Вероника Рот - Инсургент

Я выхожу на улицу и зелень на деревьях кажется еще зеленее, чем обычно, такая сочная, я почти хочу ее попробовать. Возможно, я могу попробовать ее, как ту траву, которую жевала, когда была ребенком, просто потому, что хотела понять, на что похож ее вкус. Меня так качает, что я чуть ли не падаю с лестницы, а потом начинаю заливаться смехом, когда трава щекочет босые ноги. Я иду к саду.

— Четвертый! — зову я. Почему я кричу номер? Ах, да. Потому что это его имя. Я снова кричу. — Четвертый! Где ты?

— Трис? — говорит голос из деревьев справа от меня. Это звучит так, будто дерево разговаривает со мной. Я хихикаю, но, конечно, это всего лишь Тобиас, который прячется под ветвями.

Я бегу к нему, но земля наклоняется в сторону, и я почти падаю. Его руки на моей талии придерживают меня. От прикосновений — шок по всему телу, и внутренности горят, будто он поджег их своими пальцами. Я тянусь к нему ближе, наваливаясь всем телом, и поднимаю голову для поцелуя.

— Что они сделали… — начинает он, но я останавливаю его своими губами. Он целует меня, но слишком быстро, так что я тяжело вздыхаю.

— Это было слабо, — говорю я. — Ладно, не было, но все же…

Я встаю на цыпочки, чтобы поцеловать его снова, но он прижимает палец к губам, останавливая меня.

— Трис, — произносит он. — Что они сделали с тобой? Ты ведешь себя, как сумасшедшая.

— Не очень-то красиво так говорить, — отвечаю я. — Они вернули мне хорошее настроение, вот и все. А теперь я хочу поцеловать тебя, поэтому, если бы ты мог просто расслабиться…

— Я не собираюсь целовать тебя. Я пытаюсь понять, что происходит, — говорит он.

Я обиженно оттопыриваю нижнюю губу на секунду, но потом улыбаюсь, так как все части соединяются воедино у меня голове.

— Поэтому я тебе и нравлюсь! — восклицаю я. — Потому что ты тоже не идеальный. Теперь это имеет смысл.

— Давай, — говорит он. — Мы собираемся навестить Джоанну.

— Я тоже люблю тебя.

— Это обнадеживает, — отвечает он резко. — Пойдем. О, ради Бога. Я просто понесу тебя.

Он берет меня на руки, одна рука под моими коленями, а вторая — вокруг спины. Я обнимаю его шею и целую в щеку. Потом я понимаю, что ветер приятно обдувает ноги, когда я их поднимаю, поэтому я начинаю задирать и опускать их, пока он идет в сторону здания, в котором работает Джоанна.

Когда мы достигаем ее офиса, она сидит за столом с кучей бумаг на нем, покусывая ластик на карандаше. Она смотрит на нас с приоткрытым ртом. Темные локоны ниспадают на левую половину ее лица.

— Вы не должны скрывать свой шрам, — говорю я. — Вы выглядите намного лучше, когда убираете волосы с лица.

Тобиас слишком резко опускает меня. Его движение причиняет легкую боль, но мне нравится звук удара моих ног о пол. Я смеюсь, но ни Джоанна, ни Тобиас не улыбаются. Странно.

— Что вы сделали с ней? — говорит Тобиас кратко. — Что, ради Бога, вы сделали?

— Я… — Джоанна хмурится, глядя на меня. — Они, должно быть, дали ей слишком много. Она очень мала. Они, очевидно, не учли ее рост и вес.

— Они, должно быть, дали ей много чего? — спрашивает он.

— У тебя красивый голос, — говорю я.

— Трис, — сказал он. — Пожалуйста, веди себя тише.

— Мирная сыворотка, — отвечает Джоанна. — В малых дозах она оказывает мягкое, успокаивающее действие, улучшает настроение. Единственный побочный эффект — легкое головокружение. Мы с ее помощью управляем теми членами нашего сообщества, у кого имеются проблемы с поддержанием мира.

Тобиас фыркает.

— Я не идиот. Каждый член вашего сообщества имеет проблемы с поддержанием мира, потому что все они люди. Вы, наверное, подливаете ее в систему водоснабжения.

Джоанна не отвечает в течение нескольких секунд. Она складывает руки перед собой.

— Очевидно, ты не прав, иначе сейчас бы у нас с тобой не было конфликта, — отвечает она, — Но, чтобы мы не решили делать здесь, мы делаем это вместе, как фракция. Была бы возможность дать сыворотку каждому в этом городе, я бы пошла на это. Тогда бы вы не оказались в такой ситуации, как сейчас.

— О, точно, — говорит он, — Давать наркотики всему населению лучшее решение нашей проблемы. Замечательный план.

