Питер Уоттс - Бетагемот
Она вспомнила тонкий и слабый голос Рикеттса: «Они даже друг друга атакуют при случае...»
— Ты здесь?
Это был голос из сна. Голос ее подлодки. «Вакиты».
«Я знаю, что делать», — поняла Лени.
И повернулась в кресле. В темноте за ней сверкала закатная биотелеметрия: гаснущие жизненные силы проявились россыпью желтых и оранжевых огоньков.
И красных — раньше их не было.
— Привет! — позвала она.
— Я долго спал?
Рикеттс говорил через саккадный интерфейс.
«Насколько же надо ослабеть, — подумала Кларк, — чтобы даже заговорить вслух стало непосильным трудом?»
— Не знаю, — сказала она в темноту. — Наверно, несколько часов. — И со страхом спросила: — Как ты себя чувствуешь?
— Примерно так же, — соврал он. А может, и нет, если подлодка справлялась с работой.
Лени выбралась из кресла и осторожно подошла к панели с телеметрией. Дальше слабо блестела фасетка изолирующей мембраны, почти неразличимая невооруженным глазом.
Пока Рикеттс спал, содержание антител и уровень глюкозы вышли на критические значения. Если Кларк не ошиблась в истолковании сигналов, «Вакита» могла до некоторой степени компенсировать недостаток сахара в крови, но отсутствие иммунитета было ей не по силам. А еще на диагностической панели появилась новая шкала, загадочная и неожиданная: в теле Рикеттса нарастало нечто под названием АНД, — скопировав аббревиатуру, Лени обратилась к словарю и узнала, что она означает «аномально-нуклеотидный дуплекс». Эти слова ей тоже ничего не говорили, но поперек оси игрек тянулась пунктирная линия, отмечавшая некий допустимый уровень. Рикеттс приближался к этому порогу, но пока не дошел до него. Подпись к этой границе Кларк понимала: «Метастазы».
«Наверняка недолго осталось, — подумала Кларк и с отвращением к себе добавила мысленно: — Может, времени хватит».
— Ты еще здесь? — позвал Рикеттс.
— Да.
— Одиноко здесь.
Под шлемом. Или в собственном слабеющем теле.
— Поговори со мной.
«Начинай. Ты же знаешь, как начать».
— О чем?
— О чем угодно. Просто... о чем угодно.
«Нельзя использовать человека, даже не попросив...»
Она перевела дыхание.
— Помнишь, ты говорил мне про шредцеров? Что кто-то их использует. Чтобы все разрушить?
— Да.
— Я думаю, они вообще не предназначены для обрушения системы, — сказала Кларк.
Мальчик помолчал.
— Но они только этим и занимаются, кого хочешь спроси.
— Они занимаются не только этим. Така говорила, что они пробивают плотины, разрушают генераторы электростатического поля и бог весть что еще. Тот, что в планшете, хрен знает сколько сидела в лазарете и носа не казал, пока не нашел Сеппуку. Они атакуют какие-то цели, и сеть им очень нужна, чтобы добраться до них.
Она уставилась в темноту, мимо панели с телеметрией, мимо слабого свечения мембраны. Голова Рикеттса казалась тусклым полумесяцем с то гладкими, то мохнатыми краями: очертания растрепанных волос и пластикового наголовника. Лица она не видела. Шлем скрыл бы глаза, даже будь на Кларк линзы. Тело казалось неразличимым намеком на темную массу там, куда не доходил слабый свет. Оно не шевелилось.
Лени продолжала:
— Шредцеры действительно пытаются сломать все, до чего дотягиваются, и, по идее, их создатели хотят, чтобы «лени» преуспели. Так мы думали. Но, по-моему, эти парни рассчитывают на файерволлы и... на, как их, экзорцистов?..
— Да.
— Может, они рассчитывают, что эта оборона выдержит. Может быть, они хотят, чтобы сеть устояла, потому что сами ее используют. Может, они посылают этих... шреддеров, только чтобы поднять мусор со дна, устроить шум и отвлечь остальных, пока они украдкой делают свое дело.
Она ждала, возьмет ли парень наживку, и наконец услышала:
— Хитро закручено.
— Это точно.
— Но шреддеры рвут все подряд. А создателей здесь нет, их не спросишь. Так что откуда нам знать?
«Оставь его в покое. Он просто ребенок, ты ему нравишься, и он так слаб, что едва говорит. Он бы давно послал тебя подальше, если бы не думал, что ты о нем заботишься».
— Думаю, узнать можно, — сказала она.
— Как?
— Если бы они хотели сломать систему, давно бы этого добились.
— Откуда ты знаешь?
