Юрий Никитин - Сборник "Русские идут!"
Три американских танка, единственно уцелевшие после страшного нелепого боя, когда были уничтожены все танки русских, двигались уже медленно, словно человек через болото, нащупывающий твердую почву. Похоже, переговаривались постоянно, потому что то один, то другой выдвигался вперед, явно с неохотой, тут же притормаживая, давая себя обогнать другим. Но широкие жерла исполинских пушек были нацелены на блиндаж, в котором укрылись, мы, русские. Взять Кречета живым или мертвым – и западная цивилизация будет спасена.
Пулеметы перестали строчить, из динамика рвались переговоры на английском. Танки были уже в полусотне шагов, когда остановились, огромные пушки нацелились в нашу сторон. Я сцепил зубы, ожидая, когда тяжело громыхнет, там черное дуло исчезнет в ослепляющей вспышке, а здесь стегнет болью... очень недолго, ибо снаряд из такого танка разнесет любое противотанковое убежище со всеми, кто там...
– Мы были высоки, русоволосы, – раздался за спиной высокий мальчишечий голос. Солдат, который с образованием, жадно затягивался в интервалах между словами, а на танки смотрел исподлобья, как молодой бычок на красные трусы зоотехника. – ... вы в книгах прочитаете как миф, о людях, что ушли не долюбив, не докурив последней папиросы...
Прикрывая головы, мы изредка видели, что солдаты в углу сбились в кучу, о чем-то быстро переговариваются, один притащил ящик, его взломали, быстро выхватывали что-то, на головы и спины сыпались щепки, песок, мелкие камешки.
Один из этих трех танков вдруг, словно потерял терпение, сорвался с места и помчался прямо на блиндаж, точнее, на его остатки. Кречет побледнел, рука его с пистолетом поднялась, он всерьез готовился стрелять из пистолета по танку.
За первым танком с места сдвинулся второй, а затем и третий, словно с неохотой, но тоже понесся прямо на последний оплот президента.
Один из солдат, я узнал в нем того, с университетским образованием, передал дымящийся окурок другому, а сам выскочил рывком и бросился к танку. Оттуда после паузы хлестнула длинная пулеметная очередь. Солдат упал, откатился, вскочил и бросился снова к танку, он хромал, на светлой гимнастерке отчетливо были видны пятна крови, что увеличивались с каждым мгновением.
Танк взял чуть левее, обходя солдата, но тот прокричал что-то и прыгнул... прыгнул, успев угодить под гусеницы танка. Я услышал яростный вскрик Кречета, тут же раздался мощный взрыв. Танк чуть подпрыгнул, промчался еще чуть, правая гусеница слетела, а из-под днища повалил дым.
Второй солдат, жадно затянувшись, передал окурок третьему, выскочил и успел добежать до второго танка как раз в тот момент, когда тот, сбавив скорость, огибал горящий танк. Солдат бросился под танк молча, нацеленно, словно всю жизнь шел к этому.
Взрыв тряхнул танк, он остановился сразу, будто его пригвоздили. Из-под днища повалил черный дым. Люк откинулся, показался человек в горящем комбинезоне. Кречет, яростно крича, выпустил по нему всю обойму. Танкист успел соскользнуть с брони, но упал возле гусеницы, больше не двигался.
Третий солдат, тоже жадно и часто затягиваясь, погасил окурок, от которого уже ничего не оставалось. Кречет заорал, яростно раздувая ноздри, от крика вздулись жилы и едва не полопались вены на висках:
– Стой!.. Стой, сопляк!.. Запрещаю...
Солдат на миг повернул в нашу сторону грязное лицо, в маске из пота и серой пыли, глаза блеснули с дерзкой удалью. Мне показалось, что он сказал президенту, куда засунуть его приказ, и куда идти самому, а для него, русского солдата, сейчас важнее само дело президента...
Он выскочил и побежал к последнему танку. Бежал он тяжело, теперь я понимал, что они навязали на себя взрывчатку, что не взорвется иначе, как под большим давлением, а танк выпустил короткую очередь, остановился, вдруг попятился. Солдат бежал к нему, танк пятился, все набирая скорость, солдат бежал, пытаясь догнать, временами все скрывалось в пыли, я смутно видел очертания чужого танка, пропотевшую спину. Прозвучала пулеметная очередь, солдат вроде бы исчез, потом снова мелькнули его плечи... затем остался только грохот убегающего танка.
– Что они делают, – прошептал Яузов, – что они делают...
