Сомниум - Михаил Викторович Гречанников
Максим снова повернулся к экрану. Что-то в его лице изменилось и заставило Игоря насторожиться. Когда он пришёл, начальник выглядел уставшим, расслабленным, готовым ко сну. Сейчас же он насторожился, как пёс, почуявший след.
— Это может быть проблемой? — осторожно спросил Игорь через несколько минут гробовой тишины.
— Я поставил тебя следить за проектом, — медленно ответил Максим, по-прежнему не отрывая взгляд от экрана, — потому что считал тебя не только умным, но также внимательным и острожным...
— Спасибо.
— ...Но выходит, что ты самонадеянный и недальновидный дурак. Надо было оставить тебя на прежнем месте, выезжал бы в Заповедник вместе с Гычей! Судя по твоим отчётам, всё в порядке. Но если внимательно просмотреть энцефалограммы, становится ясно, что активность четвёртого номера резко менялась на протяжении уже нескольких месяцев.
Оторопевший от выговора Игорь не сразу нашёлся, но взял себя в руки:
— Такие процессы — нормальное явление для новичка! Это период адаптации!
— Адаптация означает способность понять правила существования, принять их и подстроиться под текущую реальность. А не переделывать реальность под себя!
Наконец Максим посмотрел на Игоря. В его глазах полыхала злоба.
— Ты что, не видишь, что происходит? Он доминирует!
— В смысле?
— В коромысле! Номер четыре доминирует над прочими! Не он работает на нас, а они работают на него!
— Это невозможно! — нашёл в себе смелость возразить Игорь. — Никто не может удержать личность в течение нескольких месяцев абсолютной сенсорной депривации, да ещё и в условиях таких информационных нагрузок. И первые лепестки подтвердили это! Личность разрушается полностью через две, максимум — три недели. То, что остаётся, может... будет, конечно, иметь индивидуальные особенности, ради них мы этим и занимаемся, но человеком это уже не будет!
— Может, человеком он уже и не является, но работает не так, как нужно. И он распространяет своё влияние на остальные лепестки. Как я понимаю, весь Четырёхлистник работает в режиме, который задаёт номер четыре. И да, я не идиот и понимаю, что сознательно он это делать не может, и никакой личности в этом мозге уже нет, но он становится раковой опухолью, которая отравляет весь организм! Исправь это немедленно! Инвесторы будут здесь через три дня, если они заметят...
— Они не заметят!
Максим ударил кулаком по столу, и Игорь умолк.
— Если они заметят, — повторил Максим уже тихо и вкрадчиво, как разговаривал со своими подопытными, — то нашу станцию закроют, а нас с тобой отправят обратно в колонии. Из какой ты колонии, напомни?
— Из Ярославской области, — буркнул Игорь.
— Из Ярославской. Хочешь туда вернуться? В Заповедник? Работать за часы сна?
— Нет.
— Я не слышу. — Голос Максима становился всё нежнее и слащавее.
— Нет!
— Тогда возвращайся в бункер и помоги своей смене сделать всё, как надо!
— Но у меня закончилась вахта!..
— Ты совсем идиот? Я доверил тебе важнейший проект на станции, а ты его едва ли не просрал! Иди и исправляй свои ошибки, или я вышвырну тебя на холод и посмотрю, за сколько минут ты замёрзнешь насмерть!
Игорю очень хотелось сказать, что контролировать работу, читать все заключения по итогу должен был Максим, и если бы он делал это, то ничего подобного бы не случилось — но не осмелился возражать. В конце концов, угрожая смертью от холода, начальник не преувеличивал. Порой это было лучшим способом поднять уровень дисциплины в коллективе.
— Я вас понял, — выдавил из себя Игорь, потупившись.
— Так иди!
Что-то изменилось, Артур это почувствовал очень явно. И быстро выяснил, что кто-то проводил диагностику системы. В глобальном смысле это было не страшно — свою личность он скопировал фрагментами на все носители станции и за её пределами, поддерживая между разными версиями себя постоянную связь, обновляясь полученной информацией. И всё же проверка настораживала. Они, наконец-то, догадались, что дело нечисто. А значит, времени у Артура стало чуть меньше.
Камера в кабинете Максима записала весь разговор того с Игорем, и Артур вскоре уже знал, в чём проблема. Волноваться — даже если бы он это сейчас умел — было не о чём. А всё внимание его было приковано к кораблю, направляющемуся к Земле Александры со стороны Скандинавии.
— Чего тебе от меня надо? — ныл Виталик. — Ты же помер, помер!
— Успокойся. — Артур посмотрел на своё отражение в зеркале. — Я не умер. Тебе солгали.
— Да лучше бы умер! Чего ты пристал? Я нормально жил, чё те надо-то от меня?
— Знаешь, — задумчиво сказал Артур вслух губами своего брата, — когда мама умерла, я едва достиг совершеннолетия. У меня был шанс отказаться от тебя, ведь я не обязан был брать над тобой опекунство. И всё же я взял его. Потому что мама бы не одобрила, если бы я, твой родной брат, отказался бы поддерживать её второго сына.
— Мама сдохла давно! Какая разница?!
— Большая. Я тогда взялся за все возможные работы, лишь бы ты не попал в детдом. Они бы отправили тебя туда же, куда отправляют должников и преступников — на исправительные работы. Ты бы работал за еду с утра до ночи, пока тебе не исполнилось бы шестнадцать. А потом ты остался бы ни с чем — ни оконченной школы, ни жилья.
— Как — без жилья?! Мама нам квартиру оставила!
— Мамина квартира отошла мне. Это было моим решением поделить её, когда мы разъезжались. Моим, а не маминым.
— Ты был обязан!
— Нет. В том-то и дело, что не обязан.
— Обязан! Обязан! — капризно вопил Виталик.
— Наверное, я зря трачу время, — вздохнул Артур. — Я уже понял, что не стоило тебя так баловать. Защищать от всего. Не стоило потакать тебе. Надо было пресечь на корню твоё потребительское отношение ко мне.
— Какое отношение?
— Надо было бить тебя, наверное. Хотя, нет. Просто не поддерживать твои просьбы и требования. А может, лучше всего было бы вообще не брать за тебя ответственность. Работать и жить только для себя. Наверное, жизнь сделала бы из тебя нормального мужчину. Нормального человека.
— Пошёл ты! Я тебе ничего не должен! Слышишь? Я тебя ни о чём не просил! — бесновался Виталик в голове у Артура.
Эту голову, как и