«Я знаю, откуда появились эти демоны. Знаю, с чего они начинались. Знаю, как они действуют. И, возможно, знаю, как их освободить».
— Оттуда, что мы сами могли бы это проделать, — сказала Кларк вслух.
Рикеттс молчал. Может, думал. Может, потерял сознание. Кларк поймала себя на том, что перебирает пальцами, взглянула на новое окошко, которое только что открыла на пульте управления медкойкой. «Паллиативное субменю». Минимальный набор настроек: «питание», «обезболивающие», «стимуляторы». «Эвтаназия».
Голос из прошлого произнес: «Тебе так отвратительна кровь на твоих руках, что ты, не задумываясь, смоешь ее новой кровью».
— Сломать Североамериканскую сеть? — сказал Рикеттс.
— Именно.
— Не знаю. Я... устал.
«Посмотри на него», — велела она себе. Но в подлодке царил мрак, а Кларк сняла линзы.
И он все равно умирает.
Палец ткнул в «стимуляторы».
Рикеттс заговорил снова:
— Сломать сеть? Правда? — В темноте за мембраной что-то зашелестело. — Как?
Она закрыла глаза.
Лени Кларк. Все началось с этого имени.
Рикеттс толком не помнил, откуда впервые пришла «ведьма». Он тогда был совсем маленьким. Но он слышал рассказы: если верить легендам и странам Мадонны, все начала Мадонна Разрушения.
Да, сказала женщина, которая его лечила. Это близко к истине. Лени стала спусковым крючком, распространила Бетагемот по Северной Америке, как мстительный сеятель. И конечно, ее пытались остановить, но вышла... накладка. В глубине взбаламученных виртуальных джунглей Водоворота дикая жизнь заметила стайку первоочередных сообщений, метавшихся туда-сюда. Сообщения были о чем-то называвшемся «Лени Кларк». К ним научились цепляться, путешествовать на чужом горбу. Это была стратегия то ли воспроизводства, то ли расселения — в общем, чего-то в таком духе. В подробностях она так и не разобралась. Но сообщения о «Лени Кларк» стали пропуском в такие места обитания, куда дикой фауне раньше ход был заказан. Так начался естественный отбор; вскоре фауна уже не только присасывалась к сообщениям о Лени Кларк, но и писала собственные. Мемы просочились в реальный мир, еще больше усилили те, что и так процветали в виртуальном. Положительная обратная связь перестроила их в мифы. Кончилось тем, что полпланеты поклонялось никогда не существовавшей женщине. А другая половина пыталась уничтожить реального прототипа.
Но ни те ни другие ее не поймали.
— И куда она делась? — спросил Рикеттс. Он снова пользовался собственными голосовыми связками, и Кларк видела, как его руки слабо движутся по планшету. Уже умирающая нить накала вдруг разгорелась ровным светом от скачка напряжения, произошедшего без ее воли или согласия. Она выгорала дотла.
— Я говорю...
— Она... исчезла, — ответила ему Кларк. — И большая часть использовавшей ее фауны, думаю, тоже вымерла, но не вся. Некоторая взялась говорить от ее имени еще тогда, когда она была рядом. Я полагаю, вся эта тема с самозванцами пошла после того, как реальная Лени пропала. Такая стратегия помогала распространять мем или вроде того.
Руки Рикеттса замерли.
— А ты ведь так и не сказала, как тебя зовут, — заметил он спустя несколько секунд.
Кларк слабо улыбнулась.
То, с чем они сейчас столкнулись, проросло из того, первоначального зерна. Искаженное до неузнаваемости, оно уже не служило собственным целям, а вкусам тех, кто больше всего ценил хаос и пропаганду. Но началось все с «Лени Кларк» — с властного императива продвигать и защищать все, несущее этот тайный пароль. С тех пор в код вписали новые императивы, а старые забылись — но, возможно, не исчезли совсем. Возможно, старые коды еще существовали: замкнутые на себя, незаметные, спящие, но целые, как гены древних бактерий в ДНК плацентарных млекопитающих. Может быть, какой-нибудь хитрый выверт мог разбудить спящую тварь поцелуем.
Естественный отбор миллиардами поколений формировал предков этого существа: еще миллион поколений они подвергались искусственной селекции. В генотипе, скалящемся на конце родословной, не было отчетливой конструкции — только беспорядочный клубок генов и мусора, заросли излишеств и тупиков. Даже те, кто направлял эволюцию монстра на более поздних стадиях, вряд ли представляли, что именно меняют, — не больше, чем заводчик породистых собак в девятнадцатом веке представлял, какие аллели поддерживает тщательно обдуманным родственным спариванием. Дешифровка истоков лежала далеко за пределами скромных возможностей Рикеттса.