Лицо его кривилось, в глазах стояло изумленно-потрясенное выражение.
* * *Коган морщился от частых вспышек блицев, даже на миг прикрыл глаза ладонью, когда ему засветили в лицо едва ли не дуговой лампой. Похоже, собрались газетчики и телевизионщики не только со всей России, но и всего света.
Он стоял на трибуне все еще с несколько ошарашенным видом, словно впервые, злой и язвительный, не мог подобрать достаточно едких слов. Губы шевелились, глаза устремлены в одну точку, словно на ходу составлял речь, одновременно подсчитывая убытки.
– Мне трудно выступать, – сказал он напряженно, – потому что ситуация меняется так стремительно... Когда я был на пороге, позвонил американский посол. Нет-нет, дело было не в задержке платежей по кредиту. Скорее, все как раз наоборот. Посол предложил нашей стране кредит! Да-да, в котором раньше было отказано. Сказал, что решение только что пересмотрено.
Тишина была мертвая, потом Гоголев спросил недоверчиво:
– Это на шесть миллиардов долларов?
– На шесть миллиардов.
– Под тот же процент?
Коган кивнул:
– У меня создалось впечатление, что они готовы снизить даже его. Я не сторонник Кречета, но должен заметить, что в США напуганы. Конечно, возмущены, наши посольства пикетируют защитники прав человека, но что там напуганы – это голову даю на отрез. И, как отвечающий за финансовую сторону, за деньги России, я... готов... с некоторыми оговорками, разумеется, поддерживать действия неприятного мне политика... этого... генерала.
По лицу было видно, что спохватился и явно хотел добавить, что поддерживает лишь в финансовой политике, все-таки Кречет стремительно сближается с исламским миром, а тот на ножах с Израилем... но все равно на него смотрели как на выходца с того света. Гоголев спросил недоверчиво:
– А почему вы связываете предложение посла с этим... безобразием на святой Манежной площади?
Коган развел руками:
– На следующий день после... после той порки мусульман, что появились пьяными на улицах, со мной стали добиваться встречи представители крупнейших финансовых групп Европы. Я, честно говоря, даже не связал это с той поркой... Думал, будут снова требовать уплаты процентов, соблюдения условия финансовых операций... Но чтоб сами начали совать деньги в карман! Да какие!
В мертвой тишине Гоголев спросил торопливо:
– Какие?
– Боюсь даже вышептать, – признался Коган. – Европейский банк предложил три миллиарда, Всемирный банк предлагает четыре с половиной, Межконтинентальный банк дает уже в следующем месяце шесть... У меня волосы встают, но все кредиты предлагаются под льготные проценты, к тому же с неслыханной отсрочкой.
В зале снова начал разрастаться шумок. Глава национал-либералов выкрикнул с места:
– Не брать! Они хотят, чтобы мы у них вечно в должниках ходили!
– Как, – вскрикнул Гоголев жалко, – как не брать? Нам отцы говорили: дают – бери, бьют – беги...
Главный национал-либерал заорал зло:
– Это вам такое отец говорил! Какой отец, таков и сынок!.. А мне говорил: бьют – дай сдачи!!!
Коган начал собирать бумаги. Видя, что министр финансов уходит, в зале заорали, требуя задержаться. Гоголев спросил неверяще:
– Если это так... когда вы представите на утверждение список кредиторов? И кредитов?
Коган покачал головой:
– Вряд ли это придется делать.
– Почему?
– Кречет велел отказаться.
В зале раздался крик ярости, в далеком зоопарке чуткие звери забеспокоились, а самые пугливые начали бросаться на стены. В реве и гвалте потонул сатанинский хохот главного национал-либерала страны и его выкрик:
– Правильно!
Гоголев с трудом пробился через рев и крики:
– Вы полагаете, он все еще способен исполнять функции президента?
Коган развел руками с самым сокрушенным видом:
– Как никогда более.
– Объяснитесь, – потребовал Гоголев.
– Он отверг кредиты Запада, потому что ему предложили более льготные кредиты... с Востока. Гораздо более крупные. Без всяких условий. Понимаете, без всяких условий! Это в наше время, когда правительство дает Тульской или Рязанской области кредит под дикий процент, на кратчайший срок, да еще обязывает губернатора сапоги лизать всему кабинету министров!.. Простите, как человек, и уж извините, надо же доставить радость некоторым товарищам, как еврей, я предпочел бы кредиты Запада... но Восток сейчас нам с финансовой стороны куда более привлекателен. А уж про политическую сторону не говорю, это не мое дело.
