А&В. Бабочка - Tais
На третий день ее накормили почти насильно. Пусть в глотку и не запихивали, но ясно дали понять, что если она не станет есть добровольно, за этим дело не заржавеет. Из желания покончить с этим поскорее, она подчинилась и съела, что дали. Еда казалась безвкусной, словно вата. Занемевшая душа не воспринимала ничего в этом мире больше, полностью отключившись. Осталось только тело без внутреннего наполнения, которое по странной ошибке все еще дышит и растит новую жизнь.
Следующие три недели прошли по тому же заведенному распорядку с одной лишь разницей — начиная с четвертого дня в голове, словно заноза, засела одна мысль: «Не пора ли все это прекратить?». С каждым днем эта мысль все больше крепла и набирала силу, и из мысли превратилась сначала в цель, а потом в осуществимый план. Банальный план, предсказуемый, однако вполне осуществимый.
Она набрала горячую ванну, взяла свою безопасную бритву и благодаря некоторым весьма не сложным манипуляциям выломала пластиковые держатели, выковыряв лезвия. Держать лезвия было неудобно, так как они были маленькие, узкие и то и дело выпадали из рук или резали пальцы, но она наловчилась. Раздевшись, она погрузила свое тело в ванну. Вода обжигала, а тяжелый горячий влажный воздух заполнял легкие, даря легкое покалывание в носу. Она провела рукой по своему животу, мысленно представляя, как там сейчас плещется зачаток новой жизни, что скоро она безжалостно оборвет. Но она отправится на тот свет вместе с этой жизнью, что, считала она, немного оправдывает ее. Да и какая разница? Там сейчас всего лишь активно делящаяся клетка без нервной системы, сердца и даже зачатка мозга, и, соответственно, без души. Клетке не может быть больно и страшно. «Вот маме твоей может…» — подумала она и, сделав глубокий вздох, взяла в руки лезвие.
Твердой рукой она поднесла его к намокшему запястью, по которому сбегали обратно в ванну крупные капли. Наметив линию вдоль руки, надеясь пройти как раз по выделяющейся на коже вене, она, зажмурившись, приготовилась к боли, которая пронзит ее через мгновение.
— Ты уверена, что это единственный выход? — раздался сзади нее мужской голос.
От неожиданности рука дрогнула, и лезвие выпало, громко звякнув при ударе о кафельный пол. Она обернулась на голос и встретилась с теми ледяными бирюзовыми глазами.
— Что ты тут делаешь? — спросила она, чувствуя, как по телу с каждым ударом сердца разливается страх.
— Пришел навестить свою пациентку, — сказал он, не отводя от нее взгляда. Внезапно опомнившись, она торопливо прикрыла свои прелести и напугано посмотрела на него. — Меня твое тело абсолютно не интересует, — холодно сказал он, и почему-то она ему сразу поверила. — Здесь разговаривать не слишком удобно. Вытирайся и выходи.
Он повесил банное полотенце на крючок около ванны и вышел, захлопнув дверь.
Выйдя из ванны, завернутая в полотенце она увидела, что белобрысый парень сидел за письменным столом и читал книгу, а на кровати лежала женская уличная одежда. Он повернул голову в ее сторону и сказал ей одеться и высушить волосы. Она так же без возражений послушалась. Пока он сидел к ней спиной, она переоделась в одежду, подготовленную им, а потом высушила волосы феном, что предоставила лечебница.
— Ты готова? — спросил парень, как только заметил, что она убрала в сторону фен.
— К чему?
— Я думал, что тебе очень хочется выйти отсюда поскорее.
— То есть… ты меня выпустишь?
— Посмотрим. Для начала я хотел где-нибудь поужинать.
Удивленно округлив глаза, она смерила его недоверчивым взглядом, но подумав, что терять ей нечего, согласилась. Без лишних вопросов она села в такси, что повезло куда-то их двоих — ее и странного белобрысого незнакомца с пугающей аурой. Вскоре их высадили около обычного, не примечательного кафе, каких в крупном городе пруд пруди. Они молча прошли внутрь, сели за столик, им принесли меню. Белобрысый, быстро пробежавшись глазами по блюдам, сделал выбор и посмотрел на нее, даже не раскрывшую меню.
— Я не голодна, — поспешила оправдаться она.
— Ну да, конечно, — саркастично сказал он и подозвал официанта. — Мне, пожалуйста, греческий салат, курицу с морковью и бобами и яблочный сок. Девушке — то же, что и мне.
Официант кивнул и накарябал заказ на блокноте. Оливия не сопротивлялась, есть она все равно не будет, подумала она.
— Зачем ты меня позвал?
— Обсудить твое положение.
— Ясно, — прервала она разговор и демонстративно уставилась в окно. Он не стал донимать вопросами, лишь молча уставился в книгу.
Пару минут они не говорили ни слова друг другу. Она смотрела в окно на вечерний январский бесснежный вид: на стоящие вокруг небоскребы, на оголенные серо-черные деревья, стоящие в промежутках между огромными зданиями, и на грузные серые тучи, что нависали над этим всем. Единственные яркие цвета в такой картине принадлежали напиханной вокруг рекламе и сверкающим неоновым вывескам различных заведений. Но даже они, как ни странно, моментально серели на фоне зданий и неба. Вокруг одни бетон и стекло. До ушей ее доносились окружающие звуки: разговоры за соседними столиками, звяканье посуды, гудящий шум автомобильной дороги и работающий в кафе недалеко от их столика телевизор. По нему шла, как она ее называла, передача-болталка. Собирается несколько людей, чаще популярные звезды, садятся на мягкие диваны и кресла и что-то обсуждают. Темы каждый раз разные, но сама передача унылая до невозможности. Может, кому-то и нравится, ведь почему-то она до сих пор выходит на крупном канале, однако точно не ей. И сейчас на диванах сидели какие-то слабо знакомые и совершенно не интересные ей люди, и обсуждали вопрос помощи бедным Районам.
— … Мы сегодня провели прекрасный вечер. Вы согласны со мной, Майк? — донеслось из динамиков телевизора дребезжащим женским голосом.
— Конечно, — ответил мужской басистый голос.
— Ваше мнение как успешного политика и самого молодого кандидата на пост председателя очень ценно. Спасибо, что уделили время поделиться им с народом.
Оливия и сама не заметила, как перевела взгляд с окна на телевизор. Ей
