Виорэль Ломов - Мурлов, или Преодоление отсутствия
Боб разделся и прыгнул по мальчишеской привычке, без раздумий, в холодную воду. Поплавал, понырял, пофыркал, поплевался водой, выпуская изо рта длинные струйки и стараясь сбить ими пролетающих низко стрекоз. Лег на спину и, раскинув руки, зажмурил глаза. Вода приятно холодила тело, закрытые глаза чувствовали солнце. Какое блаженство! Вдруг он вспомнил ту далекую (будто она была и не здесь, а где-то на юге Африки) ночь, Глызю, Саню Ельшанского, свой почти реальный полет к звездам, черное бездонное зеркало, а в нем свою побитую морду. И он невольно вздохнул глубоко, и поперхнулся водой, и закашлялся. Все как в тот раз, двадцать пять лет назад.
Боб вылез на берег и улегся на травке, подставив солнышку свою белую, слегка оплывшую жирком, выпуклую грудь. Полежав минут двадцать, он встал и, с сожалением глядя на покидаемый им уголок благодатной тишины, в котором, оказывается, еще остались воспоминания молодости, стал одеваться. Нагнувшись, зашнуровал туфли. И когда уже пошел к остановке автобуса, осознал, что у него совершенно не болит поясница и позвоночник гибкий, как в те далекие невозвратные годы. Странно, утром еле сполз с постели и потом час никак не мог расходиться. Боб остановился, повертел корпусом во все стороны, сделал несколько наклонов, легко достал носки ног, довольно хорошо прогнулся назад. Боли нигде нет, клина нигде нет, в ногу не отдает, и кол, что был в позвоночнике уже столько лет, кто-то вынул. Гимнаст, да и только! В задумчивости, Боб прошел мимо остановки и стал спускаться вдоль канала к реке. Вода текла рядом и несла в себе какую-то тайну – Бобу показалось, что вода сегодня решила открыться ему, вон шепчет что-то, лепечет о чем-то… Давай соображай, Бобушка, в чем тут дело, что за тайна такая всего в десяти шагах справа от тебя. Он спустился к реке. Выдрал из штанины репьи, постоял, оглядел окрестности. Справа, вверх по течению, посредине Вологжи, желтел остров, где располагался городской пляж, по которому, как красные божьи коровки, ползали отдыхающие, а ниже по течению до горизонта были вода, небо и земля и не было видно людей. Катера и теплоходы, которыми в прежние годы здесь кишела река, стояли на приколе, в них размещались рестораны-поплавки и гостиницы для приезжих из области. И в этом тоже была своя тайна, но разгадывать ее почему-то не хотелось.
– Сегодня совсем не болит спина, – сказал он матери за обедом. – Прямо диву даюсь. Первый раз за последние пять лет. Этой весной так замучила, проклятая.
– Дома потому что ты, Боренька, дома. Потому и не болит, – нашла объяснение этому феномену Вера Сергеевна.
Сын не стал возражать. Аргументы родителей всегда весомее аргументов детей. Как минимум на одну жизнь.
– Ма, а что с водой на башне – ничего так и не сделали?
– Да кто с ней делать чего будет? Уж если раньше ничего не смогли, то сейчас и подавно. Хорошо, хоть объявления висят, что нельзя пить и купаться. А вода – течет себе. Ей некогда ждать, пока решат за нее что-нибудь. Это мы, люди, привыкли ждать чего-то, пока за нас дядя решит.
– Кто привык, а кто нет, – сказал Борис. – А вообще-то да, ты права, это только человек может ждать сколько угодно непонятно чего.
– Потому что он бессмертен, Боренька.
Боб с удивлением посмотрел на мать. Она любила говорить на возвышенно-трогательные темы, но только не о бессмертии. Мать боялась смерти. Она ее нагляделась в жизни и на войне.
– Помнишь?.. – спросил Боб и осекся.
– О чем? – насторожилась Вера Сергеевна.
– Да сам не знаю, о чем хотел спросить. Так просто.
Его вдруг осенила догадка, но он не хотел, прежде чем не уверится в ней наверняка, подвергать ее испытаниям на прочность методом коллективного обсуждения. Боб всегда решал все сам, один, или не решал ничего. Он не был создан для коллегиального органа. Вообще любая коллегия, совет, дума – нонсенс. Собирают в одном месте взрывчатку, шнур и взрыватель, подлаживают их друг к другу, состыковывают и ждут мирного разрешения вопроса. Впрочем, если исходить из того, что жизнь человеческая – всего лишь пересадка между двумя поездами и ожидание на вокзале, то ее можно продлить, разнеся вокзал, рельсы и подходящий поезд оглушительным взрывом.
Ближе к вечеру Боб еще раз побывал на башне. День был тихий и жаркий, но в канале никто не купался, даже пацаны. Не было видно и рыбаков. Только сейчас Боб заметил, что вдоль берега канала, от реки и почти до самой башни, стоят щиты с объявлениями, запрещающими купание, рыбную ловлю и употребление воды не только в сыром, но и в кипяченом виде. Удивительно послушный стал народ, решил Боб.
