Юлий Буркин - Цветы на нашем пепле
Тротуары были все так же покрыты водой. Наверное, кто-то должен был открыть какой-то слив, чтобы вода ушла, но сейчас сделать это было некому.
Только с высоты полета Лабастьер смог в полной мере оценить масштабы трагедии, которую он навлек на селение. Мокрые, сверкающие под утренним солнцем мостовые были усеяны трупами. Впервые в душу короля закралось сомнение: верно ли он поступил?..
С другой стороны, он ведь не мог и предполагать, что т’анг, издыхая, потащит за собой и своих обожателей.
Бесформенную груду мертвого тела зверя-чародея Лабастьер увидел прямо под собой в двух кварталах от внушительной бирюзовой глыбы замка Дент-Маари. Он присмотрелся внимательнее и с отвращением обнаружил, что та самая лесная живность, которую выманил из леса сладостный морок т’анга, сейчас, придя в себя, принялась с жадностью вгрызаться в его розово-серую плоть. Десятка два бабочек окружили ее и, не вмешиваясь, стояли или сидели на корточках, наблюдая за этим омерзительным погребальным пиршеством. Выражений их лиц Лабастьер разобрать не смог.
…Он приземлился на веранде верхнего этажа и прошел в тот самый зал, где еще совсем недавно звучала музыка и царило странное призрачное веселье. Зал был пуст и не убран. Подносы с сосудами стояли прямо на усыпанном какими-то обрывками полу; при том, некоторые бокалы были только чуть пригублены. Тут же, сваленные кучей, валялись музыкальные инструменты…
Возможно, гости развлекались тут до самой ночи, но более вероятно, что, лишь только король и его спутники покинули замок, бал моментально прекратился, и все поспешили по домам. «Еще бы, – с горечью подумал Лабастьер, – ведь их ожидало иное, более изысканное, НАСТОЯЩЕЕ веселье…»
Он двинулся к винтовой лестнице, в центр зала, но не успел взяться за перила, как уловил внизу легкое поскрипывание ступеней. Король остановился и настороженно прислушался. Вероятнее всего, это Дент-Маари. И если это он, вряд ли разговор с ним будет приятным… Даже более того, вряд ли он будет мирным… На всякий случай Лабастьер положил руку на рукоять кинжала.
Но вместо пожилого самца-махаона на площадку верхнего этажа поднялась молодая самка-маака. И Лабастьер узнал ее. Это была дочь диагонали Дент-Маари, красавица Жиньен. Еще во время танца на балу Лабастьер обратил внимание на болезненную бледность ее кожи и заостренность черт. Сейчас и то, и другое было выражено еще ярче, но, как это ни удивительно, девушка от этого стала как будто бы еще прекрасней; возможно, потому, что ее темно-синие глаза стали казаться еще бездоннее.
– Ах, это вы… – произнесла она бесцветным голосом, смерив короля то ли презрительным, то ли безразличным взглядом. – О, да… Я должна была догадаться, кто у нас виновник торжества…
Сказав это, она двинулась мимо него, к выходу на веранду. Полосы пробивавшегося через щели в потолке света заскользили по ее фигуре.
Лабастьер догнал ее и поймал за руку:
– Где ваш сводный отец?
– Там, – указала она вниз свободной рукой, и холодная улыбка тронула ее лицо. – Они все лежат там. И мои кровные родители, и Дент-Маари с женой, и три моих старших брата… Зачем-то осталась только я.
– Мне очень жаль… – неловко начал король, но, встретившись глазами с девушкой, он остро ощутил, как несуразно звучат сейчас его слова и осекся. Затем сухо спросил: – У вашего т’анга было потомство?
Вынув руку из ладони короля, Жиньен покачала головой:
– Когда ваш доблестный пращур устроил постыдную бойню, моим предкам удалось спасти лишь одного детеныша. Когда он вырос, у него не было пары, чтобы продолжить свой род…
– Зачем же он выходил на охоту?!
– Инстинкт. Раз в полгода он оплодотворял себя сам и откладывал мертворожденных личинок.
Короля передернуло. А девушка продолжала:
– Но сам он мог бы прожить еще очень долго, и еще многие поколения моих соплеменников могли бы жить настоящей жизнью…
– Настоящей жизнью?! – вскричал Лабастьер. – Жизнью, которая подчинена какой-то грязной мокрице!..
– Спрятавшись от истинного счастья за свой фамильный амулет, вы ведь так и не испытали того, о чем говорите, мой король, – покачала головой девушка и потянулась рукой к серьге Лабастьера, но он поспешно отстранился. А она, теперь уже явно презрительно прищурившись, закончила: – Так о чем же вы можете судить? Но вы судите. Судите и убиваете. Вы ведь не умеете ничего больше.
Резко повернувшись, Жиньен продолжила свой путь к веранде.
