Михаил Сергеев - «The Coliseum» (Колизей). Часть 1
Под неоновым светом, в прозрачных ваннах, словно призраки лежали тела.
– Учитель, – палец ткнулся в первую ванну.
– Женщина! – вырвалось у Лены.
– Различий нет, – спокойно ответил «доктор». – А вот продавец. – Он сделал шаг вперед. – Этот – талантливый конструктор. – Незнакомец холодно хихикнул – Выходит, даже коллега! Весьма был знаменит, в отличие от вашего покорного слуги. – И по-клоунски приложил руку к груди. – Но полнёхонек нужного мне.
Метелица изо всех сил сжала кулаки.
– Просто фермер… – продолжал тот. – Со своими причудами, – человечек был у следующей ванны. – О! Достойный экземпляр! Академик! Одни хлопали, другие равнялись. А внутри-то… ой-ой-ой! Любовницу истязал, домочадцы стонали. А сгноил, сгноил-то скольких! И коллег, и начинающих. – Он повернулся к ней. – Да, да, не удивляйтесь. В доцентах-то, пребывали? Вижу, вижу… Ну, эти трое – радикалы. Всё больше нынче. Так, примитив… отработаны еще там. Ваши соперники, между прочим… на попадание сюда. Но кое-что все равно извлекаю.
Мужчина потянул створку обратно.
– А последний?! Кто он?! – скорее машинально, больше в нарастающем выплеске эмоций, чем рассудочно, воскликнула гостья.
– Да так, несущественный элемент, – человечек чуть придержал пластик и, пожимая плечами, смерил ванну равнодушным взглядом, – вашей-то особы… внимание. Ведь никогда не обращали…
– Да кто же?!
– Обычный прохожий.
– Прохожий?
– Ну да. Тех, кого видите по пути на работу. Во множестве, – незнакомец повернулся к ней. – А почему вас это удивляет? Маньяку Чикатило до ареста уступали дорогу тысячи встречных. Среди которых было полным-полно моих клиентов.
– Как вы их определяете? Клиентов?! – Елена всё больше удивлялась способности вести разговор.
– Ну, возьмем хотя бы вас…
– Меня?! – возмущение гостьи было столь велико, что начинало забавлять собеседника.
– Не расстраивайтесь, нечему, – человечек хитро улыбнулся. – Дело в том, что «мои» способны к бесчеловечности в обычных условиях… как бы поточнее… скажем, будничный процесс. А вы… вам нужен толчок. Даже не так… – он поморщился, подбирая нужное слово, – этакий вывих, сверхпереживание, нравственный надрыв, что ли. Вот, к примеру, уж простите, будут медленно убивать вашу дочь, медленно, повторяю, и на глазах… да чтоб она видела ваши… глазки-то. А? Каково?!
– Да вы не просто ублюдок! Вы какое-то испражнение мира! Гниль! Мразь! – Елену затрясло.
– Ну, вот и полезло, – ухмыльнулся тот, – а ведь всего лишь попросил представить! На что же вы способны в реалиях? Молчите?.. – видя раскрасневшееся лицо женщины, проворчал он. – Так скажу – на всё. На всё, что моему Чикатило и не снилось. И в головку-то прийти не могло!
Гостья стояла, закрыв глаза. Ничего другого делать она не могла.
– А вот Януковича[16] в этой компании нет.
Елена опять вздрогнула. Ошеломление поворотом было полным.
– И толчок был, и потрясение, а в народ стрелять не стал.
– Так не в народ же! В бандитов!.. – вскрикнула она.
– Вот этим и отличаетесь, – тот опять недобро усмехнулся. – Вы – делите, а он не смог. Значит, вы на стороне его противников – те не колебались! Э-э-х. В народ любезная… такое – всегда в народ! Или обманутых вон?! Из категории людишек-то? Хе-хе! Получается, он с другого теста. Не попал дружок к нам… – незнакомец с сожалением покачал головой. – А ждали! Еще как. Сомнений-то не было. Так удачно складывалось…
Человечек вдруг посерьезнел:
– Говорят, сам Платон Платоныч уговаривал! Сорвалось, – он причмокнул с досадой губами.
– Платон Платоныч?! Палач?!
– Ну, да. Удивительный мастер, доложу вам. Между прочим, автор идейки про глаза-то. Проверочным тестом называл. Срабатывало с каждым! К тому же, доверенное лицо! – Собеседник многозначительно поднял палец, но тут же с огорчением добавил: – Разжаловали. За «упущенную выгоду». Оборотик-то, тоже у вас переняли! Ловкачи вы оценивать! Куда-то встарь отправили. Или вглубь… а может, в ширь? А? Широка душа-то русская! Где ни капни – мерзость с милосердием в обнимку. На том и партии делал – все шары в одну лузу влетали! А ведь был способен время прошлое подменить. Скольким мозги-то вправил! И вообще… главный консультант, аналитик, знаток закоулков ваших. Страхов и тупиков. Одна слабость – горчица. Не поверите, больше ни-ка-ких! Н-да… – И вдруг с удивлением посмотрел на гостью: – Да вы, однако, знакомы?
