял себе, что под дверью его ждёт аккуратненькая кучка… И когда этот человек, оканчивая свой долгий путь, взволнованно открывал дверь ключом, замирал, принюхивался и понимал наконец, что в его жизни пока не появилось ни кота, ни кошачьего дерьма… он испытывал прилив такого невероятного, такого исступлённого счастья, что едва не падал замертво на пороге своей квартиры…

Кирочка рассмеялась.

— Я считаю, — продолжал Саш, — что счастье — внутреннее состояние, которое кто угодно может у себя вызвать, причём в любое время, когда захочет. Достаточно просто однажды в это поверить.

Улица вела их к Заливу. Кирочке поневоле вспоминалось всё то, что говорила ей на собеседовании о семейной жизни Айна Мерроуз.

— А ты женат?

Снова взлетели две диковинные чёрные бабочки — Саш взглянул на неё.

— Нет.

Им обоим было странно легко и отчего-то немного грустно. То тайное, что существовало между ними всегда, стало теперь совсем явным. Но оно и обесценилось. Как-то вдруг. Именно потому, что прояснилось. Заходящее солнце делало небо золотистым, словно пузырек шампанского. А Кирочка и Саш были внутри этого пузырька, и сами себе казались они случайными, прозрачными, невесомыми.

Залив становился всё ближе, оттуда тянуло уже прохладной свежестью. Они остановились возле самого гранитного спуска к воде. Несколько десятков ступеней вели вниз, на широкую каменную площадку, омываемую заливом: волны иногда взбирались на неё и катились далеко по гладким плитам. Кирочка вспомнила, что когда-то они так же стояли с Микой Орели, только ниже, у самой воды, и не именно в этом месте, а немного дальше по побережью на запад; она взглянула в ту сторону — теперь там разливался закат — солнца уже не было, и на небе, светлом, бледно-зеленом, потухали его последние розовые и красные лучи. Кирочка узнала четкий силуэт многоэтажного здания со шпилем. Гостиницу ''Прибрежная.''

Саш Астерс смотрел на кружевную кромку волны, медленно подбиравшейся к безукоризненно блестящему, острому носу его ботинка, и думал о том, что неудобно припарковал машину, но сегодня точно уже не сможет сесть за руль…

— У меня ноги замерзли… — Кирочка внезапно очнулась от восхитительного золотого сна и обнаружила, что стоит босиком на холодном и влажном камне.

— Давай поймаем такси. Я отвезу тебя домой, уже довольно поздно…

Саш сделал шаг по направлению к ней. В этот момент налетел ветерок, и с плеч Кирочки вспорхнул легчайший синий шарф. Тонкий как лезвие, он расправился в воздухе и некоторое время парил над волнами словно облачко прозрачного дыма, а потом упал в воду.

— Ой… — сказала Кирочка.

Саш смотрел на её голые плечи, в вырез вечернего платья — туда, волнистая кромка тёмно-синего кружева встречалась со сливочной белизной приподнятой корсетом Кирочкиной груди… Она повернулась и пошла вверх по лестнице, придерживая юбку. Лопатки двигались под светлой кожей. И Сашу захотелось вдруг приложить губы между ними, провести кончиком пальца словно кистью по позвоночнику вниз до того места, откуда начинается платье… Он встряхнул головой. Это шампанское. Кирочка оглянулась.

— Идём?

Саш стоял неподвижно, и в его глазах было нечто такое, что заставило и Кирочку замереть тоже. В пол-оборота. На лестнице. Лишь легкое дуновение шевельнуло тонкую прядь волос упавшую ей на шею.

Саш не торопясь начал подниматься по ступенькам.

В такси молчали. Лишь перед самым прощанием, распахнув перед Кирочкой дверцу машины, Саш спросил:

— Могу я тебе позвонить?

Успевший немного остыть асфальт коснулся её ступней.

— Нет, — ответила Кирочка.

Ночи как таковой не было, но ей всё равно стало вдруг ясно, что больше видеться с этим мужчиной нельзя… Правило как будто было уже нарушено… Когда Кирочка стала подниматься по лестнице и обернулась, встретив взгляд всё ещё стоящего у воды Саша, её накрыло странное отчётливое почти жуткое ощущение абсолютной осмысленности бытия, как раз в тот момент, когда она остановилась на ступеньках, а он смотрел ей вслед, на её спину, лопатки; у Кирочки мелькнула вздорная мысль, что Вселенная, возможно, создала сама себя именно ради таких моментов — чтобы мужчина и женщина замирали, глядя друг другу в глаза, останавливая время, обесценивая глубиной своего мгновенного слияния пространство, в котором тела их существуют отдельно…

Выскочив из машины, она не оглянулась. На цыпочках побежала к подъезду. Кирочка знала, что Саш Астерс и сейчас смотрит на неё из-за опущенного стекла; это знание было приятным настолько, что по её позвоночнику легко и весело пробежала стайка мурашек… В эти секунды на свет родилось столько невнятных несбыточных желаний! Они взлетели, словно маленькие прозрачные мотыльки, закружились над стройным силуэтом босой женщины в тёмно-синем вечернем платье, над такси с приоткрытой дверцей, над тёмной сочной листвой деревьев…

4

Билл толкнул дверь и вышел из офиса кредитной организации, где работали знакомые ведьмы, на гладкий тротуар Улицы Банков. Дул ветер, и он накинул пиджак. День стоял пасмурный, но сухой. Билл взглянул на часы и быстро зашагал вдоль по улице. Его всегда раздражало отсутствие в этом районе Города места, где можно нормально перекусить, здесь не только не было приличного ресторана или хотя бы уютного кафетерия, нигде не торчало даже ни единого киоска с шаурмой и сомнительными пирожками. Одни только офисы банков — крупных и мелких, коммерческих и государственных, популярных и не очень… Поэтому обычно Билл, если случались дела на Улице Банков, в обеденное время ходил на Фруктовый Рынок, что находился в двадцати минутах скорой ходьбы от этого голодного квартала капиталов; там он покупал себе бутыль мутного свежевыжатого сока, несколько круглых зерновых хлебцев и кулек королевских фиников. Ими торговала слабенькая пожилая ведьма с повязкой на глазу, она всегда бывала очень рада Биллу, обращалась к нему "красавчик'', выбирала для него самые крупные финики, чёрные, лоснящиеся от сладкого сока. Билл благодарил её улыбкой, и улыбка эта, дружелюбная и в меру кокетливая, с лихвой окупала все ведьмины хлопоты.