– Нет, подождите, – двинулся за ней Лабастьер. – Может быть, вы и правы, может быть, мне и не следовало вмешиваться в вашу жизнь… Хотя я не представляю, кто на моем месте мог бы стоять, опустив руки, когда на его глазах уродливое чудовище пожирает бабочку!..
– Как я завидую ей! – отозвалась самка. – Такой конец был пределом наших мечтаний. Я, кстати, даже ни разу не видела его. Отец не разрешал его беспокоить. А когда наш повелитель просыпался, я уже не могла выйти… Не могла ходить.
– Можете полюбоваться. «Ваш повелитель» валяется неподалеку отсюда.
– Нет. Не думаю, что мне это понравится. Я хотела увидеть его, когда он был жив, в тот момент, когда он… – Жиньен умолкла, а затем произнесла с такой болью в голосе, что у Лабастьера пробежали по спине мурашки: – Что вы натворили!
– Но почему меня хотя бы не предупредили?!
– И это бы остановило вас? Не лгите себе. Ведь вы, подобно своему предку, уверены в том, что верны только ВАШИ ценности. Но мы жили по своим правилам. Жили долго и счастливо.
Они уже вышли на веранду, и оба, защищаясь от солнечных лучей, поднесли к глазам ладони. Лабастьер чувствовал, что все его, доселе казавшиеся незыблемыми, представления о жизни разбиваются об ее доводы в прах.
– Я… Я хотел бы хоть чем-то скрасить горечь утраты тем, кто остался жив…
– Может быть, вы хотели сказать, «искупить вину»? – одна бровь девушки поползла вверх.
– Пусть будет так. И я могу начать с вас, Жиньен. Вы красивы и молоды, в ваших жилах течет кровь знатных родителей… Но вы потеряли их. И в этом виноват я…
Девушка смотрела на него с усмешкой, явно догадавшись, к чему он клонит и ожидая продолжения. И он выпалил наконец:
– Хотите стать королевой?! Я делаю вам предложение. – Произнося эти слова в порыве неожиданного раскаяния, он и сам поражался, как все это нелепо выходит. Но отступать было не в привычках короля.
– Ах, какая честь, – качнула самка головой. В ее голосе сквозила ленивая ирония. – Однако, достойна ли я?..
– Вы могли бы составить счастье любому, даже самому придирчивому самцу. И это я сочту за честь, если…
– Как это мило, – продолжая усмехаться, перебила его Жиньен. – И как по-королевски. Это – жест… Вы ведь и вправду уверены, что сможете дать мне счастье?..
– Я постараюсь…
– Постойте немного здесь, – сказала она. – Я помогу вам выйти из неловкого положения.
– Куда вы? – попытался остановить ее Лабастьер.
– Я все-таки решила взглянуть…
Расправив крылья, она соскользнула с веранды и, двигаясь кругами, стала по спирали набирать высоту. Лабастьер растерянно наблюдал за ней, продолжая держать ладонь у глаз и думая о том, как скоро и как несуразно окончился его поиск суженой.
В этот миг, поднявшись высоко над замком, Жиньен повисла на месте. Найдя взглядом короля, она махнула ему рукой, и он ответил ей таким же приветливым жестом. И тогда самка, сложив крылья, камнем рухнула вниз.
У короля перехватило дыхание, и он беспомощно шагнул вперед. Но он уже не мог спасти девушку.
Еще одна смерть прибавилась к тягосному грузу, лежащему на его душе.
…Лабастьер нашел своих друзей там, где они и должны были его ждать. На первый взгляд, все пришло в норму. Только глаза Мариэль были заплаканы, да и все остальные были несколько подавлены и немногословны. Если бы они были в порядке, они, конечно, обратили бы внимание на то, что и сам король растерян и мрачен. Но каждый был занят собственными переживаниями.
Оседлав сороконогов, двинулись в путь по извилистой но довольно широкой тропе.
– Вы не хотите услышать от меня, как все было? – спросил Лабастьер, чтобы хоть чем-то расшевелить своих спутников.
Лаан покачал головой:
– Нет, мой король. Ведь сами-то мы не сможем объяснить вам того, что испытали… Скажу только, что я, наверное, стал теперь совсем другим. Я не тот Лаан, которого вы знали. Так, во всяком случае, я чувствую.
– Хорошо еще, что когда все это началось, мы с Ракши отвязали только Ласкового… – словно разговаривая сама с собой, пробормотала Мариэль.
– Вы осуждаете меня за то, что я сделал? – спросил Лабастьер. Он хотел до дна испить свою чашу.
Лаан вновь сделал отрицательный жест, но добавил при этом:
– Если и есть тут вина, то она лежит на всех нас. Возможно, мы несколько поторопились. Если бы нам не показалось оскорбительным, что от нас что-то скрывают, наверное, многих смертей можно было бы избежать.