– Довелось… – пробормотала женщина, приходя в себя, – другого пути не было.
– Хм… уже радует. Значит, по безысходности проходим?
Ладони громко схлопнулись.
– Так вот-с… живьем-то, говорю… редко. А раскладывать… повторюсь, аккуратно надобно – требования ГОСТА! Так, кажется, по-вашему?
Человек загоготал.
Елена с какой-то беспомощностью бросала взгляд то на страшные кучи, то на белый халат. Не в состоянии что-либо изменить или пресечь. Наша героиня, образ заботливо признанный читателем и страницами, был чужд этой пляске потрясений. Она, пляска, отставала от событий, шагов и обстоятельств. И страшно представить последствия, будь это не так. Будь она знакома с деталями предстоящего. Что ждало бы уже не жену и дочь, а объект безжалостного эксперимента. Потому и гоним мы с вами эти события, рвем в клочья препятствия, сознавая, как живы и первые, и вторые… и караулят, и ждут нашей оплошности.
«Но ведь сама согласилась, сама решила», – мысль спасала женщину, как и цель, ради которой шла сюда, хотя была лишь подспорьем, а не тем, что удерживало, не давая сойти с ума.
А что бы удержало вас? Дорогой друг? От безумной решимости нашей героини? Не утруждайтесь – ничего. Мы делаем подобное каждый день, каждую минуту со своими близкими, знакомыми, с собой.
– Тело – отдельно… – обухом ударил голос из-за спины, – его расчленить легче всего… ну, это понятно, азы, так сказать.
Мужчина взял чью-то руку из груды рядом, осмотрел и заключил:
– Вот, к примеру, эта никогда не пожимала искренне. Мышцы неразвиты, сосуды не просматриваются. Холодная… в жизни была такой же. Но в комбинации сгодиться. – И бросил ее обратно в кучу. Раздался шлепок.
– А эта – подписывала сфабрикованные обвинения… и не дрожала. Платон Платоныч сам видел – рядышком стоял. Он всегда за плечом – чтоб ошибочки не вышло. Какова ответственность! Н-да, о чем бишь я? Ага! Почерк твердый, спокойный… – словно хиромант рассуждал он. – Не мучился бедняга. Обратите внимание: рядом похожая, – он взял другую руку, – выводила приговоры по ним. Между прочим, как правило, женская. Ну, как не соединить-то?! – Человечек повернулся к гостье – в глазах той застыл искренний, но безучастный вопрос. – Только представьте, каким успехом обернется! Судья уверенный, что обвинитель прав! Потому как двое в одном. У вас модно нынче – два-то в одном! Получится… самоуверенный? Так? Нет, скорее, сообвинитель! Всё приличнее звучит. А какого пола? Ну-ка, скажите?
Что-то сковало, стиснуло, сжало Лену изнутри, сопротивлялось происходящему, не желало слушать. Но выключить сознание не могло. Или не хотело. И в этом последнем, о чём женщине не хотелось думать, проступало требование платы. За всё. За жизнь. За прошлое. За выбор. «Крепись!..» – мелькнуло в голове. «Ты сама пришла сюда!» – сжав зубы, повторила она и будто сквозь сон услышала:
– А вот еще.
Мужчина подошел к другой, аккуратно нисходящей поленнице из конечностей, наклонился, высматривая что-то, и поднял одну:
– Здесь обожжена ладонь. Нет, вы посмотрите, только гляньте, – и кивнул головой, приглашая гостью подойти, – до кости обожжена. Брал всё и в непристойных количествах. Случая не упускал! Так и не пойман.
– Почему вы уверены?! – вырвалось у замершей на прежнем месте. Не понимая, зачем всё еще зажимает нос, что представлялось уже такой мелочью, Лена смотрела исподлобья и угрюмо.
– Не натружена. Не обросла. Между прочим, прикрывался семьей.
– Как это?!
– Ну, мол, всё для нее, родимой. К примеру, чтобы у детей было самое счастливое детство. Фраза тоже нынче модна. О-чен-на!
– А что же другого-то желать детям?! Этого, что ли? – она кивнула на кучи.
– Не поверите, именно этого и желают! Начинают-то с одного, – рассуждал как ни в чем не бывало незнакомец, – чужое… берут потом. Но постоянно – для семьи! Одинаковость – на лицо! И какова изысканность оправдания. Тем же инфицируют близких. Другим просто не повезло, – он скривил в гримасе лицо. – Тоже брали бы. То-о-о-же! А вот особняком третьи… третьи… – Человек провел взглядом по остальным кучам и бросил руку обратно. Снова раздался шлепок.
– Да прекратите же! – не выдержала Лена. – Бросать! Какая гадость! И что третьи?! Что?!
– Да есть чудаки. Отказываются, даже когда само в руки лезет. Юбки, деньги, удовольствия. Может оттого, что придумали этакую землеройную машину – исповедь называется. Трепанируют себя добровольно, без нас… – незнакомец ухмыльнулся. – Тут, кстати, память и нужна… Хотя в преклонных-то отшибает, сами понимаете… такое вот недоразумение… коли раньше не взялся, как считают ваши духовники.