– А что, это сточная вода? – спросил он у лоточницы.
– Почему сточная? – машинально переспросила лоточница и с интересом переключилась от унылого созерцания двух попрошаек возле гастронома на видного из себя мужчину. – «Сникерса» не желаете?
– «Сникерса»? А «юнкерса» нет? «Юнкерса-83»?
– Еще не завозили, – сказала лоточница.
– Подождем «юнкерса». Так как насчет водички?
– Распродала всю, – с сожалением сказала лоточница. – Сегодня мухой ушла. Жарища-то какая!
– Да, жарковато. Я о той воде спрашиваю, что в канале течет.
– А-а, эта. Это сточная вода, в речку стекает.
– Да вот думаю, может, искупаться?
– Что вы, что вы! – испуганно замахала полными красивыми руками лоточница. – Зараза! Упаси вас Бог!
– Что, волдырями пойду? Или кожа слезет?
– Хуже. Может, «стиморол» возьмете?
– «Стиморол» – непременно. У него кривая кислотности во рту становится прямой и всегда превосходный результат. Мне, пожалуйста, упаковку. Угощайтесь и вы, – Боб протянул ей жвачку. Лоточница ослепительно улыбнулась и задержала свою руку в руке Боба.
– А что, «стиморол» заменяет купание? – спросил он.
Лоточница серьезно посмотрела на смешливого дяденьку и сказала:
– Я вам серьезно говорю, эта вода – исключительная зараза. Особенно и исключительно для мужчин.
– Для мужчин?
– Неужели не слыхали?
– Я приезжий.
– А, вон оно что. Тогда понятно. А то думаю, чего про воду спрашивает? Короче, она еще с прошлого века течет здесь.
– А вам сколько лет, девушка?
– Двадцать.
– Ах, какая прелесть! И что же, все мужчины погибают в страшных судорогах?
– Как вам сказать. Становятся чересчур озабоченными. Ну, этим, мужским, сами знаете каким, делом.
– И что же в этом такого уж дурного? – поправил Боб усы и подмигнул.
– Да то, что остановиться не могут, – вздохнула молодка, – и погибают от разрыва сердца.
– Н-да, – Боб озадаченно посмотрел на девушку. – Значит, купание отменяется.
– Хотите, раз вы приезжий, я покажу, где можно купаться. Сейчас в магазине скажу. Все. Пошли! Скажу вам по секрету… Можно, я под руку вас возьму? Скажу тебе по секрету… Меня Зина зовут. А тебя?.. У меня друг в школе был, тоже Борис. Да, помоложе тебя. Скажу тебе по секрету, тут поначалу ребята больше купались. От них и слух о необыкновенной силе этой воды пошел. Да и без всяких слухов видно было. А потом старички стали приходить, аденомы с простатами лечили. Лечить-то лечили, да в результате лечения становились такими половыми разбойниками, что по городу года четыре назад прокатилась волна насилия и все старики развелись со своими старухами. А еще через год-полтора стали помирать мужики от чрезмерного своего усердия, оставляя женщин одних, как после войны. Как жужжали по телику, сложилась критическая демографическая ситуация в регионе. Понаехало тут комиссий всяких, разбирались. Чего решили – не знаю, но все члены комиссий с ума точно сошли, а возле воды выставили кордон. Он тут простоял с полгода, наверное. Я имею в виду кордон. А потом все как-то само собой окончилось.
– Старики, наверное, все вымерли? – сказал Боб.
– А может. Но купаться перестали и даже поливать грядки перестали.
– Ну, а ты-то сама купалась хоть раз?
– Лет в десять в последний раз.
– Ничего такого не заметила?
– А чего такого? Нет, ничего не заметила. Разве что холодная очень вода и бодрость от нее дня два чувствуешь. Такое ощущение в эти два дня, что она в тебе разлита и освежает. Летом, понятно. Вон там хорошо в воду заходить, за теми камышами, и там никогда никого нет.
– Охолонемся, Зинуля?
– У меня купальника нет.
– Вот и чудесно, – подмигнул ей Боб. – Мой тоже сушится.
Они прошли берегом в глухую часть озера и скрылись с головой в камышах, совсем как в популярной песне, и что там было у них, у того камыша и спросите, а лучше песню послушайте. Известно только, что с того дня Боб с Зинаидой в обед и вечером зачастили в камыши и купались в озере без купальных костюмов. И что удивительно, ежедневная выручка от продажи товаров выросла у Зинаиды в десять раз. Может быть, оттого, что глаза у нее светились по-особому и была она удивительно хороша собой. Боб же чувствовал себя как двадцатилетний пацан, а о спине даже забыл. Раз только, когда помогал Зинаиде забросить мешок в машину, удивился сам себе, как это у него ловко вышло.