— Не нужно иронии, Тобиас, — говорит она мягко, — Мне очень жаль, что мы ошиблись и дали Трис слишком большую дозу, мне правда очень жаль. Но она нарушила условия нашего соглашения, поэтому, боюсь, она не может здесь больше находиться. Конфликт между ней и мальчиком, Питером, не тот случай, на который мы можем закрыть глаза.

— Не переживайте, — отвечает Тобиас. — Мы собираемся уйти. Чем скорее, тем лучше.

— Отлично, — говорит она с улыбкой. — Мир между Дружелюбными и Бесстрашными возможен только в том случае, если между нами приличное расстояние.

— Это многое объясняет.

— Прости? — говорит она. — На что ты намекаешь?

— Это объясняет, — говорит он, стиснув зубы. — Почему под видом нейтралитета — как будто такое возможно! — вы оставили нас умирать от рук Эрудитов.

Джоанна сидит молча и смотрит в окно. За ним небольшой дворик с пересекающей его виноградной лозой. Виноградная лоза ползет по оконной раме, будто пытается присоединиться к разговору.

— Дружелюбные не будут делать что-то в этом роде, — говорю я. — Это подло.

— Наше невмешательство в интересах мира… — начинает Джоанна.

— Мир, — Тобиас почти выплевывает это слово. — Да, я уверен, что это будет очень «мирно», когда все мы либо умрем, либо попадем в подчинение, оказавшись под угрозой контроля над разумом или бесконечного моделирования.

Лицо Джоанны искажается, и я повторяю за ней, пытаясь понять, как почувствую себя с подобным выражением. Мне это не нравится. Зачем она так сделала?

Она говорит медленно.

— Это решение было не мое. Если бы было мое, возможно, у нас с вами был бы совсем другой разговор.

— Так вы говорите, что не согласны с ними?

— Я говорю, — отвечает она. — Что не имею права не соглашаться с моей фракцией публично, но в глубине души я против.

— Мы с Трис уйдем в течение двух дней, — говорит Тобиас. — Надеюсь, ваша фракция не изменит своего решения организовать здесь убежище.

— Наши решения непросто отменить. Что с Питером?

— Разбирайтесь с ним сами, — говорит он. — Потому что с нами он не пойдет.

Тобиас берет меня за руку, и мне приятно чувствовать прикосновение его кожи к своей, хотя она не такая уж мягкая и нежная. Я смущенно улыбаюсь Джоанне, но выражение ее лица остается неизменным.

— Четвертый, — говорит она. — Если ты и твои друзья не хотите… употреблять сыворотку, советую не есть хлеб.

Тобиас благодарит ее через плечо. Когда мы выходим из холла, я иду, подпрыгивая.

ГЛАВА СЕДЬМАЯ

Перевод: Ника Аккалаева, Екатерина Маренич, Андрей Кочешков, Валентина Суглобова, Воробьева Галина, Мартин Анна, Вероника Романова, Даша Ильенко, Амина Строева, Вика Фролова

Редактура: Юлия Исаева, allacrimo, Любовь Макарова, Индиль, Denny Jaeger (Александра)

Действие сыворотки начало заканчиваться через пять часов, как только начался закат. Тобиас запер меня в комнате на весь день, проверяя меня каждый час. Когда он заходит на этот раз, я сижу на кровати, глядя в стену.

— Слава Богу, — говорит он, прижавшись лбом к двери. — Я уже начал бояться, что ее действие никогда не закончится, и мне придется оставить тебя здесь… нюхать цветы или чем ты там еще хотела заниматься, пока была под этой сывороткой.

— Я убью их, — говорю я. — Убью их.

— Не беспокойся. Мы в любом случае скоро уезжаем, — говорит он, закрывая за собой дверь. Он достает жесткий диск из заднего кармана. — Я подумал, что мы можем спрятать его за шкафом.

— Там он и был до этого.

— Ага, и именно поэтому Питер больше не станет там искать. — Тобиас отодвигает комод одной рукой и другой убирает жесткий диск за него.

— Почему я не могла бороться с действием сыворотки Дружелюбия? — спрашиваю я. — Если уж мой мозг такой странный, что может бороться с сывороткой для моделирования, почему на него действует эта?

— Я не знаю, правда, — говорит он и садится рядом со мной на кровать, толкая матрас. — Может, чтобы бороться с сывороткой, нужно хотеть этого?

— Ну, конечно же я хотела, — говорю я разочарованно, но не уверенно. Я ведь хотела? Или мне нравилось отсутствие гнева и боли на протяжении нескольких часов?

— Иногда люди просто хотят быть счастливыми, — говорит он, скользя рукой по моему плечу. — Даже если это нереально.

Он прав. Даже сейчас, этот покой между нами строится на том, что мы не говорим о некоторых вещах — об Уилле, о моих родителях, о том, как я чуть не пристрелила его, о Маркусе. Но я не отважусь рисковать этим покоем ради правды, потому что я слишком занята тем, чтобы поддерживать его.